Дымок усиливался, появились первые язычки пламени, а спеленатый одеялом жертвенный астерид, вместо того чтобы спасаться, трясся. Он уже похрюкивал от смеха, но продолжал ржать. А как же чувство самосохранения? Где попытки освободиться? Я что зря готовилась, ждала и надеялась?

– Да угомонись ты! – я топнула для пущей убедительности и с трудом подавила порыв треснуть хохотунчика. Если прикоснуться к огню, он же догадается?! Позже отыграюсь за испорченную месть.

– Ой, Лиска, не могу, – простонал Хрум, смачно хрюкнув. – Что правда поджечь решила? Меня?

М-да, это я круто прокололась. Совсем позабыла, что приятель очень хорошо меня знает. Ладно, в следующий раз злее буду! Я его… я его… потому решу.

– Да ты в лесу костер развести не можешь! – продолжил изгаляться Хрум и передразнил меня, припомнив давний случай: – А вдруг под ним кто-то живет?! А тут я!

– Тебя мне как раз не жаль! – я с грохотом отодвинула стул, уселась и, громко стуча вилкой по тарелке, принялась за еду: – Ты только и делаешь, что издеваешься, врешь и выкручиваешься! Чего жалеть-то?!

– Ты обиделась, что ль? – Хрум прекратил хрюкать, выдернул из-под одеяла руку и как будто втянул в ладонь иллюзию пожара.

– Нет, – усмехнулась я, не без злорадства наблюдая, как фокус с втягиванием заклинания с одеяла не срабатывает. Таки не зря старалась. Месть удалась!

– Вот, ргуш! Ты чего тут накрутила? – он высвободил вторую руку, но снять заклинание не смог, как и вытянуть ноги. Одеяло держалось крепко.

Это не простенькая иллюзия. Это моя исконная бытовая магия, за которую неучи домовушкой и обзывают. Уж в чем, в чем, а в ней я сильна.

– Лисонька, – приятель прекратил борьбу с одеялом и теперь смотрел на меня с таким хитрым видом, что я заерзала на стуле. Ох, не к добру этот прищур. – Ты же, правда, не обиделась?

– Конечно, нет. – Ха, так я и призналась.

– Значит ты меня освободишь? – заулыбалась он, приподнялся на руках и качнулся вперед-назад.

– Размечтался! – я вернулась к ужину, демонстрируя, что больше не интересуюсь происходящим.

– Ну и ладно! – разозлился он, с обидой поглядывая на вторую тарелку с нетронутым ужином. – Ты все равно готовить не умеешь!

Я подхватила кастрюлю, в два шага пересекла комнату и перевернула точно над головой нахала, что смотрел так восторженно, словно это не его собираются окатить кипятком. Разозлилась и позабыла о своем исключительном миролюбии. И рука не дрогнула. А друг, все-таки.

Бульк… бульон кляксой застыл в воздухе вместе с остатками содержимого. А мидий в нем осталось предостаточно. Приготовить чуть-чуть – это не ко мне. Да и смысла не вижу. Все съешь и заново начинать готовить? Ну уж нет, я одно и то же могу поесть, и не подавиться, и вкусно будет. Вот.

Хрум улыбнулся еще счастливее, хотя, казалось бы, куда уж, вытащил из кляксы мидию, запихнул в рот и проговорил, не прекращая жевать:

– А вкусно, Лиска! Реально вкусно! Хотя подача оригинальная. Не спорю. Но вкус блюда искупает этот недостаток.

Я где стояла там и уселась, подперев подбородок кулаком. Где была моя голова, когда я это делала? Нет рада, что приятель не обварился, но ведь могла бы и вспомнить: вода – не только родная стихия астеридов, но и суть их магии. Эх, опять он меня обдурил.

– Мир? – приятель протянул скользкую ладонь, испачканную бульоном.

Я внимательно изучила ее, нашла непригодной для пожатия и ограничилась энергичным кивком:

– Мир! Что у нас там по плану?

– Водные процедуры! Сперва все доем. Потом ты меня вытащить, и пойдем плавать, – он говорил и вытягивал мидии из кляксы одновременно.

– Как все? Тут же на два дня.

– Это тебе на два дня, а мне на один раз. Но ты не расстраивайся, Лиса. В следующий раз будешь знать сколько готовить, – он взмахнул указательным пальцем, и запихнул в рот очередную добычу.

– В следующий раз готовить будешь ты! – обрадовала я его, щелчком освобождая от плена.

Стоило кончику одеяла свеситься кровати, как этим немедленно воспользовался Шмыг, который уверен: еды много не бывает. Всеядный зверек ест – за троих, спит – за четверых и регулярно жалуется на голод и недосып. Знакомые считают меня худшей хозяйкой на всем Силонге, но ни один не задумался, почему замученный несчастный зверек отказывается менять дом. А ведь многие пытались забрать с собой: кто тайно – кто явно.

Итак, мужчины ели, а я не знала, чем заняться. От нечего делать решила заново перечитать легенду, которую невольно вспомнила, когда очутилась в океанской глубине. Уверенна, Хрум тоже о ней подумал, когда увидел карту. С помощью портативного сеточника я быстренько разыскала нужную книжку, поудобнее уселась на жесткую узкую кровать и приступила к чтению.

***

В те времена давние, когда суша была маленькой, а море огромным, жила царевна красы невиданной. Не мог налюбоваться на красавицу царь-батюшка, да жениха ей подыскивал богатого да могучего.

И любила та царевна на прибрежных камнях греться. Бывало, выйдет на поверхность, выберет каменюку побольше, да и выберется из воды погреться на солнышке. Каждый день солнечные ванны принимала. А чтобы не смущалась, царь строго настрого запретил воинам, что охраняли красавицу, подглядывать.

Долго ли, коротко ли, да пришла в семью царскую беда неминучая. Похитил красавицу злодей до сего неведомый. И пошел слух по царству подводному, что завелся на суше зверь разумный, чья сила поболее всех жителей океанских будет. И спрятал он принцессу в землях далеких в царстве неизведанном. Посадил во высоку башню и нацепил замок большой, да решетки на окна прочнехоньки.

Долго горевал царь батюшка, а потом повелел издать указ: кто де красавицу из плена вызволит, тот и в жены получит. И полцарства в придачу, как водится.

И нашелся богатырь, что не раз к красавице сватался. И силен и собою хорош, да родом не царским вышел. Оттого и не по нраву пришелся. И сменил царь батюшка гнев на милость, и нарек богатыря спасителем, и вручил меч силы невиданной. А сам остался в тереме вестей ждать.

Долго плыл богатырь могучий. Сто морей переплыл, сто океанов пересек. И летал птицей и ходил, что зверь по земле силонговской. Но сыскал то царство заповедное, высокими стенами защищенное. Подивился на чудеса заморские, на башню высокую.

Стены башни той мягкие да зеленые, окна круглые зарешеченные. На самой высоте царевна живет, в окошечко на мир поглядывает. Только как же добраться? Как стену гладехонькую преодолеть?

Закручинился богатырь, на стражу поглядывая, что кругами вокруг башни ходит. И сменялся караул не по разу в день, а лица всех воинов то закрыты решеточками, от врага защищающими. И возликовал богатырь: заплясал, запел. Вот она разгадка трудная.

Поймал он стражника караульного, что на смену шел, и стянул с того латы хитрые, что лицо и тело скрывают надежненько. Надел на себя одежду заемную, и к башне пробрался.

И когда караул вокруг пошел, богатырь свернул в башенку да по лесенке побежал быстрехонько. И была та лестница великой высоты. И пришлось герою не единожды останавливаться, дух переводить от усталости.

Вбежал он лишь к вечеру на вершину запрятанную, и ударил дверь со всею силой молодецкою. Застонала та, заскрипела, но устояла. Обезумел богатырь рассерженный, выдрал колонну, свод держащую. Потолок кое-где обсыпался, лестница чуток обвалилась, но герой не спужался наш. Перехватил колонну поудобнее, ударил в дверь, как тараном.

Но и тут устояла дверь зачарованная, только краска со стен посыпалась. Закричал богатырь обрадованно, ударил в стену колонною. И раздался из башни женский визг. То царевна кричала перепуганная. И узнал он голос чудесный ее, что мелодией на пение сирен похож.

– Я иду не страшись любимая, – громыхнул он восторженно и по новой ударил колонной в стену.

Пуще прежнего закричала царевна и на помощь зазвала отчаянно. «Уж признала, стало быть, подбадривает», – ликовал богатырь восторженный.