— Вы видели во мне то, что искали. Тирана, манипулятора и диктатора, сударыня. — Он снова встал, подошёл к столу, открыл один из ящиков и достал письмо. — Вот. Прочтёте это дома. Это копия с оригинала. Письмо Ива, которое он написал мне задолго до своей смерти. А теперь, простите, но у меня ещё есть дела.
Одетта молчала.
— Вы хотите о чём-то спросить меня? — с нажимом произнёс он.
— Я не…
— Зачем вы ходили к Лизетт Гудрон? Что искали?
Он знал, что она не произнесёт этого вслух. Не озвучит, не станет говорить. В тишине кабинета громко тикали часы. Пьер взял телефон и набрал номер.
— Мэдисон? Он уже здесь, да? Пусть войдёт…
За дверью раздались шаги и в комнату вошёл уже немолодой мужчина самой обыкновенной наружности, худощавый, с заметными залысинами. Он явно нервничал и крутил в руках берет.
— Познакомьтесь, если вы еще не знакомы… Это Оливье Гудрон. Оливье — это Одетт Шефтель. Судя по всему, она — ваша дочь.
Одетт вскочила. Мужчина непонимающе уставился на неё, потом на Пьера.
— Погодите… Я что-то не могу понять… у нас с женой один сын… о чём это вы тут?
— Но разве в школе вы не встречались с Марией Гамильтон? Помните эту девушку?
Оливье смущённо пожал плечами.
— Да, но… она уехала… из Парижа… Когда мне было семнадцать. В Пуатье. А в чём дело? При чём тут это?
— Это ваша дочь, Оливье. Мария родила её и отказалась, поэтому девочку отдали на воспитание в другую семью.
Оливье в шоке уставился на Одетт. Та просто застыла на месте, не зная, что сказать. Они так и смотрели друг на друга. Пьер прервал тишину, обратившись к Одетт.
— Ну, вы-то не очень удивлены, верно? Свою семью вы начали разыскивать ещё несколько лет назад. И нашли мать. Она и рассказала вам, что родила ребенка от своего школьного друга, с которым больше не виделась и не встречалась… по фамилии Гудрон. Так Вы вышли на свою бабушку… трогательно, но в общем-то неинтересно. Хотя я вас поздравляю… — он повернулся к Оливье. — У вас на редкость упрямая, но сообразительная дочь. Думаю, вы потом ещё захотите пообщаться… но пока я попрошу оставить нас буквально на пять минут… мне ещё надо кое-что прояснить с этой леди.
Оливье растерянно попятился к двери, и видимо был настолько сбит с толку, что отвесил поклон прежде чем нащупать ручку и выскочить из кабинета.
— Что вы делаете? Я не понимаю… — прошептала Одетт. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать.
— Я не хотел в это ввязываться, мадам, но вы меня вынудили. Всё это очень трогательно, конечно, но вы же понимаете, что ваши семейные дела меня мало волнуют. Почему вы не хотите озвучить истинную причину того, что заставило вас проделать такой большой путь? Лизетт Гудрон — ваша бабушка, одна из старейших сотрудниц дома Сен-Лоран… И ваш муж, которому я успел насолить… достаточная ли это причина для того, чтобы ворошить грязное бельё и выставлять меня монстром? Сначала я думал, что всё дело в ваших амбициях… и знаете, мне это даже импонировало. — Он неожиданно повысил голос. — Но неужели вы думаете, что я бы позволил своему сыну, будь он у меня, болтаться неизвестно где, не получить ни нормального образования, ни элементарной поддержки! ОТКУДА у вас родилась эта… безумная идея, что Оливье — мой сын? И я, стало быть, прихожусь вам дедом?
— Я была у мадемуазель Гудрон… — голос Одетты ослаб и дрожал. — Она помнила только о вас. Вы были смыслом всей её жизни… она любила вас до безумия. Она никогда не была замужем…
— Она сказала вам, что Оливье — мой сын? — вновь вполне спокойно сказал Пьер.
— Нет, она этого мне не говорила… — Одетта посмотрела на него. — Как она могла посметь такое сказать? Я же говорю… она вас ЛЮБИЛА… И не могла поступить так с вашей репутацией.
— Даже если это и так… почему вы вбили себе в голову, что её сын имеет ко мне какое-то отношение? Откуда такая безумная фантазия? Кто зародил её в вашей голове?
— Никто… я просто сопоставила факты… Так думали многие. И даже Ив Сен-Лоран…
— Знаете, что меня поразило в вас больше всего? — Пьер подошёл к ней вплотную. Он был ниже её ростом, но Одетте казалось, что всё равно возвышается над ней. — Даже если бы это было правдой… и у вас были бы доказательства… На что это сподвигло вас? На то, чтобы отомстить мне? Человеку, который мог бы приходиться вам родственником? Или всё намного проще… и вы просто не придумали иного предлога, чтобы встретиться со мной? А тут ещё та история с выставкой… вы решили, что это судьба, так? Судьба — вывести меня на чистую воду? Так почему же вы не предъявили свои права иначе? Вот что я скажу вам, мадам. Никакого отношения к сыну Лизетт Гудрон я не имею, равно как и к вам. Но я всегда считал Лизетт своим другом и долгом моим было помочь ей, когда у неё были трудности. Но вам этого не понять. Мне достаточно было увидеть вас один раз, чтобы убедиться, что вы на это не способны…
Когда Мэдисон вошел в кабинет спустя некоторое время, Пьер стоял у окна, прислонившись к раме.
— Что ты сказал ей, что она уходила в слезах? Совершенно раздавленная…
— Ничего. Ты решил вопрос с Оливье Гудроном? Ты сказал ему, что эти деньги его мать честно заработала?
— Да… но он так потрясён всем произошедшим, что, по-моему, вообще ничего не понял. Как она отреагировала? — повторил Мэдисон свой вопрос.
— Я разочарован… потому что оказался прав. Плевать ей на справедливость, Ива и высокие идеалы. И видел бы ты, каким взглядом она здесь всё рассматривала. У неё на лице было написано: вот будь у меня столько денег…
— Так мне звонить Полю Шефтелю? — уточнил Мэдисон.
— Да, звони, конечно.
— А вдруг он мог согласится… что мне тогда делать? Это ведь серьезная выставка…
Пьер развернулся к нему.
— Тогда он не только плохой, но ещё и глупый художник.
— Пьер… — было видно, что он давно хочет задать этот вопрос. — Думаешь, она всерьёз верила в то, что ты можешь быть её дедом? Или всё это просто уловка? Она могла бы потребовать провести какую-то экспертизу, если бы это было так… Значит, в глубине души она понимает, что это не так…
— Я не знаю.
— Что?
— Могу сказать только, что не хотел бы я знать результаты этой экспертизы, надумай кто-то из них её проводить…
Мэдисон, который уже направлялся к двери, в изумлении остановился. Он не мог поверить своим ушам.
— То есть как это? Ты что… хочешь сказать… что Оливье… может быть… твоим сыном?
Пьер тяжело вздохнул и нахмурился.
— Я же сказал, Мэдисон… я не знаю. И знать этого не хочу.
— Не хочешь знать, что у тебя может быть сын? — мужчина был потрясён. — То есть, между тобой и Лизетт Гудрон что-то было? Чёрт возьми, и ты молчал?
— Мэдисон, я не собираюсь обсуждать такие вещи. То, что было с Лизетт Гудрон… это уже совершенно не важно. У меня нет детей. И этот вопрос закрыт раз и навсегда.
Пьер снова опустился в инвалидное кресло и развернулся к выходу. Мэдисон смотрел на него, а потом произнёс:
— Не думал, что ты можешь быть таким жестоким.
— Так может быть, она всю правду про меня написала? — Пьер смерил его холодным взглядом. — Я чудовище. Мы оба были чудовищами. И я, и он.
Берже обернулся и бросил взгляд на портрет за своей спиной.
— Он был прав, когда отказался однажды одевать их. Им не нужно искусство. Им нужны деньги, загородные дома, айфоны и вещи из полиэстра, которые не мнутся.
1972
Без пяти минут полночь. Ты стоишь в витрине Рив Гош, уперев руки в бёдра, и матовый желтый свет, бьющий в спину, делает тебя похожим на манекен. Фигура смещается. Ты поднимаешь руку и ударяешь кулаком по стеклу.
— И что теперь делать? Надо вытащить его оттуда… — Бетти, сонная и вялая от шампанского повисает на плече у Франсуа.
Я словно заворожённый, не могу оторвать взгляд от твоего силуэта на фоне пластмассовых кукол и белых стен. Ты взбешён.
— Чёрт побери! Мне что, до утра тут торчать? — твой крик глушит толстое стекло. — Это ты виноват! Твоя дурацкая американская система сигнализации!..
