– Бреду глубокой ночью при свете местной Луны, словно мертвец, восставший из своего саркофага, – мрачно подумал Странник.

И в этом была прискорбная доля правды. После двухчасовой беседы с Мастером его, наконец, освободили от оков. И когда Странника оставили одного в комнате, где покоились приёмные биометрические саркофаги, он долго ещё стоял у одного из них, глядя через прозрачный верх крышки на закрытые веки своей любимой и единственной, ожидая, что вот сейчас они дрогнут, приоткроются лукавые зелёные глаза, и знакомый голос насмешливо произнесёт:

– Эй, тебе ещё не надоело прожигать меня своим взглядом? Лучше бы пошёл в сад и принёс мне пару спелых максинов, а то я целую вечность уже ничего не ела.

Странник вспоминал недавние и такие далёкие встречи у моря, заново переживая каждое мгновение этих встреч. Ощущения вновь оживали в нём, наполняя его теплом воспоминаний… и тянущей болью разлуки.

Странник не спеша пошёл по дорожке между домами посёлка. Все окна были тёмными, нигде не горел свет, – рыбаки и сервы вставали рано и теперь отдыхали.

Внезапно он почувствовал, что в одном из домов что-то происходит. Что-то внутри него подсказало, что стоит подойти поближе. И хотя Странник нисколько не сомневался, что его сородичи сейчас тайно следят за ним, охраняя его и тщательно контролируя каждый его шаг и вздох, он всё же приблизился к тёмному окну небольшого рыбацкого домика. Его тут же охватило жаром, идущим изнутри дома, и он услышал лёгкое поскрипывание ложа и приглушённые сладострастные стоны. Лар почувствовал, как внутри его айри вновь распускается цветок. Тот самый огненный цветок, что подарила ему напоследок Аэви и которого так боятся его хладнокровные наблюдатели. Улыбнувшись, он отошёл от окна и усилием воли постарался приглушить охвативший его жар. Переключив сознание на составление плана своей миссии, Странник тотчас же восстановил внутреннее равновесие и быстро зашагал туда, где слышался громкий рокот прибоя, перекатывавшего мелкую прибрежную гальку. Там он сел на отполированную морем сухую корягу, снял диадему и погрузился в размышления.

Встретившиеся на его обратном пути поселяне с удивлением посмотрели на странного лара, но ничего не сказали, лишь приветственно поклонились и пошли по своим делам, несколько раз оглянувшись. Странник научился чувствовать их удивление, начал замечать в поселянах то, что раньше ускользало мимо его внимания. Он ощущал их маленькие радости и в душе разделял с ними глубокую печаль. Благодаря Аэви, лар научился различать свои чувства и даже выучил несколько аэртийских слов, которые означали некоторые эмоциональные состояния. Он прочувствовал на себе, что означают такие слова, как гнев, страх, тоска, удивление, радость, любовное влечение и блаженство. И ещё огромное множество их различных оттенков, которым пока нет названий. Лар понял, что природа сильно обделила гартов, сделав их холодными, лишённых живых эмоций, высоко разумными существами. И поэтому в его родном языке и не было слов, означающих эмоциональные оттенки, а существовало всего два слова: фау (состояние зверя) и фаульри (животно-эмоциональные состояния человека) и всё.

Поселяне, видевшие ночью странника в храмовой одежде, который очень напоминал собой погибшего лара, про себя прозвали его Лунным Жрецом, или по-альтэйски – Вэйтларом, за что сам лар был им премного благодарен. Это прозвище надолго закрепилось за Странником и заменило ему его настоящее имя на туманных берегах далёкого Аль-Биона.

Из дневников Алины Вэйст

По древней традиции Тэи учеников, достигших тринадцати лет, собирали в огромной пещере, где они получали своё настоящее Имя. Я не видела смысла в этом ритуальном действе. Меня вполне устраивало моё имя. И, в конце концов, я убедила учителей и Кураторов, чтобы меня освободили от этого процесса и оставили мне имя – Алина.

В тринадцать лет я познакомилась с одним парнем. Его звали Ау’Тэллар и он был родом с заснеженного Лау-тэ-Виля. Он переехал на Элиоссу в трёхлетнем возрасте вместе со своими родителями. Ау’Тэллар сильно отличался от местных гартов и сразу понравился мне. У меня нашлось с ним много общего, и я тогда твёрдо решила создать по достижению своего брачного возраста с ним семейный Очаг. Несмотря на запрет Учителей, я пригласила лаутэйца к себе в домик. Однако наше уединение на самом интересном месте было прервано, появившейся из ниоткуда, парой каэйров. На этот раз они предстали перед нами в виде поспешно слепленных зелёных облаков со свисающими из них тонкими щупальцами. Они убедительно и проникновенно попросили моего парня помочь им найти в парке сбежавшего от них крэйба. Я начала орать на Зелёных, что в жилище нельзя входить никому и, что они грубо нарушают Кодекс Школы. Я попросила Ау’Тэллара проигнорировать их просьбу, мол, этот крэйб никуда не денется и быстро найдётся с помощью поискового кристалла. Но один из Зелёных, извинившись, вежливо произнёс, что в противном случае они будут вынуждены пустить в ход щупальца с парализующим ядом и сообщить старшим Учителям о нашей беспрецедентной выходке.

Больше я о Ау’Тэлларе ничего не слышала. По слухам, его на следующий день после нашей встречи перевели в другую школу, находящуюся за три тысячи лиг на западном материке Элиоссы. Я спросила Учителя, почему здесь всё решают эти иноземные Кураторы. На что Учитель, помявшись, сообщил, что это является важным пунктом договора, заключённого триста лет назад между гартами и каэйрами на Элиоссе.

… И те, кто до старости глубокой Любовь в сердце своём сохранят, Истинно живыми в Свете нарекутся, а те, кто без Любви истинной Богу поклоняться будут лишь для того, чтобы грехи свои низменные замолить пред ликом Его навеки духовно мёртвыми так и останутся.

***

Здесь воистину совершались великие Таинства Жизни. Переливы всевозможных зелёных оттенков от светло-салатового до насыщенного изумрудного цвета заполняли собой всё пространство этого сказочного места. Казалось, что весь мир представляет собой единый массив зелёноватой клубящейся биоплазмы. Сгустки зелёных облаков, которые не имели ни постоянной формы, ни стабильности зелёноватой окраски, клубились, сплетались, разделялись, кружились, то создавая немыслимые причудливые полотна, то вдруг исчезая из виду, оставляли после себя полупрозрачные разреженности. Менялась и освещённость. Там, где солнечные лучи касались зелёной биоплазмы, активность её бурления в разы возрастала. Больше всего это перемещение зелёных масс аэрогеля напоминало одновременно идущие процессы конденсации и возгонки. Густые зелёные капли медленно формировались на остром конце какого-то невидимого зелёного сталактита, закутанного густым зелёным дымом. Некоторое время они неспешно вытягивались, повисая на тонкой удлиняющейся зелёной паутинке и затем, наконец, отрывались и падали вниз. Тут же в полёте они таяли, и от них шёл клубящийся лёгкий зелёный дымок, который снова поднимался кверху, конденсируясь в капли и так без конца. Иногда длинные тонкие струи закручивались блестящими спиралями, похожие на гигантские свёрла. Ничего знакомого, что мог бы выделить глаз постороннего наблюдателя, здесь не было. И поэтому созерцатель никогда бы не смог описать все нюансы происходящих здесь процессов. Да и подходящих слов для описания у него вряд ли бы нашлось. Но посторонних глаз здесь быть не могло. Крэмль-Тойр недаром считался святая святых жизнеобильной Каарны. Лишь сами местные Хранители Жизни разбирались в нюансах происходящих здесь Таинств. Они знали, что крэм – Семена Жизни представляли собой дымящиеся крохотные капельки, а иногда и споры насыщенного хвойно-зелёного цвета, а биоматериал, «почва» – клегма была обширным постоянно колышущимся массивом светло-салатового цвета. Чудесный изумрудный оттенок появлялся только у полностью сформировавшихся живых организмов.

Тихая, еле слышная музыка заполняла собой всё пространство Крэмль-Тойра, входя буквально в плоть и кровь, стремящегося к жизни, биоматериала. Но музыка здесь была весьма странная и обладатели музыкального слуха, привыкшие к доминированию темперированного строя, сочли бы её, мягко говоря, вычурной. И это было правдой, ведь эти акустические звучания вовсе не предназначались для чьих-либо ушей, – они создавали специальную волновую среду для деления живых клеток. И модуляции, и тембр этих причудливых мелодий весьма способствовали этому тонкому процессу. Да и сами живые клетки здесь сильно отличались от живых элементов в других мирах, хотя бы тем, что не имели защитных мембран, и в их строении присутствовало минимальное количество органелл. Другими словами, разделительные функции, в виде посредничества различных мембран, фактически отсутствовали, и органические молекулы контактировали друг с другом исключительно через многочисленные функциональные силовые поля, которые и управляли различными процессами на клеточном уровне. Зато, в большом количестве присутствовали переносчики кислорода, а также вещества, способные расщеплять азот и углекислоту. Их роль исполняли, окрашенные в различные оттенки зелёного цвета органические комплексы магния, причём, не только хлорофилл, но и другие соединения, не известные ни аэртийцам, ни даже гартам.