– Не то. – отмахнулся дубиной Толстый. – Кто ты?

– Я…? – Коля оглядел себя, – сисадмин.

– Кто?! – Брезгливо скривился Толстый – Я конкретно тебя спрашиваю, голый ты человек – КТО ТЫ?

– Я… Я… – Коля отчаянно подбирал слова… – Я не знаю….

– Кто ты? – заревел Толстый и вознес дубину.

– Я никто. Никто. Никто я. – Ноги Коли подломились и он упал на колени.

– И водки у тебя нет.

– Нет, – всхлипнул Коля.

– Вот жишь. – плюнул Толстый. Он всмотрелся вдаль. – Мыс! – заорал Толстый как матрос, увидевший землю после годового запоя. – Мыс! Запрягай! Мыс! Давай же, давай! – дрожащим голосом умолял Толстый. Он бросил дубину и в нетерпении подпрыгивал в телеге. Коля поднялся, взялся за оглобли и потянул телегу.

– Но я не могу быть никем. – возразил Коля, скорее самому себе. – Я же вот он!

– Это ничего не значит. – отмахнулся Толстый. – И почему Коля? – брезгливо спросил он. – Гадливое имя. Какое-то… будто сидел, сидел в кустах, да так и ушел ни с чем, забыв чего и сидел-то.

– Да… – протянул Коля. – Меня в детстве мама потеряла в цирке. Так я бегал, всех спрашивал, а меня никто не замечал, как будто нет меня.

– Не звизди, – пригвоздил его Толстый. – Это тебе приснилось. Ты ногами перебирай скорее. – Он трепещущими ноздрями втянул воздух: – Здесь она!

– Да ничего мне не приснилось! – возмутился Коля. – Я еще залез в клетку к слону, а он на меня насрал…

Но Толстый его не слушал. «К бою», скомандовал он, ловко сиганул с телеги и, петляя зигзагами, побежал к стоящим у костра темным фигурам. Затем он упал на землю, вжался в неё и быстро пополз. Вскочил с грозным рёвом: «Руки вверх! Работает ОМОН!». Тени замерли. Толстый захохотал: «Вольно! ОМОН вышел вон!». Тени расслабились, загомонили.

Толстого втянули в круг, звякнула бутылка о стакан. Толстый махом влил в себя его содержимое, довольно крякнул и, сам став такой же тенью, заухал, захлопал по плечам и спинам и стал неотличим от гогочущих, двигающихся на фоне костра ног, рук, тел.

Коля некоторое время подождал, а затем не выдержал и горячо дорассказал в пустоту: – Да мне лет семь было. Я еще вышел потом весь в этом говне. Стою около шариков и тут мама такая. Обрадовалась сначала, а потом даже обнимать не захотела.

Так домой и шли – она впереди, а я сзади. В трамвай-то нас не пустили. А потом нам колонка встретилась, и она меня водой брызгала, а я какахи отряхивал. А она расплакалась и так мы домой и пришли. Одежда вообще потом долго воняла. И меня говном дразнили… До конца школы… – Коля вздохнул. – А слон умный был. – и огляделся.

Мыс вдавался в море, слегка возвышаясь над ним. Утоптанную до состояния камня землю, скрывали целлофановые пакеты, белая пластмасса раздавленных тарелок и стаканов, стекло разбитых бутылок, остатки сгоревших костров, порванные мешки, высыпающиеся чем-то склизким и вонючим.

Мыс и выглядел и был помойкой, про которую вспоминали время от времени и, чтобы она не погибла, подбрасывали ей на прокорм очередную гадость.

Близко к воде стояла пара небольших китайских грузовиков, уже очень сильно уставших от жизни, но всё ещё не разваливающихся окончательно. Коля загнал телегу в общий ряд, ногой раздвинул мусор, аккуратно опустил оглобли и пошёл к морю.

Приплюснутый оранжевый шар уже добрался до горизонта и слегка тронул его. Это касание произвело множество небольших волн. Они мерно катились к берегу, выплескивали себя на песок и, шурша, сползали обратно. Погружающийся шар разливался по волнам переливающейся рыжими бликами пленкой. Коля присел на корточки и, помедлив, коснулся пленки пальцем. Раздался звук фортепиано. Пальцами правой руки Коля взял пару аккордов и полилась мелодия регги.. Левая рука добавила басовую партию и мягкое, плавное звучание налилось сочным битом.

Коля встал на волны и ступнями выстучал четкий ритм – подключилась ударная секция, но звучания пока не хватало. Тогда Коля взмахнул руками и воздух завибрировал звуками труб самых разных размеров и регистров.

Сан шайн, сан шайн регги!

Леди гудбай, там та ра рам…

Сан шайн, сан шайн регги!

Пам парам пам пам пара пам…

Коля танцевал прямо на рыжей пленке и каждый его шаг рождал новые волны музыкальных вариаций. Они вплетались в основной ритм и обогащали его дополнительными вкусами.

Поверхность моря вибрировала как огромный динамик. Волны регги разлетались по воздуху и эхом рекошетили от Монолита. Всем своим огромным телом он задрожал в ответ и музыкальные вибрации понеслись в тонкие и сложные миры. Там они породили неожиданные реакции и такой же нежданный ответ.

Реакция последовала незамедлительно, однако, на верхах не учли еще одно измерение – время, поэтому «незамедлительно» превратилось в «Щас сделаю». Так Земля получила еще несколько часов на привычную жизнь, а Монолит возможность подрожать с возбуждающей частотой. С него сорвалась скала и рухнула вниз. Глухой удар растворился в степи и только земля еще некоторое время гудела встревожено. Затем успокоилась и она. Только регги продолжало качать.

– Эй… Эй, ты… Ну как тебя… Мерзкие такие буквы…

Коля оглянулся. Толстый активно размахивал руками, подзывая его. Коля подошел. Волны приятно холодили подошвы и сходить на песок не хотелось. Но Толстый схватил его за руку и поволок за собой.

«Слушай команду, – начал он накачку. – Задача – не отступить. – Он остановился и заглянул Коле в глаза. – Ты бык! Ты… – он изобразил рукой нечто сложное, подгоняя слова. – Ты в себе утверди. В кулак всё!».

Он не успел закончить вдохновляющую речь. Колю выхватили из рук Толстого, передали вперед и вытолкнули в центр круга. Здоровенный мужик в толстой кожаной безрукавке, положил Коле руку на плечо и Колю слегка скособочило.

– Вы кто? Трудовой народ или как? – спросил мужик

– Я сисадмин и как бы пальцами мог, но сейчас уже не знаю. – принялся было объяснять происшедшую метаморфозу Коля, но тут же исправился под укоризненным взглядом. – Я никто. Не приучен ни к чему.

– Какие-то буквы, обозначающие тебя, имеются для говорения? – уточнил, хмыкнув, мужик.

– Только мерзкие. – признался Коля.

– А голый ты потому что…

– Я в коже. – возразил Коля и пощупал себя.

Мужик хмынул и взрезал неровное шуршание окружающей шоблы: «Уважааааемые друзьяяяяя! Рядом со мной. Богатырь. Кооооторый не уступииииит! Его опоонент. Встречаееем. Иван Николаевиичч. Которому все поооохуууййй».

Окружающие зааплодировали и поддержали его криками согласия, общей радости и предвкушения предстоящей эпической битвы.

В центр круга выпрыгнул соперник. «Обезьяна?!» – возмутился Коля. Непропорционально большая голова. Массивный, нависающий над глазами лоб. Широкие плечи. Излишне длинные руки, свисающие, казалось, до земли. Коротковатые ноги. Камуфлированные штаны и куртка. Тяжелые ботинки. Он глянул на Колю как крокодил, уверенный в ужине. Колю обдало могильным холодом, и он попятился. Иван Николаевич прыгнул, буквально поглотив пространство и смахнул Колю, как битую фигуру с доски. Земля ласково выбила дух из Коли, и он воспарил. Прямо над распростёртым на земле телом. Голым и худым. Огромная обезьяна молотила по этому телу, но попадала по земле. Руки взлетали вверх, будто в молитве, а затем падали вн из, словно пытаясь выбить из земли дурь. Коля обеспокоился сохранностью своего сосуда и приблизился к неутомимо машущей руками обезьяне.

– Вашу маму держали в клетке. Мужчины ходили к ней. У вас много братцев и сестренок. В Тагиле.

Гигант услышал его. Он остановился, обратил морду к Коле, скривился, словно у него стрельнул зуб и громогласно изрёк: «Мы. Ебали. Ваших. Женщин!» и махнул рукой, словно отгонял комара. Поток воздуха подхватил Колю, закружил и занес прямо в мохнатое ухо чудовища. Как Коля не упирался, как не сопротивлялся, его тащило и тащило и, в итоге, занесло. В тёмную комнату с одним окном. Да и не окно это, а узкая щель. Мир доносится через неё мельтешением и несуразным ревом. Это человечество бурлит и клокочет, как дерьмо в забитом унитазе. Оно воняет. Так сильно воняет, что одинокая мысль в комнате, бьётся и бьётся о стену, без всякой надежды. Звуки отчаянных ударов отражаются друг от друга, умножаются сами на себя, входят в резонанс. Череп дрожит на грани раскола. Ужасающая головная боль вонзается в Колю.