Расстройство личности никогда прежде не становилось основанием для назначения военных пенсий. Теперь таких людей официально признавали больными, а не симулянтами. Основным диагнозом многих стал “снарядный шок”, за которым стояло описание посттравматического стрессового расстройства. Ошеломлённый, застывший взгляд. Отойти от такого без последствий, задача по силам единицам.

Английский психиатр Майерс ввёл новый термин в оборот этой Великой войной, тогда её звали совсем недавно. Медицина далека от математики. Тут нет точных схем. Всегда есть вариант плюс один.

Эмилю временами нравилась такая непредсказуемость. Она давала надежду и желание продолжать работу в самых безнадёжных случаях.

Отдых от чужих несчастий он находил в искусстве и роскоши. Он не был согласен с едкими мнениями Соланж, хотя привык к ним с детства.

Как наука может объяснить человеку уровень выше собственных знаний и его понимания? Она способна сделать предположение, выстроить теорию и сформировать гипотезу. Многие из них ошибочны. Собственно, само всё знание человека – это предположения, которые временами обретают подтверждение. Впрочем, даже подтверждения оказываются преждевременными выводами.

Мир всегда становился комфортнее для следующих поколений именно за счёт научных достижений, но не науки самой по себе, а по мере развития человека. Наука ради науки способна уничтожить мир, в котором самому человеку может быть отказано в праве жить, и это не находило у него одобрения. Публикации про евгенику вызывали у него настороженное отношение, на людях он не позволял себе пускать в комментарии, предпочитая шутливо-легкую беседу.

Напротив окна в кабинете Эмиля размещался большой трехместный диван, обитый ярким малиновым велюром. На диване лежали подушки из шёлка в персидском синем и коралловом цвете. Самая большая из всех, цвета фиалки особенно выделялась белым львом, вышитым длинными ровными стежками глади. Подарок от сестры Элен.

Символ силы, мужества и великодушия. Эти качества необходимы каждому, в том числе врачу. За мягким тембром голоса доктора Дюбуа скрывалось огромное терпение и желание удержать в себе человека. Как бы не стать формуляром. Это он отчасти опасался. На вышивку на подушке он смотрел в иные минуты врачебной консультации, когда усталость от людей давала знать о себе.

Пациенты часто вызывали в нём чувство сострадания, куда реже уважение и расположение. Недавний пациент из Леона с маской в половину лица приглянулся Эмилю умением держаться после пережитого.

Хирургия и пересадка кожи после войны стала для многих шансом вернуть утраченную на войне внешность. В некоторых случаях, медицина оказывалась бессильна. Тогда бывшие солдаты прибегали к маскам, скрывавшим изуродованные лица. Скульптор Дервент Вуд, владевший студией “Магазин оловянных носов” помогал британским военным, чьи лица получили увечья во время войны. Он первый занялся этим благородным делом, а затем в Париже открылась студия Анны Коулман.

Там восстанавливают лица и его части. Сначала создают гипсовый слепок с изувеченного лица. Потом Анна изучает довоенные фотографии и плёнки, затем изготавливают гуттаперчевую маску. Её выдерживают в меди и затем наносят краску. Выходит вполне естественный тон кожи лица. Средняя цена маски около 18 долларов. Многие благотворительные организации и Красный Крест спонсируют салон. По желанию к маске можно добавить усы. Если затрагивается зона губ, то могут сделать отверстие для папиросы. Большинство закрепляют маску с помощью очков, в других случаях используют проволоку или ленту. Эмиль впервые столкнулся с первым вариантом и с трудом скрыл, насколько его поразило лицо под маской пациента из Леона.

Его работа напрямую не касалась телесных увечий. Он лишь соприкоснулся и ужаснулся последствиям. Он занимался невидимым миром, который определял дальнейший жизненный путь человека. Попытки разобраться с психологическим миром внутри человека, становились актуальны как никогда прежде.

В это субботнее утро, Эмиль был одет в зелёный бархатный халат, наброшенный поверх шёлковой пижамы. Частная практика врача-невролога делала его частную жизнь довольно комфортной. Утро пяти дней принадлежало ему в полной мере. Лишь два раза в неделю выходил он на дневное дежурство в больницу. В другие дни его можно было застать там только в случае срочной консультации.

С левой стороны дивана, лежал белый шерстяной плед, перекинутый через подлокотник. Над диваном весела картина в японском стиле, купленная в Париже на “Вернисаже молодых художников” 1913 года. Это был тетерев с синей головой и оранжевой шеей. Он сидел на ветке дерева с распустившимися лилиями. Одни слегка оранжевые, другие красные. Эмиль ожидал увеличения стоимости картины в будущем. С этой же целью приобреталось первое французское издание японского поэта 17 века Мацуро Басё. Он никогда не объяснял Соланж своих решений и предпочтений, и не видел в этом необходимости.

В это утро он держал эту редкую книгу в руках и размышлял о своём будущем, обдумывая, каким оно будет. Кресло в тон дивану находилось слева от рабочего стола, у окна. Алая шёлковая закладка лежала в книге на хокку: “Сыплются льдинки. Снега белая занавесь в белых узорах”.

“Каких-то три столетия назад также шёл снег, – сказал он вслух. – Qui, le temps file comme une flèche”5.

Доктор Дюбуа создавал о себе благоприятное впечатление, легко заводил полезные знакомства и трезво оценивал свои перспективы. Женитьба на Соланж предполагала получение места главного врача l’hôpital Pontchaillou6.

Книге Басё явно требовался новый переплёт. Эмиль всё собирался занести её в мастерскую Поля и его племянницы Селин.

Потрепанный раритет лежал с края рабочего стола, напоминая про Полину. В Бретани русских эмигрантов почти не было. Они оседали в Париже и на юге Франции. Её семья оказалась единственной из России, встретившейся ему в Рене. Соланж избегала с отцом разговоров о будущей свадьбе, призывая ждать и не настаивать. Она предпочитала молчать про ещё одну черту Эмиля.

Ещё в детстве его продуманная инициативность удивляла её. Столь капризная с другими людьми, для доктора Дюбуа она оборачивалась улыбкой фортуны.

Эмиля всегда поддерживали и помогали. Сначала отзывались, видя задор, присущий юности. Затем всех очаровывал живой глубокий взгляд. Сила обаяния идёт от равновесия логики и эмоций. Она пленяет тем сильнее, чем крепче подчинена. Обаяние не спутаешь с привлекательностью. Это не удача новичка, познавшего вкус первой победы. Более весомое обнаруживается куда реже. Оно оставляет неизгладимый след и запоминается на всю жизнь. Обаяние баланса в человеке всплывает как воспоминание раз за разом. Редкое явление.

Словом, он обладал потенциалом ярко проявить себя в Париже и получить место куда солиднее местной больницы. Но Эмиль по своим причинам предпочёл держаться в стороне. Ему хватило впечатления от площади Кампо-де-Фьори в Риме, где на месте казни Джордано Бруно установлен памятник. Он решительно не собирался пасть в борьбе за истину, ставя под угрозу своё благополучие. В науке сложно удержаться в стороне от большинства мнений, и он не разделял многие принятые взгляды в научном мире. Поэтому предпочитал без лишних волнений заниматься своей частной жизнью и радовался, что она вполне отвечает его вкусам и позволяет знакомиться с интересными людьми.

Он запомнил, как его отец иногда повторял: “за амбарной дверью порой бывает не урожай, а навоз”. Выбирая между вариантами, он предпочитал тот, что сулил меньше хлопот. Умение превращать всё происходящее в жизни в прекрасную возможность даётся не всем. Доктор Дюбуа предпочитал следовать этому направлению.

Он ещё раз окинул взглядом заснеженную Площадь парламента Бретани и заметил на улице Полину. От неожиданности у него слегка сдвинулись брови.

Спустя минуту, она исчезла из поля его зрения.