Лишь 10 августа они прибудут в Ленинград, а на следующий день поездом – в Москву. Глава советской делегации на переговорах нарком обороны СССР маршал Ворошилов устроит в их честь обед в особняке НКИД на Спиридоновке. На этот обед ненадолго прибудет Сталин. Он спросит Думенка:
– Сколько дивизий Франция выставит против Германии в случае мобилизации?
– Около сотни, – ответит Думенк.
– А сколько дивизий пошлет Англия? – обратится Сталин к Дрэксу.
Тот, подумав, ответит:
– Две и еще две позднее.
– Ах две и еще две позднее, – повторит Сталин и при этом так взглянет на Дрэкса, что адмирал подумает: лучше бы ему, Дрэксу, вообще не отплывать из Лондона на этом проклятом пакетботе.
12 августа начнутся переговоры. Советская делегация предъявит свои официальные полномочия на их ведение и подписание военной конвенции. Французская миссия предъявит полномочия лишь на ведение переговоров. Английская миссия не предъявит никаких полномочий, поскольку их у нее не будет. Адмирал Дрэкс предложит съездить за полномочиями обратно в Лондон…
Западные делегации, в отличие от советской, не смогут представить никакого военного плана на случай агрессии. Они будут не в состоянии ответить на вопрос: как вооруженные силы СССР смогут войти в соприкосновение с немецкими войсками в случае нападения Германии на Францию или Польшу? Для проформы они запросят Варшаву о возможности прохода советских войск через территорию Польши. Варшава ответит отказом.
15 августа они запросят в Лондоне и Париже новые инструкции.
В тот же день, выполняя поручение Риббентропа, Шуленбург посетит наркома иностранных дел и от имени своего правительства заявит: между Германией и СССР нет никаких противоречий, а для скорейшего урегулирования отношений Риббентроп готов приехать в Москву при условии, что он будет принят Сталиным. Москва уклонится от ответа.
Все это через несколько часов по разведывательным каналам дойдет до Рузвельта. И тогда из Вашингтона в Москву срочно пойдет секретная директива президента новому американскому послу Лоуренсу Штейнгардту встретиться с советским наркомом. (Больше года, со времени отъезда Джозефа Дэвиса, в Москве был временный поверенный: Вашингтон опасался, что даже назначение посла вызовет домыслы в США о намерении Рузвельта активно вмешаться в европейские дела.)
Штейнгардт, всего четыре дня назад вручивший верительные грамоты Калинину, по поручению Рузвельта совершенно конфиденциально повторит наркому то, что президент сказал полтора месяца назад полпреду К.А. Уманскому: необходимость создать некий «демократический фронт». Естественно, нарком будет осведомлен о беседе Рузвельта с Уманским и несколько удивится – чем вызван повторный демарш Рузвельта и что он конкретно предлагает? Почему он не окажет давление на Лондон и Париж? Ведь Америка с ее весом в силах заставить Чемберлена и Даладье пойти на соглашение с СССР. Ее невмешательство в московские переговоры руководители Англии и Франции могут считать одобрением своей политики проволочек и поощрения агрессора против СССР.
Нарком и посол рассмотрят весь комплекс советско-американских отношений. Это будет поиск точек соприкосновения, путей сотрудничества в грядущей войне. «У русских есть основания для недовольства, – подумает Штейнгардт после беседы. – Сохраняет силу, хотя и вопреки воле Рузвельта, закон о нейтралитете, поощряющий Германию к агрессии. Госдепартамент подготовил меморандум, в котором цели Москвы явно извращены. Джо Кеннеди в Лондоне и Билл Буллит в Париже проводят резко антисоветскую линию. Это еще больше осложняет переговоры в Москве, для успеха которых Америка и пальцем не пошевелила. Так или иначе, сейчас наша политика способствует развязыванию войны. Президент, правда, осторожно и постепенно вводит Америку в бурные события Старого Света, и русские, похоже, ценят это. Но не слишком ли медленно он действует?»
Беседа наркома с американским послом состоится 16 августа. В этот день английская и французская делегации так и не получат новых инструкций из своих столиц. Они не поступят ни 17, ни 18, ни 19, ни 20, ни 21 августа. Переговоры зайдут в тупик. Миссии Дрэкса и Думенка покинут Москву.
Черчилль запишет в своем дневнике:
Мюнхен и многое другое убедило Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в таком случае от них будет мало проку. Надвигавшаяся буря готова вот-вот разразиться. Россия должна позаботиться о себе.
Срыв английским и французским правительствами тройственных переговоров в Москве показал полное нежелание западных держав сотрудничать с СССР в борьбе против агрессии. Они продолжали разыгрывать против Советского Союза «японскую карту» на Дальнем Востоке и «германскую карту» в Европе. Подписанное летом 1939 года англо-японское соглашение обеспечило тылы японских войск, которые вели военные действия против СССР и МНР в районе реки Халхин-Гол.
Советский Союз оказался перед перспективой войны на два фронта – с фашистской Германией и милитаристской Японией, при враждебном капиталистическом окружении, без союзников, в полной изоляции. Необходимо было хотя бы временно продлить мир для укрепления обороны страны.
Москва, среда, 23 августа 1939 года
Личный самолет Гитлера «Гренцланд» приближался к Москве. На его борту находился министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп. Он чувствовал себя на вершине блаженства. Ему льстило, что уже второй день его имя непрерывно отстукивали все телетайпы мира, оно набиралось аршинными буквами на первых полосах газет, звучало на всех языках в эфире. А началось все вчера, когда в печати было опубликовано сообщение о его визите в Москву:
Обмен мнениями между правительствами Германии и СССР установил наличие желания обеих сторон разрядить напряженность в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров.
«Большевики тянули до последнего, – думал рейхсминистр, уставившись в залепленный ватой облаков иллюминатор. – Когда 4 августа Шуленбург изложил им предложения о радикальной перестройке советско-германских отношений, Москва деликатно послала нас ко всем чертям. Видимо, они там все еще надеялись договориться с Лондоном и Парижем. Напрасно. Я-то знал намерения англичан. Они все время пытались подтолкнуть нас на войну с Россией сейчас. Но фюрера не проведешь. Сейчас ему нужна не Россия».
Облака рассеялись, и Риббентроп увидел сквозь иллюминатор далеко внизу желтые поля.
«Очередь России придет позднее, – сказал про себя рейхсминистр и вновь стал вспоминать перипетии переговоров с Москвой за последние две недели. – Фюрер торопил нас, но не торопилась Москва. Фюрер велел мне ехать в Москву, я телеграфировал Шуленбургу, чтобы этот аристократ сходил в Кремль и сказал: если Россия предпочтет союз с Англией, то она останется один на один с Германией. В ответ ему заявили, что мой визит-де требует надлежащей подготовки. Пять дней назад Шуленбург по моему указанию снова просил принять меня. А Кремль опять начал разговоры о предварительной подготовке моего визита, да еще с предупреждением – без газетных сенсаций. Они диктовали нам условия и тянули время, надеясь договориться с Лондоном и Парижем.
Я велел Шуленбургу плюнуть на условности и требовать, чтобы меня немедленно приняли. Но эти русские упрямы. Только двадцать первого англичане и французы окончательно сорвали переговоры с большевиками, и тогда Москва согласилась на мой приезд. Русские не могут исключать возможность нашего нападения на них».
К Риббентропу подошел старший пилот «Гренцланда» оберфюрер СС Баур. Вежливо склонившись, он козырнул и доложил:
– Под нами Москва. Через пять минут садимся.
Самолет шел на посадку с выключенными моторами. В наступившей тишине Риббентроп почувствовал – он должен сказать сейчас своим советникам нечто такое, что потом они увековечат для грядущих поколений. Он выпрямился в кресле и выспренно произнес:
