…И спросил его Ученик:

–Учитель, как мне подавить в себе позывы плоти моей, чтобы не препятствовали они более совершенствованию Духа моего всё-созерцающего?

И ответствовал ему Мессия:

– Тот, кто подавляет силой воли своей природу страсти земной в себе самом, тот боится плоти своей, и она начинает господствовать над ним при помощи страха, умом порождённого. А тот, кто воспылает к плоти, природой порождённой, любовью неземной, тот рабом её до скончания века своего краткого так и останется. Ибо не может дать природа вещей земных удовлетворения полного для Души бессмертной.

***

Каррелу шёл шестнадцатый год, когда по галактике пронёсся Катаклизм, произошло Смещение. Этот памятный день он запомнил надолго. Ночью его едва не сбросило с кровати. Дом сотрясло так, что с полок посыпались кристаллы и посуда. Он, ничего не понимая, выбежал во двор. Население посёлка тоже уже не спало. Вся земля под ногами содрогалась, словно оживая. Повсюду раздавались частые сильные хлопки, а высоко в небе одна за другой зажигались фиолетовые вспышки. Каррел не сразу сообразил, что это из Пустоты выходили планетарные катера, ведь эти вспышки должны быть у самой земли. А потом прямо над крышами посёлками с низким утробным воем пронёсся наклонённый крест планетарного катера с дымящейся обшивкой и рухнул в лес за посёлком, ломая стволы высоких деревьев. Каррел одним из первых прибежал к месту падения летательного аппарата. Небольшой, весь почерневший от прохода через атмосферу, катер уткнулся сильно погнутой одной из четырёх дуг в мягкий мох небольшого болотца. Сломанная лиственная крона белоствольной наксиеры укрыла собой фотоэлементный слой крыши катера, оторванный штырь верхней антенны с многогранным кристаллическим навершием валялся в десяти метрах от катера. С места слома ствола наксиеры одна за другой, словно девичьи слёзы, устремлялись вниз мутные капли сока, которые грозно шипели, попадая на всё ещё раскалённую обшивку катера. Дверь люка наклонно стоящего катера находилась на высоте трёх метров и Каррел, недолго думая, снял с себя рубашку из плотной ткани и обмотал её вокруг правой руки. Затем, ловко забравшись на нижний сук сломанной наксиеры, перепрыгнул с него на бортик катера и, что было силы, рванул ручку двери на себя. Дверь люка даже не шелохнулась, видимо герметизирующая прослойка обуглилась и намертво заклинила дверь катера.

– Сколько же у них осталось кислорода? – мрачно подумал юноша, обстукивая кулаками дверь и вытаскивая из щели фрагменты обугленной резины. Неожиданно его стук привёл к тому, что внутри катера упало что-то тяжёлое и ручка двери начала медленно поворачиваться изнутри. Он ещё раз дёрнул на себя дверь и из катера прямо ему на руки выпала женщина со спутанными чёрными волосами, вся в многочисленных ссадинах и кровоподтёках. Из одежды на ней была лишь короткая полупрозрачная ночная рубашка, словно эта женщина вбежала в свой катер прямо из постели. Женщина судорожно и глубоко вдохнула воздух и обмякла на руках у Каррела, потеряв сознание. К тому времени уже прибежали другие поселяне. Они споро соорудили из полотна прочной ткани импровизированные носилки и бережно уложили на них ещё двух мужчин, извлечённых из катера. Женщину же Каррел понёс в посёлок на руках. Женщина была красивой. Полные бёдра, выделяющаяся талия, большая грудь, пухлые чувственные губы, утончённые черты лица. Женщина была, несомненно, гартианкой, но Каррел так и не мог понять, к какому же Клану она принадлежит, уж очень необычным было сложение её тела. И оно надо признаться честно очень взволновало молодого Каррела. У него до этого момента жизни, конечно же, были женщины, но все местные гартианки, бывшие переселенки из Клана Ваэнди, были чрезмерно субтильными, а их холодные руки, медлительная текучесть движений и чересчур внимательные большие глаза не нравились пылкому и шустрому Каррелу. Юноше порой небезосновательно казалось, что в них не было ни капли душевного тепла, а был лишь один расчётливый ум, которым они пользовались, обменивая совместную ночь с ним на его захватывающие рассказы о далёкой Аэрте. Часть этих рассказов он сочинял сам, насмотревшись, доставшихся ей от исчезнувшей амми, старинных маайлэнгов.

Во время Смещения всех местных каэйров, словно ветром сдуло, и Каррел беспрепятственно уложил женщину в свою ещё не остывшую постель. После чего смыл спиртом с неё кровь и, вдоволь налюбовавшись её обнажённой красотой, всё же, скрепя сердце, накрыл её тёплым пледом, а сам расстелил себе в подсобном помещении большое пуховое одеяло и провалился в сон.

Утром он встал и пошёл проведать спасённую гартианку и сразу понял, что с ней далеко не всё в порядке. У женщины поднялся жар, она ворочалась, металась головой по подушке, всё время повторяя какое-то незнакомое ему слово «энхайве». Он поставил разогреваться свой завтрак на индукционную печь, а затем взял концентрированный настой местной лечебной травы, пропитал им кусок пористой ткани и аккуратно положил компресс на горячий лоб женщины.

Она пришла в себя лишь под вечер. За это время Каррел сбегал в посёлок и узнал об ужасной трагедии, случившейся этой ночью на Тэе и о том, что многие альтэйцы пытались бежать с неё на Элиоссу. И многие не долетели. По радиосвязи известили, что спасатели прочёсывают всю планетарную систему вблизи Элиоссы, разыскивая пропавшие без вести планетарные катера в слабой надежде, что хоть кого-то из экипажа удастся спасти. Затем ошарашенный этой новостью Каррел зашёл к местному лекарю, который поведал ему, что младший из Тэйви скончался в палате от многочисленных переломов позвоночника, так и не приходя в сознание. Состояние второго гарта было тяжёлым, но поправимым. Больше всего, пострадал мозг пилота и его контакт с айри был сильно нарушен. Для нормализации его вестибулярного аппарата и психики потребовалась помощь квалифицированного Хранителя Чистого Сознания, то есть Эсси, которого уже вызвали из города по радиосвязи.

Когда Каррел вошёл в комнату, гартианка открыла свои глаза, и он заметил, как они расширились, при виде его.

– Энхайве… мой супруг. Что с ним?

– Хэй, сиэра, – любезно поприветствовал её Каррел. – Вы не представляете себе, как я рад, что с вами всё в порядке.

Каррел не спешил делиться с вдовой плохими новостями, благоразумно полагая, что волноваться в таком состоянии ей не следует.

– Я, – энгара, – надменно произнесла гартианка. – А ты кто? На Ксиорри ты совсем не похож. Ты мутант с Левиора? Кровь Дракона, ты – аэртиец! Не может этого быть, как ты здесь очутился?

– Прошу прощения, энгара, – грациозно поклонился изумлённый Каррел. – Вы правильно заметили, что я не Ксиорри, поэтому я и не смог понять, к какому альтэйскому Дому вы принадлежите. Что касается меня, то моя амми Элеана была родом с Аэрты.

– Ах, вот оно, что! Элеана… шестнадцать лет назад вся Тэя… Тэя. Вы уже знаете о трагедии?

– Да, энгара. Мне уже рассказали в посёлке. Кстати моё имя – Каррел, Каррел Вэйст к вашим услугам, прекрасная энгара.

– Хаэнси Эвиа, – назвала своё имя женщина, пытаясь встать с постели. – Это молодой Клан, в нём пока ещё только два колена. Не мудрено, что ты ещё не сталкивался с энгарим Хаэнси.

– Поверьте мне на слово, энгара. Это самый прекрасный Знак Крови, что я когда-либо встречал в своей жизни.

Каррел протянул ей руку, пытаясь помочь ей подняться на ноги, но та отвергла этот знак внимания.

– Юноша, не будете ли вы так любезны, сходить и подобрать мне в посёлке какую-нибудь чистую женскую одежду. Я не хотела бы предстать перед вашими глазами, сиар, в своей ночной рубашке.

Каррел попытался было возразить, что столь чудесную фигуру, которую он изучил этой ночью во всех деталях, не стоит скрывать под покровом деревенского платья, но вовремя осёкся и пошёл к соседям за одеждой. К тому же её обращение «сиар», которое относится только к близким друзьям, тронуло пылкое сердце юноши, отозвавшись там многократным эхом любовных фантазий. Конечно, он предпочёл бы, что бы ему сказали «аэви», но с этим, видимо, придётся пока повременить.