«Определенно, мсье Сен-Лоран одевает женщин лучше, чем раздевает».

Это была шутка, шутка, основанная на том эпизоде в гардеробной, о котором знали мы двое, но она не удалась. Ты покраснел, а Бернар с такой силой наступил мне ногу, что это было заметно.

— А чем вы занимаетесь, Пьер? — ты совладал с собой.

Бернард не дал мне ответить.

— Пьер мой помощник. В бизнесе.

Я уставился на Бернара и произнес с плохо скрываемым сарказмом.

— Да, художники особенные люди… им часто нужна помощь.

— И чем же вы помогаете? — услышал я твой голос. — Держите кисти?

За столом снова повисла неловкая пауза, но это был отличный реванш. Я не мог сдержать улыбки. Наши взгляды встретились.

— Иногда могу подержать… Это приятно.

— Ну да… не сомневаюсь… Вы скрашиваете собой любое общество… — ты понизил голос и склонился над своей тарелкой.

Я попытался сменить тему, переведя её на войну в Алжире, чтобы через несколько минут узнать, что Оран был твоим родным городом. Я уже не мог сделать хуже и думаю, нашим общим знакомым было стыдно за моё поведение. Ни тогда, ни потом я не хотел обидеть тебя или как-то задеть. Ты выглядел удивительно юным, скромным и мягким, в своих крупных очках в тёмной оправе и застёгнутом на все пуговицы чёрном костюме, который даже как будто был тебе несколько великоват. От того мои неуместные реплики граничили с пошлостью. Но как оказалось, не будь я так дерзок в тот вечер на словах, то не получил бы повода загладить свою вину, предложив проводить тебя до дома.

— Надеюсь, вы не сердитесь на меня, Ив, — тихо произнёс я, подойдя к тебе в гардеробе, пока Бернар забирал наши пальто.

— Сержусь? Совсем нет…

— Мне кажется, я вёл себя… бестактно за ужином. И сожалею, если мои слова вас огорчили.

— Дааа… — ты протянул это с намеренной иронией, соглашаясь с моим вердиктом себе. — Но не беспокойтесь об этом, Пьер. Я думаю, ваши слова могли больше задеть вашего спутника, чем меня.

Ты говорил это, не глядя на меня и чуть улыбаясь, смотрел перед собой, немного вниз и я тогда подумал с изумлением: неужели это флирт?

Возможно, мне это казалось, и вино позволяло выдавать желаемое за действительное. Я не то чтобы был пьян, но достаточно подшофе, чтобы рискнуть. Я вообще ничего не знал о тебе, и в тот час забыл всё о самом себе.

— Уже поздно. Я провожу Вас.

— Зачем? — ты посмотрел на меня на этот раз вполне ясно, улыбнулся, давая понять, что это абсолютно риторический вопрос.

— Потому что… вы не выпили столько же вина, как я… — я уронил своё пальто вместе с вешалкой.

— Мне угрожает большая опасность в вашем лице, Пьер, в таком случае,

Наши друзья подошли как раз вовремя, но я уже знал, что хочу продолжить этот разговор.

И мы продолжили. Я помню, что, оставшись с тобой наедине, вдруг почувствовал сильное смущение и начал отчего-то говорить о Бернаре. Ты сказал, что восхищён его работами, а я согласился, что тоже являюсь его большим поклонником. Помню, как ты насмешливо посмотрел на меня и сказал:

— О, я в этом даже не сомневаюсь.

Конечно, ты знал, что мы живем вместе. Это не было секретом. Но знаешь, весь этот ужин напоминал мне французский водевиль, где каждый из персонажей, что называется «имеет ввиду другого».

А потом меня осенило.

— Он может нарисовать вас, хотите? Думаю, ему будет приятно.

— Нарисовать… меня? — ты растерялся. — Вы так думаете?

— Уверен. Приезжайте к нам в Прованс. У Бернара как раз несколько свободных дней до начала фестиваля. Это милое шале…

— Шале? Я слышал, это целый замок…

— Люди всё преувеличивают! — я махнул рукой. — Так вы приедете? Мы будем рады…

Мы остановились возле твоего дома, как раз под фонарём. Ты стоял, прислонившись спиной к каменной стене, и в тот момент я понял, что хочу тебя поцеловать. Но этого я, конечно, не сделал. Это было бы слишком для одного вечера.

— Спокойной ночи, — ты развернулся, чтобы уйти, а я неожиданно сказал:

— Ив, если вам понадобится помощь… с корсетом или что-то в этом роде… можете обращаться.

Ты обернулся, и по твоему лицу я понял, что опять сморозил чушь.

— Почему бы вам не заняться своим корсетом, Пьер? Он затянут слишком туго. — И снова эта странная, «лунная» полуулыбка. — Впрочем, спасибо. Я приму к сведению.

Ты принял. Но знал ли ты, что сделаешь это на пятьдесят лет вперед?

Париж, наши дни.

— Бернар Бюффе, художник, широко признанный к двадцати годам за свои работы, несущие хмурое, меланхолическое настроение и отражающие атмосферу, царившую после Второй мировой войны. Родился в 1928 году в Париже… — гнусавый и нудный голос экскурсовода наводил на Одетт тоску. Она подошла чуть ближе к группе школьников и нескольких взрослых, которые рассеянной кучкой столпились возле картины на стене галереи. Взгляд женщины скользил по серому полотну, на котором была изображены плоская, будто вдавленная в холст рыба с приоткрытым ртом.

«Такую с пивом хорошо», — подумала про себя Одетт.

Она слушала страшно скучный рассказ экскурсовода, которая рассказывала творческую биографию Бернара Бюффе, словно выученную со страниц школьного учебника. Топорно, сухо, несомненно, что слушатели забудут её через пять минут, отойдя к другой картине. Учёба в Школе изящных искусств, ранний успех, сотрудничество с ведущими деятелями культуры и искусства Франции, женитьба на Аннабель Швоб де Люр, болезнь Паркинсона…

— Аннабель была не только женой, но и главной натурщицей для Бюффе и он часто изображал её на своих картинах, — вещала экскурсовод.

Женщина не удержалась.

— А как насчёт Пьера Берже? — громко произнесла журналистка, обратив на себя внимание толпы.

— Простите? — экскурсовод удивлённо посмотрела на неё.

— Я спрашиваю, как насчёт влияния Пьера Берже на раннее творчество Бюффе? Многие источники придают ему большое значение… всё-таки они семь лет прожили вместе… ну, до того момента, как он встретил свою жену.

Она с лёгким злорадством отметила, как растерянно расширились зрачки экскурсовода, и та нервно затеребила цепочку на груди. По группе слушателей пронесся возбуждённый шёпот. Отлично… ей удалось их по крайней мере заинтересовать…

— Прекрати, пойдём! — подошедший Поль взял её за руку и отвёл в сторону. — Ну и зачем ты это делаешь? Господи, достала всех своим Берже! И здесь не смогла промолчать! Ну кому какое дело до того, кто и с кем жил, а?

— Между прочим, на мой взгляд, Бернар был вполне состоявшимся художником к тому моменту, как встретился с Пьером! — Одетт ещё раз кинула взгляд на картину. Рыба словно смотрела прямо на неё своими по-рыбьи тусклыми, мутными глазами. — И я не думаю даже, что он был настоящим гомосексуалистом.

— Ну да, может быть тебе ещё развить теорию о том, что это Пьер Берже его совратил, — муж вздохнул. — Напиши ещё одну книгу!

— Нет, я так не думаю… но это лишний раз подтверждает то влияние, которое этот человек умел оказывать на людей. Он окружал себя творческими людьми, как произведениями искусства, при том что сам в жизни не создал ни одного…

Поль ничего не ответил, и она не стала продолжать разговор.

Вернувшись домой и воспользовавшись тем, что Поль рано лёг, Одетт села за стол, зажгла лампу и вновь погрузилась в мир воспоминаний. Рядом с ней на столе лежал целый архив материалов: книги биографов, вырезки из журналов, газет, — всё, что удавалось достать.

Она наугад взяла одну из книг и стала листать, словно ища подтверждение своим мыслям. Женщина чувствовала предательскую дрожь, когда глаз цеплялся за знаковое имя в строчках.

«Когда говорят о Бернаре Бюффе — громко, восторженно, — шёпотом называют имя человека, который помог ему проделать путь от мансарды до замка: Пьер Берже. Но кто такой он сам?»

«Пьер Берже появляется и исчезает из гостиных, подобно чарующему и неуловимому дуновению ветерка; он бывает у Франсуазы Саган и Мари Луизы Буске, на балу баронессы де Карболь, и в баре Пон-Руаяль, во флигеле издательства „Галлимар“.