— Господа… А давайте… давайте её просто оттрахаем?
От неожиданности Лайм выдавила только что принятый внутрь седьмой шар, слезла со стола и схватила клинок.
Игроки вместе с реднеками подошли ближе, оттесняя её снова на центр зала. Лайм сделала несколько взмахов клинком, но силуэты привычно таяли под её ударами.
Круг стал теснее. Бороды, гусарские усы и назойливые пальцы щекотали лицо, соски и бока, липкие пьяные языки прохаживались по шее и подбородку. Скоро фантомы-реднеки обнажили свои «кинжалы», липкие от возбуждения и резко пахнущие, наперебой пытаясь пролезть ими между ног, но это удавалось далеко не всем. Четыре игрока оттеснили их, завязалась небольшая потасовка, но скоро проблема была решена. Второй и третий игрок взяли Лайм за волосы и наклонили, приподняли за бока, Джонни Син грубо вошёл внутрь сзади, а Ржевинсон наклонил голову вперёд и проник в рот. Их члены то пропадали, то вновь материализовывались внутри, заставляя вздрагивать от неожиданности и возбуждения, вместе с этим второй игрок схватил её правую ладонь и вручил ей ещё один горячий орган, который Лайм начала уже почти инстинктивно гладить в такт движения двух своих основных насильников, спустя пару фрикций третий повторил этот трюк слева.
Насильников? Да, именно это и происходило в этой злосчастной таверне.
«Нет, это уже слишком,» — озвучил мысль колдун.
И вправду, слишком, поняла Лайм, испытывая первый, неправильный и очень несвоевременный оргазм. Она подняла взгляд выше, чтобы посмотреть на лицо Ржевинсона, который тоже уже подходил к точки кипения. Его офицерский сюртук и рубаха под ним были расстёгнуты, а на груди…
На груди у него болтался тот самый бронзовый ключ с порнографическим орнаментом.
Гусар-призрак издал сдавленный звук, во рту взорвалось что-то липкое и засверкавшее как тысяча маленьких светлячков, и в этот же момент Лайм освободила руку от призрачного члена и резко дёрнула за шнурок, на котором висел ключ.
… И тут же упала на пол, болезненно ударившись головой.
Насильники исчезли. В тишине послышался звук упавшей и разбившейся бутылки — это исчез одинокий бармен, разливавший в этот момент какое-то пойло за своей стойкой. Лайм подняла голову и оглянулась вокруг — в салуне не было ни души. Все призраки исчезли, растворились навсегда — потому что Лайм разрушило древнее проклятие, которое сдерживал ключ на шее у похотливого гусара.
Подбежавший Микки лизнул в лицо, Лайм поднялась, привела в порядок одежду и, собравшись с силами, шагнула за дверь.
Теперь они прошагали коридор с пиками в обратную сторону. Прошли ещё небольшую полосу препятствий — с вылетающими из стены гигантскими шипастыми шарами, — и нашли мрачный склад с низким потолком, заваленный коробками и пахнущий пылью.
Порывшись в коробках, Лайм с Микки обнаружили тысячи, десятки тысяч порнографических манускриптов — голые простолюдинки, принцессы, эльфийки, гномихи и — о ужас — гномы, смотрели на них со страниц журнала.
«Да уж, ну и вкусы у этого прохвоста,» — проворчал голос колдуна.
Никакого ключа не обнаружилось, и Лайм уже думала покинуть помещение, как вдруг Микки заворчал и подбежал в дальний угол склада.
— Хм, что тут у нас…
Лайм провела тонкими пальцами по косяку и нащупала зазор. Достала кинжал, поддела — и внезапно увидела сочащийся из-за щели свет. За складом оказалась тускло освещённая лестница, поднимающаяся наверх.
— Опять вверх? Сколько можно-то?
Пара сотен шагов, десяток разворотов и площадок. Похоже, они поднимались в одну из башен замка. По ту сторону от двери, находящейся за лестницей наверх, доносилась тихая, спокойная музыка. Наконец-то никаких боёв, разборок и прочего, от чего Лайм уже изрядно успела устать.
Дверь открылась в большое круглое помещение, в котором тускло горело несколько свечей.
Лайм с Микки сделали пару шагов в центр комнаты, зеленая ладонь нашарила выключатель на стене, как вдруг послышался щелчок закрывающейся двери.
Включился свет, и Лайм поняла, что окружена. Только вот окружали ее не люди, не эльфы и даже не гремлины — бездушные автоматы. И у всех этих автоматов сверкали огромные дилдаки — резиновые, стальные и стеклянные.
— Больной… ублюдок, это же его комната наслаждений! — проборомотала Лайм и хотела уже было выхватить кинжал, но не успела.
Щёлкнула огромная удавка, потом вторая, третья — руки оказались связаны вместе прочным узлом, а ноги растянуло отдельно. Лайм ойкнула, и её зелёное тельце притянуло на выдвинувшееся из стены неудобное, обтянутое искусственной кожей потёртое ложе. Манипулятор, держащий удавку с руками, прижал её вниз.
— Отпустите меня! Отпуст-ом-ом, — последняя фраза оборвалась, потому что из стены вылез и вонзился в зелёный ротик здоровый резиновый член, намазанный скользкой смазкой с клубничным вкусом.
Музыка сменилась с тихой на ритмичную, пошлую, сопровождаемую записанными женскими стонами. Микки сел рядом и стал внимательно смотреть.
Стало вкусно, хоть и слегка неприятно от чувства распирающей глотки. Лайм задрала глаза и посмотрела вперёд, чуть выше уровня глаз. Там располагались пять круглых электрических ламп, и горела самая левая, сине-зелёная.
В этот же миг заскрипел кривошипно-шатунный механизм, резиновый член затеребил сладкие губки Лайм, обильно сдабриваемый вылезающей из конца клубничной смазкой, а удавки на ногах неожиданно напряглись. Их потянуло в разные стороны — так, что животик зеленокожей негодницы вынужден был прижаться к неуютному кожаному ложе. Похабный манипулятор приподнял короткую юбчонку — или что там было из гардероба в тот момент на изменчивой Лайм — и беспардонно запрокинул на спину.
Лайм попыталась скосить глаза, но настырный механический негодник во рту не позволял это сделать. Затем она почувствовала, как в низ живота упирается ещё один механический приятель — скользкий, мягкий, непрерывно исторгающий смазку и почему-то тёплый. Сначала Лайм пыталась увернуться, но затем развернулась поудобнее, и фаллос вонзился в её лоно.
Загорелась вторая лампа на стене — салатного цвета.
Сначала два механических друга двигались медленно и синхронно, позволяя Лайм привыкнуть к движениям. Затем тот, что работал внизу, мигом ускорился вдвое. Лайм замычала и запричмокивала от нахлынувших ощущений, заёрзала, подстраиваясь поближе к срамному уду, одновременно стараясь приблизить сладостный момент и оттянуть его, но не сдержалась. Десятком секунд спустя протяжный стон вырвался у неё из груди, а мышцы внутри стали бешено сокращаться.
Когда всё стихло, тут же загорелась третья лампа, ярко-жёлтая. Движения механизмов прекратились, но искусственные члены и не думали выниматься, застыв в самом крайнем положении. Лайм попыталась немного уменьшиться в размерах, но механизмы упорно следовали за ней, подтягиваясь ближе. Когда она окончательно скорчилась, изогнув спину дугой, сзади заскрипел новый механический удовлетворитель — длинный, бугристый и тонкий. Он медленно приблизился сзади, нащупал и стал настырно проникать в другую дырочку, неправильную и совершенно для этого не предназначенную. Лайм застонала, почти так же, как на записанной пошлой музыке, заныла от его причиняющих некоторую боль движений, но вскоре привыкла, и ощущения стали нравиться.
Вдруг резиновые друзья, воткнутые в рот и в вагину, снова начали двигаться. Коротко, с небольшим разбегом, но от того ещё более раздражающе и возбуждающе. Лайм моментально их увлажнила — и внизу, и слюной, которая принялась бежать из-под раскрытых в сдавленном стоне губок. Следующего оргазма она достигла очень быстро, но машина удовольствий и не думала останавливаться, она ускорялась и вскоре замолотила как огромный суставчатый отбойный молоток. Оранжевая лампа загорелась только на четвёртом оргазме, но машина и тут не остановилась — она будто сломалась, что-то неправильное и настырное было в её алгоритме, и тогда Лайм, бесконечно возбуждаемая и кончающая, решила пойти ей на встречу — она изменила своё тело, вырастив ещё пару вагин ниже и выше настоящей, как бы приглашая бездушного робота проникнуть в неё новыми и новыми механическими членами. Пара дырочек призывно вспухли алыми губами подмышками у Лайм, ещё четыре — по бокам, где скрюченное тело образовало привлекательные для проникновения складочки. Члены на длинных суставчатых манипуляторах тут же полезли из потолка и спустились вниз, они вонзались в Лайм под всеми возможными и невозможными углами. Зажглась последняя, красная лампа, а Лайм всё кончала и кончала, отращивая новые и новые отверстия для удовольствий, становясь живым страхом трипофоба. Наконец, машина не выдержала, сдалась. Из панели, на которой горели все пять шкалы механического удовлетворителя, пошёл дымок, лампы начали лопаться, манипуляторы зашлись в конвульсиях. Панель шкалы удовлетворения с грохотом взорвалась и вылетела из стены, ударившись в сплетение механизмов, окруживших Лайм.
