В начале зимы 69-го мы оказались как раз в тяжёлом положении — коллекция весна-лето не успевала быть готовой в срок, потому что господин Сен-Лоран слишком поздно пустил в работу эскизы рисунков. Внутри меня ширится пустота и я не знаю, чем её заполнить. Мне кажется, я тону в органзе, шёлке, сатине и конца этому не видно. Теперь я занимаюсь самой скрупулёзной работой — отделываю детали, вручную пришиваю кружева, бисер и стразы. Это почти ювелирная работа, вот только не для меня те бриллианты.

До сдачи коллекции оставалось два дня. Моя напарница, Колетт, заболела гриппом, и я работаю одна. Для меня не впервой задерживаться на работе, как и тебе. Месье Ив уже три дня не появляется у себя и будет только в понедельник. Никому в голову не приходит упрекать его за отсутствие. Но если мы не успеем к сроку, под нашими ногами разверзнется ад.

Я остаюсь одна, потому что знаю, что не успею доделать свою работу утром в понедельник. За окном темно и воет метель. Я спрашиваю у господина Жан-Пьера, который собирается уходить, остался ли кто-то ещё из работников, ведь иначе я не могу задержаться.

— Да, господин Берже всё ещё у себя в кабинете, — сообщает он мне. — Много работы.

Теперь и мне становится легче. Я чувствую, что мы близки в этом, каждый на своём уровне, но работа объединяет нас. Мне приятно думать, что ты там у себя наверху погружен в дела и даже не думаешь обо мне, но всё-таки ты здесь, ты рядом.

Я уже почти заканчивала, когда услышала шаги в холле. На часах было почти десять вечера. Я забеспокоилась, что меня могут закрыть в ателье на выходные.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — дверь открылась, и ты вошёл в ателье.

Твой взгляд упал на меня, я видела, как в нём сквозит сомнение. Ты не сразу узнал меня. Это неудивительно, ведь мы пересекаемся очень редко, да и к тому же я сменила причёску и стала блондинкой.

— Что вы тут делаете, мадемуазель? — ты нахмурился. — Уже десять часов.

— Мне нужно закончить работу, месье, — спокойно ответила я. — Совсем немного осталось.

— Идите домой. Неделя была тяжёлая. Закончите в понедельник.

Мы смотрим друг на друга. Неожиданно для себя я улыбаюсь. Тебе очень идёт борода, которую ты отпустил по возвращении из Марокко. В этот момент я понимаю, что у меня нет страха перед тобой. Я люблю тебя, но я не стыжусь своей любви.

— Я не могу, осталось совсем немного… а в понедельник будут другие дела. Прошу вас, дайте мне ещё четверть часа.

Ты колеблешься. Выглядишь уставшим, но это кажется или сам ты не очень торопишься домой?

— Хорошо… — ты заходишь в комнату и прохаживаешься туда-сюда, сцепив руки за спиной. Потом присаживаешься рядом и смотришь на меня.

— Лизетт, верно? Вас ведь Лизетт зовут?

— Да, — я киваю и продолжаю свою работу. — Вы помните, месье.

— Но ваш акцент… где вы родились? В какой провинции? Ведь вы не из Парижа?

— Моя мама русская. Но я родилась во Франции и выросла в Париже. Дома мы говорили на двух языках, много на русском.

— Так значит, вы Лиза? — ты улыбаешься. Чем-то тебе это понравилось. — Были в России?

— Нет, никогда. А вы? — я удивилась своей дерзости задавать тебе вопросы.

— Да, и не один раз. У нас есть там друзья.

Под «нами» ты, конечно, имел в виду себя и месье Ива.

Странно, но мы стали говорить очень просто. Я ещё раз убедилась — ты не торопился идти домой. Ты стал расспрашивать меня: о семье, моих родителях. Я видела, что ты делаешь это не из любезности, тебе действительно интересно. Может быть, тебе просто хотелось с кем-то поговорить? С кем-то обыкновенным, никак не связанным с твоей жизнью? И хотя вопросы задавал мне ты, сама я только отвечала, но нить беседы была у меня. Удивительно просто нам оказалось общаться — в тебе не было ни капли снобизма и держался ты очень легко. Потом ты спросил, замужем ли я, а я почему-то ответила: нет, слава богу!

Ты засмеялся.

— Много ещё вам осталось? — ты посмотрел на пиджак в моей руке.

— Не очень.

— Может быть… я помогу?

Настал мой черёд изумляться.

— Месье, но вы же не умеете! — воскликнула я и спохватилась. — Простите…

— Ничего-ничего… а вы покажите, я научусь… — твой взгляд теперь выдавал прошлое озорство. — Я тут подумываю научиться вязать… говорят, хорошо успокаивает. Вы вяжете?

— Нет, у меня для этого нет времени… Но зачем вам? У вас и так много дел!

— Ну, знаете, Лиза… в этом что-то есть… Вы бы могли меня научить… представляю, какой бы фурор я произвёл у Ротшильдов, когда бы после обеда сел у камина и достал шерстяной клубок и спицы…

Теперь мы смеялись оба. Я просто поверить не могла — ты говоришь со мной, шутишь… а я могу позволить себе смеяться.

Наконец работа закончена, твой взгляд падает на часы и ты восклицаешь:

— Уже почти одиннадцать! Нужно идти…

Мы поднимаемся одновременно. Ты выключаешь свет, а я беру свои вещи. Когда мы выходим в дверь, ты пропускаешь меня вперёд, и я чувствую, что от тебя пахнет виски.

— Где вы живёте, мадмуазель? — интересуешься ты. — Я отвезу вас домой.

Я называю адрес и говорю, что это лишнее и я сама смогу добраться.

— Не говорите ерунды! Уже очень поздно… Ждите здесь, мне нужно позвонить.

И я осталась ждать, а ты вошёл в кабинет к господину Жан-Пьеру. Дверь осталась приоткрытой, я видела, как ты некоторое время колеблешься, смотря на телефон, словно решая, звонить или нет. Потом берёшь трубку и набираешь номер. Я слышу обрывки разговора.

— Да? Почему ты подходишь к телефону? Позови Ива!

Я отворачиваюсь и смотрю в окно на улицу, мне не хочется, чтобы ты думал, будто я слушаю твой разговор. Но я всё равно его слышу.

— Почему он до сих пор там? Нет! Нет, мы так не договаривались! Скажи ему, чтобы уходил. Значит так. Чтобы когда я вернусь, его уже не было, ясно? — Пауза. — Что? Так значит, да? Меня не жди в таком случае!

Я слышу, как ты швыряешь трубку. Ты возвращаешься не сразу, возможно обдумываешь что-то. Ты выходишь, закрываешь за собой дверь и киваешь мне. Я вижу, что ты расстроен.

— Можно вас спросить… мне очень интересно… — слова выскакивают сами собой. — Над чем сейчас работает месье Ив?

Ты подходишь ко мне, свет от уличного фонаря падает тебе на лицо, и я вижу твой усталый взгляд. Сейчас ты скажешь, что это меня не касается…

— А вы никому не расскажете?

— Ну что вы… хотя бы намекните… мы ведь не видим готовых образов. Это правда про прозрачные блузки?

— Хотите посмотреть?

Мне не верится, что я услышала это. В руках ты держишь ключи от машины, готовый в любой момент открыть дверь и выйти на улицу. Я киваю.

— Тогда поднимемся наверх. Но вы должны пообещать мне, что никому не расскажете…

Мне кажется, всё это происходит не со мной. Или во сне. Во сне мы поднимаемся по лестнице наверх. Восходим на Олимп. Идём по темному коридору вперёд, останавливаемся у двери кабинета господина Сен-Лорана. Ты достаёшь ключи и открываешь сокровищницу…

Что я понимала в тот момент? Лишь только то, что это ты и я могу полностью тебе доверять. Интересовали ли меня модели будущих шедевров? Не очень. Но я не хотела уходить, я знала, что стоит нам выйти из здания, из этого дома, как волшебство рассеется.

Ты включаешь лампу на столе. Я вижу обмотанные тканью чёрные манекены. Как ни странно, но ты достаёшь папку с рисунками и начинаешь показывать мне. Это просто нарисованные женские силуэты. Наброски. Эскизы. На некоторых женщина изображена топлесс. Я понимаю, что должна как-то среагировать, наверное, выразить восторг, но я ничего не чувствую, кроме той самой пустоты, где ты единственно зримый и значимый объект. Всё остальное миражи.

— Вам бы пошло это… — ты показываешь на какой-то рисунок. — Вам говорили, что вы похожи на Одри Хэпберн?

Я вдруг осознаю, что интонации твоего голоса изменились. Когда мы сидели в мастерской, ты говорил со мной немного покровительственно, так что между нами ощущалась субординация. Сейчас она куда-то исчезла. Я подумала, что точно так же ты мог бы разговаривать с какой-нибудь из ваших знакомых, с девушкой из высшего общества.