Мы стояли так близко, что я чуть не коснулась его плечом – как можно было меня не заметить? В голове поселилась твёрдая уверенность, что Матео меня увидел, но почему-то предпочёл сделать вид, что это не так. Он просто развернулся и ушёл, будто мы вообще не знакомы.

Матео не был одним из тех людей, кто позволяет своим эмоциям выходить из-под контроля. Он отличался своей рациональностью даже в шестнадцать лет, когда у большинства подростков в голове гуляет ветер. Но был у него один значительный минус – злопамятность.

Матео явно хранил свою обиду на меня все эти пять лет, и совершенно не собирался её отпускать. Каждый его взгляд и каждое слово, сказанное мне на съёмочной площадке – его поведение кричало о том, что он продолжал лелеять в груди эту детскую обиду, задевшую его хрупкое эго.

«Ты такая эгоистка, – пронеслись его слова в моей голове. – Всегда думаешь только о себе».

Я чувствовала себя уязвлённой и пристыженной – и это раздражало. Потому я крепко схватила свою корзину и бросилась вслед за ним.

Догнала я Матео у кассы; в его корзине лежал лишь пакет молока и буханка хлеба. «Прямо, как в тот день, когда мы подружились, – сразу подумалось мне. – Пять лет назад».

Я неуверенно тронула его за плечо, и он тут же обернулся.

– Привет, – выпалила я, уже мысленно жалея обо всём.

Брови Матео удивлённо взлетели вверх.

– Привет.

– Неожиданно увидеть тебя здесь, – сказала я, всеми силами стараясь скрыть недовольство в своём голосе.

– Я буквально вчера переехал в этот район, – ответил Матео, подозрительно прищурившись. Тон его был таким, будто он решил, что я его преследую.

– Неужели ты меня не заметил?

– Нет.

– Я стояла прямо рядом с тобой, но ты даже не поздоровался.

Очередь на кассу продвинулась вперёд, и перед Матео остался всего один человек.

– Просто, – в попытках объяснить, начала я, – на таком небольшом расстоянии очень трудно не заметить человека, которого знаешь.

– Почему ты сама не поздоровалась?

Подошла его очередь, и он выложил на кассу свой стандартный набор продуктов.

– Значит, ты меня заметил?

– А ты меня заметила, промолчала, но обвиняешь меня в том, что я не поздоровался?

Пропищал кассовый аппарат, и Матео достал карту, чтобы расплатиться.

– Я не обвиняю ни в чём, просто это выглядит так, будто ты меня намеренно проигнорировал.

– Так почему ты сама не поздоровалась? – переспросил он, бросив мне холодный взгляд.

– Я сделала это только что.

– Хорошо.

Матео расплатился за продукты, и принялся складывать их в свой совершенно неэкологический целлофановый пакет. Меня это рассмешило: человек, покупающий вместо коровьего молока миндальное, со спокойным видом хватается за целлофан – как-то это не «эко-френдли».

– Я просто тебя не заметил, Арден, – сказал он мне, пожав плечами.

Развернувшись, Матео направился к выходу, и только тогда я поняла, что всё ещё стою у кассы. Кто-то сзади раздражённо поторопил меня, чтобы я не задерживала всю очередь.

Виновато поглядывая на кассира и безмолвно сгорая от чувства стыда, я торопливо расплатилась. В моей голове, словно полицейская сирена, тревожно гудела навязчивая мысль о том, что я медленно, но верно превращаюсь в ту, кто навязывает своё общество другим людям – я таких персон всегда терпеть не могла.

***

Вечером Пич пришла домой измотанная и поникшая. Такой я видела её нечасто, но раньше думала, что фотографы уставать не могут. Естественно, после недели на съёмочной площадке таких мыслей у меня уже не было. Однако что-то во внешнем виде Пич подсказывало мне, что причина её плохого настроения – не только усталость. Она словно отключилась от мира: задумчиво витала где-то в своих мыслях весь вечер и на наводящие вопросы не отвечала.

Вскоре мои подозрения оправдались:

– Не уверена, что хочу куда-то ехать завтра, – сказала Пич, расчёсывая перед зеркалом волосы.

Её чёрные блестящие кудри распушились вокруг головы словно облако. В комнате пахло кокосовым шампунем и цветочным гелем для душа.

– Почему? – спросила Лидия, поднимаясь с кровати.

Пич стояла к нам спиной, но лицо в её отражении мгновенно потускнело.

– Много людей.

– Чем тогда займёмся? – спросила я, насторожившись.

– Тем более – Лукас. Тебя это не напрягает, Арден? – полностью проигнорировав мой вопрос, поинтересовалась Пич.

– Ничуть.

Это была правда. Но Пич всё ещё выглядела неубеждённой.

– Нет-нет! – воскликнула вдруг Лидия. – Так не пойдёт. Я не позволю тебе провести и это день рождения дома, поедая торт. Неужели ты от этого не устала? У Арден всё прекрасно – к чёрту Лукаса! Мы такие молодые, а уже живём как старушки на пенсии, Пич! – Лидия раздражённо хлопнула ладонью по одеялу.

Слегка ошарашенная этой небольшой тирадой, я переглянулась с Пич, и та расплылась в широкой улыбке: раздосадованная Лидия напоминала шипящего котёнка.

– Хорошо, уговорила. Только не нужно больше бить мебель, – сказала Пич. – И убирайтесь из моей комнаты, я спать хочу!

***

Этой ночью приснился ещё один реалистичный сон.

Погружение под воду казалось бесконечным и волшебным путешествием. Мягкая тёплая вода обнимала меня со всех сторон, обволакивая и защищая. Слабый свет, проникающий сквозь воду, расслаивался на миллионы солнечных лучей, растворяющихся в морской глубине. И я плыла в ней. Плыла и тонула, понимая, что скоро моё тело упадёт на дно.

Руки мои словно связаны, а всё тело гудит, как бывает, когда отлежишь руку, и нарушается кровоток – миллионы маленьких уколов под кожей.

Внезапно становится страшно. Свет над головой пропадает, и вода превращается в кромешную тьму, словно кто-то вылил в неё бочонок чёрной краски. В голове сразу возникает мысль: Нефть? Что же чувствуют рыбы, когда разливается нефть?

Я помню, что читала об этом в шестом классе: Рыбы практически задыхаются, а токсины разрушают их внутренности.

Жжение, паника – и свет снова зажигается. Я лежу на тёплом кафельном полу и смотрю в небо. Надо мной повисло чьё-то лицо, и я щурюсь, пытаясь его разглядеть. Солнце слепит мне глаза, поэтому я приподнимаюсь на локтях и понимаю, что вся промокла. Благо, на мне мой оранжевый купальник, который я купила ещё в школе.

– Как ты?

Передо мной сидит Диана и улыбается, щуря свои хитрые карие глаза. Кожа её румяная от солнца и покрытая веснушками, а с тёмных волос капает вода.

– Всё нормально, – отвечаю я на автомате.

– Ты чуть не утонула, – говорит Диана и гладит меня рукой по волосам.

Я оглядываюсь и понимаю, что мы находимся у общественного бассейна под открытым небом. Вокруг слышен детский смех, всплески воды и свисток спасателя.

– Ты боишься его?

– Кого? – не понимаю я.

Диана оглядывается по сторонам, и шепчет мне:

– Сама знаешь.

Я недоумеваю и пытаюсь понять, о ком она говорит. Сестра наклоняется ближе, и я замечаю, насколько узкие у неё зрачки, почти как у кошки.

– Лукаса, – говорит она.

– Я не боюсь Лукаса.

– И правильно. Ты больше не его вещь, – Диана качает головой, продолжая гладить мои мокрые волосы.

В голове тут же всплывает логичный вопрос: откуда она знает о Лукасе?

– Больше? – возмущаюсь я.

Диана издаёт смешок, а затем прикладывает указательный палец к губам, прося меня быть тише. Я не понимаю, что происходит. Голоса вокруг затихают, и становится так прохладно, что моя кожа покрывается мурашками.

Диана внезапно подрывается и смотрит куда-то позади меня. В её глазах я читаю страх. Тяжёлые шлёпающие шаги становятся всё ближе.

Я поворачиваю голову и вижу Лукаса. Он стоит позади, и одет он совершенно не по-пляжному: на нём чёрные клетчатые брюки и такая же чёрная рубашка, будто на похороны. В руках у него я замечаю пистолет.

Доля секунды – я даже не успеваю сделать вдох, как он стреляет прямо в меня, а затем убегает, исчезая где-то вдалеке. Диана вскрикивает и падает на колени передо мной. Я снова лежу на полу, и перед моими глазами летают разноцветные мухи.