Довольная собой Стешка повязала платок на голову и ушла во двор кормить скотину.

– Здрасте-приехали, – отбросила Глашка одеяло и задумалась. – Надо было такую кашу заварить. Дура я, дура. Лучше б с Сашкой замутила, он покрасивше и покрепче. Витька – дохляк, даже морду ему набить не смог. Замуж… Какой замуж? Я молодая исчо! И дитёнок ентот… Шо я с ним делать буду? Ага, живи Глашка с Прошкиными и пахай на них… То-то мамка от их сбёгла… Теперича я за хозяйку? Обстирывай и двор мети? Влипла, как муха в навозную кучу… Ну ничего, я усё в свои руки возьму. Будет исчо ентот Витька ноги мне целовать!

Улыбнувшись, Глаша встала с кровати.

– Да и чёрт с ним! Замуж, так замуж!

Вечером в хату Трофимовых пришёл фельдшер. Степанида научила дочь, что можно говорить врачу, а что нужно скрыть, чтобы женщина в белом халате не распознала верный признак беременности. Выслушав жалобы молодой девушки, фельдшер озвучила диагноз – недомогание в связи с ре́гулами.

– Поздновато, но это не первый случай, – собирала свою сумку фельдшер. – Со временем всё придёт в норму. Заваривайте чай с ромашкой, медку туды – для успокоения.

– Ага-ага, – качала головой Стешка, поглядывая на дочь. – Спасибочки.

Проводив врача, Степанида плюхнулась на кровать Глашки.

– Ну шо, давай считать…

– Чаво исчо? – недоумевала Глаша.

– Ноченьки, – кривлялась мать, растопырив пальцы на руках. – Када с Витькой была?

– Ну, в июне…

– А ентот, второй? – загибала пальцы Стешка.

– Тожа… – неохотно пробурчала дочь.

– Угу, июль, август… – откинула голову назад Степанида, прищурив глаза. – Када поняла, шо узел завязалси?

– На днях… – Глашке был неприятен этот разговор, хотелось выбежать из дома и забыть всё это, как страшный сон.

– Значится так… Ну да… – сжала кулаки мать. – Непонятно чейный, так шо ничого страшного не произойдёть. Завтра же к бригадиру наведаюсь!

С утра пораньше Стешка рванула в дом Прошкиных.

– Есть ли кто в дому́? – тоненьким голоском крикнула Степанида, открывая дверь в хату.

– Ну, я тута, – вышел к гостье Витя.

– А папашка твой, поди, в хлеву колдыбаетси?

– Ну…

– Шо ну? – рыкнула Стеша. – Зови давай! Я пришла справедливость восстанавливать!

Три дня Глаша не появлялась на работе. Нюся решила взять на себя её коров. Она понимала, что девушке нужно отлежаться, тем более Трофимова в положении. Переливая молоко в бидон, Нюська задумалась:

«Вот бы влюбиться… Интересно же, какая она – любовь? Вон, мамка с папкой столько лет вместе. Как енто можно с одним человеком столько лет прожить? И не надоедает же? А вдруг все глаза замылит? Тогда шо?

– Нюська!

Грищенко передёрнуло от крика за спиной.

– Будешь у меня на свадебке песни запевать? – Глаша подбежала и шлёпнула Нюсю по плечу.

– Тьфу ты, напугала! Чаво орёшь? – Нюська почувствовала, как спину обдало жаром.

– Замуж я выхожу! – рассмеялась Глашка во всё горло.

– Да ну-у… – Нюся поставила ведро на пол. – За кого?

– Как енто за кого? За отца моего ребятёнка! – довольная Глашка закусила нижнюю губу.

– Да ты шо?

– Агась.

– Када? – Нюська не верила своим ушам.

– Через две недели!

– Так быстро?

– Ну, да, а чаво тянуть? Моя маманька говорит, шо скоро пузо усе заметють…

– А как же ты будешь одна? Витьку же в армию весной забирают?

– Ага, щас! Никуды он не пойдёть! Ой, я в ентом не разбираюсь, в общем, не пойдёть, и всё!

– Ну, поздравляю… – Нюся взяла табурет, но садиться не стала. – Не боязно тебе?

– А шо бояться? Витька у меня во, где будет! – Трофимова сжала кулак и помахала им в воздухе.

– Угу, только батька евоный злой, как стая волков, всех женщин ненавидит из-за своей жены…

– Енто мы исчо поглядим, – улыбнулась Глашка, снимая платок с головы. – Ладно, пойду свою ораву доить.

Нюся проводила взглядом Глашку и принялась за работу. Поставила табуретку, взяла ведро и запела очередную песню о любви.

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына?

А через дорогу,

За рекой широкой,

Также одиноко

Дуб стоит высокий…

***

К свадьбе своей дочери Степанида готовилась тщательно. Даже список составила всего необходимого. Уговорила будущего свата Назара Прошкина (ну, как уговорила, напомнила, что в любую секунду он может потерять хорошее место и даже сесть в тюрьму) достать деликатесы к праздничному столу.

– Назар Иванович, – вошла в хату Стешка без приглашения и сразу заняла место за столом. Положила на деревянную поверхность какую-то бумажонку и ласковым голосом заговорила. – Вот, я туточки накалякала, шо нам понадобится к свадьбе, уж будьте добреньки, достаньте. Я же знаю, шо вы усё могёте…

– Ну ты и махнула, баба, – Назар взял в руки клочок бумаги. – Шпроты, колбаса… Я тебе шо, Божья манна? Сдурела?

– Ты не кобеньси, Назар Иванович, бери и делай, – с улыбкой говорила Стешка.

– Ох, и стервь же ты, Трофимова, – с прищуром взглянул на наглую женщину. – Ты и в школе ехидной была. Любыми путями дева́х подставляла, а парни их перед свадьбами бросали. Енто исчо Грищенко не знаеть, шо ты, ехидна, Гальку подвела. Как она исчо с тобой разговоры ведёть, ума не приложу…

Стешка заранее почувствовала себя роднёй этакого богача. Шутка ли, Назар Иванович имел бревенчатый дом, обложенный кирпичом, а не какую-то там мазанку, мотоцикл «ИЖ» и даже коня по кличке Грек, но бригадир называл его по-простому – Гришка.

Назар очень гордый и своенравный мужчина. С раннего детства отец его воспитывал в строгости, держал в ежовых рукавицах, как говорят в народе. Женился рано на местной девушке, но семейная жизнь не сложилась. Когда Витьке исполнилось два года, жена бросила семью и уехала на север с одним из местных работяг. С тех пор Прошкин не заводил ни с кем романов, воспитывал сына один и тихо ненавидел весь женский род.

– Взять бы ремня, – возмущался Назар, поглядывая на Витьку. – Каким местом ты думал, женишок? Хотя, известно, каким… Семью заводить в таком возрасте! И шо ты будешь делать? Надо было воспитывать, як батька мой мене воспитывал: чуть шо – на горох и к стенке…

– Да ладно, бать, проживём как-нибудь… – Виктор протирал мотоцикл.

– Проживём… Вона, мамка сбёгла. Тоже рано поженились… – сетовал отец. – Один тебя ро́стил…

– Бать, ладно, ты не волновайся, усё будет, как у людей. Жить будем с тобой…

Наступил день свадьбы. Застолье устроили в доме Прошкиных: места побольше, да и молодые, по старому обычаю, должны оставаться жить в доме жениха. На праздник были приглашены все соседи. Трофимова даже Гальку пригласила, которая много лет неровно дышит к Ивану Грищенко. Без приглашения не остался и председатель колхоза Кузьма Прохорович. Он явился на свадьбу с женой и сыном Ванькой.

Степанида вела себя вальяжно. Прохаживалась возле гостей и постоянно предлагала попробовать разные блюда.

– Откушайте, откушайте, гости дорогие, осетринки попробуйте. Мой сват очень постаралси ради такого празднества…

– А чаво енто они такие ранние? – вели беседы женщины за столом. – Неужто Глашка с се́менем?

– А скока ей?

– Да я не знаю… Но восемнадцати исчо нет – енто точно!

– Какой там! И шестнадцать поди не стукнуло…

– Ой, бабоньки… – оглядывались по сторонам соседки. – Она ж тока школу закончила… Точно! Пузо в скором времени на нос полезить, вот и свадебка…

– Свят-свят, – крестилась одна из гостей. – Исчо и года не прошло, как Порфирия схоронили, а ужо давай веселья устраивать…

– Безбожницы, ох, стыд-то какой…

Ванька Ильин посматривал на молодых искоса и не понимал, почему вдруг Глашка выбрала Витьку. Он считал Трофимову своей подругой, а тут на тебе – свадьба с другим. Потихоньку Ильин начал напиваться местной наливкой, не обращая внимания на запреты матери.