В один из дней, вечером, после вечеринки у Паломы Пикассо, ты вдруг, ни с того ни с сего, позвал Мэдисона на Рю Бабилон. Было ещё очень рано, около девяти, и ты жаловался на бессонницу. Говорил, что не хочешь провести эти несколько часов в одиночестве. Я был удивлён и насторожен, но не нашёл причины для отказа. Ты был странно возбуждён весь вечер, много пил, но не пьянел, курил как паровоз и отпускал в мой адрес саркастические ремарки.
— Почему бы Пьеру не развлечь нас и не сыграть на рояле? Или на скрипке… так романтичнее… — при этом ты посмотрел на Мэдисона. — Мэдисон, вы любите музыку? Не сомневаюсь, что любите… но любители ли вы её так же, как я люблю в исполнении Пьера? Когда мы только познакомились, то он очень сокрушался, должно быть, что не поёт… а то серенада под окнами была бы мне обеспечена…
Я знал твой характер. Ты был бомбой замедленного действия. Я испугался, не решишь ли ты устроить какую-нибудь сцену при всех, но к счастью, этого не произошло.
Всю дорогу до дома ты поддерживал разговор с Мэдисоном, а тот в свою очередь поддерживал тебя, пошатывающегося и норовящего соскользнуть с тротуара на дорогу. Я шёл сзади, молча. Должен признать, что Мэдисон вёл себя безупречно, и я ещё больше любил его за это. За то, как он относится к тебе.
Я машинально открыл дверь своим ключом, который по-прежнему был у меня и который я не собирался тебе возвращать. В гостиной к нам выбежал Мужик и, покружив вокруг, стал обнюхивать Мэдисона. Тот присел и с улыбкой погладил собаку.
— Не трогай! — неожиданно прикрикнул ты, и мы вздрогнули. — Он не любит посторонних… может укусить.
— Ерунда, он не кусается! — попытался как-то исправиться я.
— Вот как… как и я… я не кусаю посторонних… хотя следовало бы… господин Берже меня за это наказывает… — ты застучал стаканами возле мини-бара, и я похолодел. В воздухе повисло напряжение. Теперь и Мэдисону стало неуютно.
— Жаль, что ты отказался играть на скрипке сегодня вечером, дорогой мой… но, кажется, у нас… пардон, у меня она где-то была… Пьер, ты ведь не забирал свою скрипку вроде? Зачем она тебе… для кого ты будешь играть? — ты развернулся и твой хищный взгляд упёрся в Мэдисона, как если бы коршун схватил птицу когтями.
— Уже поздно. Надо расходиться…
— Почему? Мы же только пришли. У нас здесь собралась такая милая… домашняя компания… Мэдисон, вам очень повезло. Боюсь, что вы отныне тоже обречены на успех.
Я был в панике, но не знал, как остановить тебя… я не знал!
— На успех?
— О, знайте, молодой человек… это будет нелегко. Пьер в своём стремлении сделать для вас карьеру, будет напоминать паровоз, толкающий велосипедиста… Когда-то он хотел положить к моим ногам весь мир, в этом была своя романтика… но этого ему показалось недостаточно… — ты усмехнулся, размахивая стаканом с виски. — В своем бешеном любовном энтузиазме он попытался запихнуть мне этот мир в задницу… но признаюсь честно, Мэдисон, мир вошёл не весь…
— Что ты несёшь? Перестань! — не выдержав, я подошёл к тебе и вырвал стакан. — Хватит. Всё! Вечер закончен! Иди спать!
Ты нагло высунулся из-за моего плеча.
— С тобой он тоже будет разговаривать в таком тоне, но не волнуйся… бьёт — значит любит, — это про нашего Пьера… — ты специального сделал акцент на слово „нашего“ и в этот момент я действительно готов был тебя ударить. Мэдисон застыл посреди комнаты, растерянно и с явным смущением наблюдая эту сцену. Что я мог сделать? Заткнуть тебе рот рукой? И что бы он тогда подумал обо мне?
— Ив, я не понимаю, о чём вы говорите, но мне лучше уйти… — он неловко отступил.
— Нет-нет! Подожди! — крикнул ты, отпихивая меня. Ты был пьян, но в то же время как-то удивительно сознателен. Я это чувствовал и мне было страшно. — Когда-то… несколько лет назад… в этой самой комнате… между тремя близкими людьми произошла трагическая сцена. В результате один из них вынужден был уйти. Помнишь, Пьер? Как ты заставил мне выгнать Жака? Ты воспользовался своей властью и нашим правом вето! Так вот, настал мой черёд! Теперь я могу воспользоваться своей властью и сказать тебе: пусть он уйдёт! Пусть не будет его!!!
— Я и сам собираюсь уходить… — попытался объяснить Мэдисон, но ты не обращал на него никакого внимания. Ты наступал на меня, разъярённый, но с триумфальным блеском безумца в глазах.
— Нет, не можешь, Ив. Тогда всё было иначе. Мы не вместе теперь. Ты ничего не можешь мне запрещать.
— Запрещать? Запрещать?! — ты карикатурно вскинул руки и взвыл. — Нет, не могу… Я не занимаюсь шантажом… Но я могу поставить тебе ультиматум: либо он, либо я.
Всего на несколько секунд стало очень тихо. Мы с Мэдисоном смотрели на тебя с таким ужасом, словно у тебя и правда в руках был револьвер. И будь он у тебя, ты вполне мог бы застрелить всех нас троих. Мне казалось, я схожу с ума. Нужно было остановить это мгновение, как в кино, нажав на паузу, и просто вырезать этот кусок плёнки. Я пытался понять: зачем, зачем ты это делаешь? Какова цель?
— Но я не ты. Я не заставлю тебя делать такой выбор. Я сделаю то, что должен был сделать тогда ты! — с этими словами ты зашвырнул в стену стакан с виски, так что тот разлетелся на куски, и выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Первым моим инстинктивным желанием было рвануть следом, вернуть, успокоить, приласкать. И я бы, наверное, так и сделал, если бы не ОН. Я смотрел на Мэдисона и вот в ту самую минуту я выбрал его. Пусть не надолго и уж точно не навсегда. Но я это сделал.
— Я… мы… нужно догнать… я не хотел… — он начал запинаться, совершенно убитый этой безобразной сценой, в которой безотчётно чувствовал свою вину.
— Нет. Пусть идёт. Раз хочет уйти — пускай. — Я без сил опустился в кресло и тупо уставился перед собой. — Я больше не могу… не хочу… не в состоянии… его спасать… если ты уйдёшь — я пойму. Я сам хочу уйти… но я запутался… не могу никак отсюда выбраться… я думаю, может быть, если он сам… сам уйдёт, а я останусь… будет лучше. Но я думаю всё равно: вот он уйдёт однажды… и забудет дорогу обратно… А потом вспоминаю… ведь он уже забыл… заблудился… я так его любил… и ждал… но сейчас не могу. Пусть уйдёт.
Я не поднимал головы. Думал, что вся эта сцена, должно быть, так мелодраматична в глазах этого парня. Понял ли он хоть что-то из твоего потока бреда? В любом случае, я не собирался ни за кем ходить и просить о любви. Да, я слаб. Я нуждаюсь в ней. Я могу многое отдавать, но в один прекрасный день обнаруживаю, что всё уже отдано… ничего не осталось. Так и с тобой. Я отдал тебе всю свою любовь, но ты ничего не потрудился дать мне взамен, кроме позволения любить себя. И вот там теперь ничего не осталось…
В истории с Жаком мы зашли так далеко, что заблудились по-настоящему и до сих пор не могли найти ту самую дорогу обратно… к нашему счастью.
— Пьер…
Подняв голову, я увидел, что Мэдисон… стоит на коленях. Я опешил. Он плакал. Беззвучно, на сопротивление, то и дело вытирая слёзы из-под очков. Обычно я не терпел, когда мужчины плачут, принимал лишь твои слёзы, но сейчас слёзы этого юноши растрогали во мне самом нечто, что заставило меня закрыть руками лицо и заплакать. Я потерял тебя. Но хуже другое — вместе с тобой я потерял ещё и себя.
— Я люблю вас. Простите меня…
Мне показалось… нет… Я в каком-то смертельном ужасе посмотрел на Мэдисона. Я не понимал, как расценивать эти слова… дело в том, что слишком уж давно я их не слышал в такой вот, простой, ясной форме.
— Я люблю вас. Простите меня…
„За что простить? Мне всегда не хватало любви, но только моей бедой было полюбить человека, который любить не умел“.
Париж, наши дни.
— Да, я знаю. Но целью моей книги было показать именно эту, другую версию происходящего, оборотную сторону, о которой молчали столько лет. Я убеждена, и в моей книге приведены тому доказательства, что вся история великой любви Пьера Берже и Ив Сен-Лорана не более чем отлично срежиссированная и продуманная самим же Пьером маркетинговая компания. Он раздувал эту историю при жизни Ива и продолжает делать то же самое после его смерти, а именно, торговать именем своего друга. Я убеждена, что у чистой и красивой истории преданности Берже есть весьма практическая подоплека. Его воспоминания написаны высокопарным и вместе с тем высокохудожественным языком человека, который писал это для оценки публики. Что делал Пьер последующие после смерти Ива годы? Распродавал совместно нажитое имущество, открыто признавая, что Ив бы этого никогда не сделал, писал воспоминания, снимал фильмы об их отношениях… Он продолжает зарабатывать, на этот раз на воспоминаниях. Я думаю, Ив тяжело переживал своё положение и зависимость в этих отношениях… и это толкало его к наркотикам и алкоголю. Он бежал от этой жизни, где Пьер стремился дирижировать всем — бизнесом, личными отношениями и так далее. Он превратил имя Сен-Лоран в бренд и продавал его, так же как чувства своего друга. Разве это любовь? Всем известно, что они расстались в 76-м году, но Пьер не провёл оставшиеся годы в одиночестве. Положив Ива в очередную клинику, он разъезжал по миру и занимался собственными проектами, в которых прекрасно преуспел. По словам Лагерфельда, даже история с Жаком де Башером была спровоцирована и раздута Пьером до драмы… фактически… — Одетт перевела дыхание и прервалась.
