Я выгуляла своего пекинеса Персика, накормила его, поела сама. Потом села смотреть сериал. По иронии судьбы – «Сверхъестественное». Я слышала, как подруги обсуждали его, вот и решила глянуть, что же это за штука такая. Оказалось довольно интересно, даже затягивающе, правда, немного страшно в некоторых моментах.

Уже давно стемнело. Я сидела в кровати с ноутбуком на коленях. Как раз шла серия про кровавую Мэри. Я огляделась, прикинула количество отражающих поверхностей в комнате и взяла к себе Персика. Стало немного спокойнее, но всё равно было страшновато. Когда серия закончилась, я выключила компьютер и убрала его на стол. Посмотрела на пса.

– Ну, и не идиотка ли я? Знала же, что с моим воображением смотреть такие вещи на ночь нельзя.

Персик только чихнул.

– Да… Теперь идея притащить с кухни пачку соли не кажется такой уж бредовой.

Пёс посмотрел на меня со снисхождением.

Чтобы немного отвлечься, я решила почитать. Где-то через полчаса плюнула на бесполезные попытки и легла. Уснуть, как ни странно, удалось довольно быстро. И, казалось бы, на этом всё, но ночью меня разбудил Персик.

Он скулил, прижавшись ко мне и дрожа. Я открыла один глаз, посмотрела на часы – два ночи.

– Ты чего? Страшный сон?

Персик не унимался. Я обняла его и попыталась снова заснуть, но не получалось. Появилось ощущение чужого взгляда. Как будто кто-то стоит неподалёку и смотрит, без злобы, просто с любопытством, но всё равно страшно становится. Я пыталась игнорировать это чувство, но тщетно. Персик своим скулежом не добавлял спокойствия. Чёрт, и соль не взяла…

– Аква, санкти, домини, – зашептала я.

Интересно, чем мне поможет заговор на освящение воды?

Послышался сдавленный смешок. Я не выдержала и резко села, включив свет. Конечно же, в комнате никого не было, только ветер шевелил занавески. Стоп! Я точно помню, что закрывала окно! И болезни Альцгеймера у меня нет. Я подошла к окну. Оно было распахнуто настежь. Так, возьми себя в руки, Ира. Ты просто забыла запереть его, никакой мистики, никакой мистики… Я закрыла створку, задёрнула шторы и легла.

К счастью, после этого до самого будильника ничто не тревожило мой сон.

***

На следующий день Катрин так и не начала общаться с одногруппниками. Студенты тоже не спешили идти на контакт. Наоборот, они избегали её. На лекциях, даже если аудитория была полной, вокруг Катрин образовывалось пустое пространство, как зона отчуждения.

На последней паре я сидела сбоку от Катрин, время от времени позволяя себе поглядывать в её сторону. Перед ней лежала открытая тетрадь, но Киллерман не сделала ни одной записи. Просто слушала, даже, кажется, не без интереса. Пару раз Катрин поворачивалась, наверное, чувствуя, что на неё смотрят, и наши взгляды встречались. Катрин держала меня несколько секунд на невидимой привязи и отводила глаза. Кстати, до чего же странные у неё глаза… Я не могла понять, чем именно, но ощущение какой-то неправильности не покидало.

Машка оказалась права, в Катрин было что-то необычное. Энергия настолько мощная, что это даже пугало. Вот уж к кому подошло бы выражение «внутренняя сила».

После звонка с пары она испарилась так быстро, будто её здесь и не было вовсе. Вот только что сидела, но стоило на секунду отвернуться – и нет её!

– Ну чё, Межуева, – Машка весело хлопнула меня по плечу, отвлекая от мыслей, – пойдём в чебуречную, пожрём?

Я кивнула и хотела вместе с подругой идти к двери, но тут что-то привлекло моё внимание. На парте, за которой сидела Катрин, осталась чёрная кожаная перчатка. Видимо, Киллерман забыла. Интересно, получится сейчас догнать её? Вряд ли. Но и оставлять находку в институте на целые выходные не стоит.

Я взяла перчатку – от неё тоже сильно пахло вишне-корице-ландышем – и убрала в сумку. Пусть полежит до понедельника.

***

В выходные я занималась своими делами и особо не думала о Катрин, но на краю сознания постоянно маячила мысль, что нужно вернуть перчатку.

Мы с Киллерман столкнулись перед первой парой в «курилке» (в нашем институте местом для курения служил пятачок рядом с воротами). Катрин стояла, прислонясь спиной к стене. Её глаза были закрыты, голова запрокинута. В точёных пальцах зажата тонкая сигарета.

– Здравствуйте, – я подошла и замерла перед Киллерман.

Она открыла глаза, моргнула несколько раз, будто ей требовалось время, чтобы понять, кто я такая и что происходит. Потом Катрин кивнула:

– Здравствуйте.

– Вот, – я вытащила перчатку из сумки и протянула Катрин. – Кажется, это ваше?

– Да. А я думала, что потеряла её. Спасибо.

Она взяла перчатку, при этом наши руки соприкоснулись. Моё тело очень резко отреагировало на короткий тактильный контакт: в глазах потемнело, голова закружилась, так что даже пришлось опереться о стену. Катрин затушила сигарету и двинулась прочь, а я всё смотрела ей вслед и пыталась отдышаться. И именно в тот момент я с кристальной ясностью поняла, что влипла. Прочно и надолго.

Конечно, я и раньше влюблялась. Даже довольно часто. Я вообще импульсивная личность и к людям привыкаю быстро. Поэтому неожиданно возникшее влечение к Катрин не слишком меня напрягало, до поры до времени.

На возвращении перчатки история тогда не закончилась. Помню, в тот день было пасмурно, погода резко переменилась с плюса на минус. Я гипотоник, реагирую на перепады атмосферного давления, поэтому меня «штормило».

Я шла к кафедре иностранных языков. Самочувствие было просто отвратительное, сильно кружилась голова. На середине холла я ощутила, что вот-вот потеряю сознание. Пришлось остановиться. Так, вдох-выдох, вдох, выдох… Только бы не грохнуться в обморок.

– Ирина?

На моё плечо легла тонкая рука в чёрной перчатке.

– Вам плохо?

Я обернулась, передо мной была Катрин. Вдруг воздух словно стал плотным, тягучим. В ушах зазвенело. Киллерман ещё что-то говорила, я видела, как шевелятся её губы, но ничего не слышала. Ноги подкосились. Катрин тут же подхватила меня, не давая упасть. Потом… темнота.

Очнулась я уже на диванчике, стоявшем возле стены. Катрин сидела рядом, держа ладонь у меня на лбу.

– Как вы? – участливо поинтересовалась она.

Это была очень внезапная перемена. От леденящей вежливости («Разве мы пили брудершафт?») до искренней заботы. Сейчас её голос был мягким, тёплым, как мех, – запускай пальцы и грейся.

– Нормально. Спасибо, – я немного помолчала и, сама не знаю зачем, добавила, – у вас такие руки холодные.

– Плохая циркуляция крови.

Интонация сразу поменялась. В прошлое мгновение казалось, что Катрин переживает за меня, но сейчас её броня опять захлопнулась, засов с лязгом встал на место. Киллерман резко поднялась и молча ушла. Что, интересно, это было?

***

Вечером моя сестра, Наташа, вернулась из командировки. Ей частенько приходилось отлучаться, так что я с четырнадцати лет привыкла неделями оставаться дома одна, вести хозяйство и заботиться о себе. Ну, выбора-то особого не было. Отца мы никогда и не знали, мама умерла от рака, когда мне исполнилось тринадцать. Официально моей опекуншей была двоюродная тётя, но она не жила с нами и редко помогала. Так что поневоле пришлось стать самостоятельными и ответственными. Большая часть трудностей, конечно, легла на плечи Наташи, а ведь она была старше всего на десять лет. Но Таша воспитывала меня, обеспечивала и всегда была рядом. Вместе мы справлялись.

К Наташиному возвращению я приготовила отбивные и картофельное пюре. Мы с сестрой ужинали, Таша рассказывала что-то, но её голос не доходил до моего сознания. Я машинально кивала, время от времени хмыкала, а сама думала о Катрин. Со стороны, наверное, это выглядело так, будто я просто пялюсь в тарелку, но вместо еды мне виделась Киллерман. Чёрные локоны, спадающие на плечи… Как при ходьбе колышется подол её длинного шёлкового платья, а в разрезе мелькает стройное бедро…