— Мне нужно погулять с собакой… — я сам не понимаю, почему сопротивляюсь. Я же хочу остаться.

— Ты можешь погулять с собакой здесь… — ты лукаво улыбаешься. — Раз уж тебе так приспичило… ты можешь вывести на прогулку меня и Мужика.

— Что с тобой происходит? — не выдержал я. — Ты смеёшься надо мной? Я тебя не узнаю!

— Я хочу начать новую жизнь. Не знаю почему, но я давно не чувствовал себя так хорошо… может быть, завтра это снова пройдёт… я не знаю. — Твой голос взволнован, а глаза как-то необычайно блестят. — Но мне хочется жить сегодня этим моментом. И разделить его с тобой. Мне кажется, ещё есть шанс.

Я люблю деревья. Но только те, что бывают раскрашены осенью. Не все из них переживают этот цикл: нежные зеленые почки раскрываются в широкие, мощные листья, которые словно переживают последний расцвет в октябре, перед тем как холодный предзимний ветер в одночасье сорвёт с них яркую листву и выстелет разноцветным ковром на асфальт. Некоторые деревья желтеют, и листва на них погибает убого — сначала листья съеживаются и как будто бы вянут, потом, полусгнившие, усталые, опадают на землю, словно сраженные болезнью, а не отпущенные природой. Такие деревья я не люблю. Как-то я шёл по улице, мы шли вместе. Давно, очень много лет назад. Был ранний октябрь. Одно деревце заворожило наше внимание. Его красно-желтая крона напоминала огненный факел, стоящий на пересечении улиц. Мы замерли, восторженно созерцая эту последнюю красоту засыпающей природы, как вдруг, порыв ветра в один миг превратил листья в кружащийся вихрь. В одну минуту облетела почти вся листва. Это было настоящее чудо. Ни до ни после этого, я не видел ничего подобного. Тебя тоже впечатлил этот момент, ты сказал, что мы сумели уловить редчайший момент на стыке жизни и смерти. Для меня этот был один из многих удивительных моментов, которые мы пережили вместе. Дерево, потеряв свою листву, не перестает быть деревом чисто физически. Но в нём утрачивается некоторый смысл. Все деревья без листвы как-то похожи друг на друга. Знаешь, Ив, ты был тем деревом. Ты смог «расцвести» красиво, прежде чем ветер сорвал твою фантазийную листву и смешал её с городским асфальтом. В этот короткий миг, в этот последний всполох красоты, о, как я любил тебя… Как был счастлив.

Твоя коллекция «Подношение» была сделана за две недели. Сто девятнадцать моделей. Это было невероятно… Ты сам объявлял выходы, совсем как в старые времена. Это были твои подношения прошлому, твоя дань ему и самому себе. «Герои твоего времени» — Бернар Бюффе, Кристиан Диор, Сильвана Мангано, Луи Жуве, Мария Каллас, Марсель Пруст, Франсуаза Саган, Зизи Жанмер, Катрин Денев… и мадмуазель Шанель, конечно.

Ты — волшебник, способный одевать в свои ткани «город с волшебным замыслом». Эту коллекцию назовут «Завещанием». Именно так оно было. Нежное воспоминание без ностальгических ноток, свидание с прошлым. Я вижу тебя словно сквозь время и пространство. Наш январь 61-го года. И ты стоишь, затаив дыхание и приоткрыв дверь в левой кулисе, подглядывая за реакцией толпы. В самом конце на подиум выходит манекенщица в пиджаке, расшитом золотыми и небесно-голубыми пайетками, соломкой медового цвета, кусочками зеркального стекла. Это «подношение» нашем Дому. Твоему дому. Ты снова Король-солнце.

Франсуа Лесаж позже скажет, что ты попросил его создать «серо-голубой» Париж, отражающийся в хрустальной люстре твоего кабинета на авеню Марсо. Ты хотел, чтобы отражение неба и отблеск солнца на стекле стали вечерним платьем. Я плачу, потому что меня переполняют чувства и воспоминания. За всеми перипетиями последних мучительных лет я, прости мне это, позабыл, что ты гений.

Успех абсолютен. Ты, счастливый, окрылённый, «полегчавший», стоишь на подиуме в толпе своих красавиц, целуешь их и любовь парит в воздухе, как золотая пыль славы, той, о которой ты мечтал.

В тот вечер мы впервые за очень долгое время приглашаем на ужин друзей. Вся «банда» снова в сборе. Ты весел, обаятелен, ты выглядишь потрясающе. Я, совершенно ошалевший от счастья, не отхожу от тебя ни на шаг. Мы снова, как в первые годы романа, смотрим друг на друга влюблёнными глазами. Словно солнце пробило свои лучи из-за туч. Мне хочется быть ветром, который их разогнал. Так здорово быть со старыми друзьями и рядом с тобой. Вместе рассказывать что-то, делиться воспоминаниями, снова обретать себя в глазах других. На дефиле в числе приглашённых был Бернар. Несмотря на то, что мы расстались мирно когда-то, при встрече я уловил в его взгляде что-то похожее на тихое злорадство. Он ожидал увидеть тебя не в форме и получить повод деликатно выразить мне своё сочувствие. Какое его, должно быть, ждало разочарование…

Я рассказал тебе об этом и мы посмеялись.

— Он бы хотел увидеть меня с перекошенной физиономией верхом на инвалидной коляске. А ты бы вёз меня с видом человека, которого постигла суровая кара богов… Мы уважаем друг друга, но он так и не смог смириться, что ты бросил его ради меня.

— Знаешь, — серьёзно сказал я. — При случае я бы не постеснялся сказать ему, что не променял бы один день жизни с тобой на целый год рядом с ним. И ни о чём не жалею.

— Да… я согласен с тобой… — ты усмехнулся. — Я бы тоже не променял день с тобой на жизнь с Бернаром…

Все разошлись около двух часов ночи. Мы остались вдвоём. Ты стоишь возле окна и смотришь на падающий снег.

— Спасибо. Спасибо за всё. — Ты обращаешься ко мне. — Я не стою таких чувств.

Ты говоришь не только обо мне. Обо всём.

— Ты стоишь большего.

Ты поворачиваешься, и я вижу улыбку на твоем лице. Настоящую, подлинную улыбку, ту, что всегда является продолжением искренней радости, идущей от самого сердца, и которая так редко теперь возникает на твоём лице. Меня переполняют чувства, я восхищён тобой, я почти тебя боготворю. Только ты, только ты один можешь дать мне эту удивительную цельность и чувство смысла во всём происходящем. Как можно было хотя бы на миг допустить, что в моём сердце кто-то сможет занять твоё место? Мне кажется, я мог бы пережить все эти бури вновь, если только буду знать, что в конце моё солнце лукаво выглянет из-за туч и его свет, его тепло согреют мне душу.

— Я ещё не говорил тебе сегодня, как люблю тебя?

— Ты можешь мне этого не говорить. Я знаю. Я тоже люблю тебя.

Мне становится немного неловко от этой мелодраматичной сцены. А ты внезапно подходишь ко мне и целуешь, запечатывая губы коротким, но сильным поцелуем. Он заставляет меня вздрогнуть и слегка содрогнуться внутри. Я всегда считал и продолжал так думать, что поцелуй, особенно когда он спонтанен, является актом наибольшей близости между людьми. Намного более интимным и важным, чем секс. Пара перестаёт существовать, когда перестаёт целоваться.

— Спокойной ночи, — ты снова улыбаешься, на этот раз лукаво, явно позабавленный моей реакцией.

Мне кажется, что я должен сказать тебе что-то, но что? Всё самое важное уже сказано в этом поцелуе.

Мы желаем друг другу спокойной ночи и расходимся по своим комнатам. Засыпая мгновенно, уставший, я вижу странный сон.

Во сне мы плыли на лодке по морю и внезапно начался шторм, настоящая буря. Лодку качает и швыряет в разные стороны, и я уже знаю, что мы перевернёмся. Очередная волна накатывает, и ты исчезаешь в морской пучине. Я в ужасе пытаюсь разглядеть тебя сквозь пелену проливного дождя, который заливает деревянное дно, грозя потопить его. Ты упал за борт, но во мне живёт отчаянная надежда на спасение, ведь я знаю, что ты умеешь плавать. И вот ты действительно выныриваешь на поверхность, выброшенный волной на мгновение, и я успеваю схватить тебя за руку. Пытаюсь затащить тебя обратно в лодку, но ты в ужасе, словно безумный, не соображая, что делаешь, тянешь меня вниз, в морскую пучину, цепляясь изо всех сил, и то скрываешься под водой, то снова появляешься на поверхности. Я понимаю, что ещё немного и ты перевернешь лодку и мы оба окажемся под водой. И это будет конец.

«Но ведь она всё равно перевернётся рано или поздно. Мы всё равно утонем…» — мелькает в голове отчаянная мысль.