– Мы готовы, – Боннэ взглянул на Даладье, – оказать на Прагу любое давление, которое английское правительство сочтет желательным, для того чтобы добиться мирного решения судетского вопроса. Если чехи и немцы не могут ужиться в рамках централизованного государства, их надо изолировать друг от друга.
Даладье кивнул.
– Что касается нашего пакта с Москвой, – продолжал Боннэ, – то он ведь весьма условен, мы отнюдь не стремимся на него опираться. Лично я не являюсь приверженцем сотрудничества с коммунизмом, и, если франко-русский пакт в случае нейтрализации Чехословакии рухнет, я буду только рад. Я предпочел бы расширить сотрудничество с Польшей и Румынией и сказать России, что Франция не нуждается в ее помощи.
– Вот и отлично! – воскликнул Чемберлен. – Прага тоже не горит желанием получить помощь от коммунистов. Президент Бенеш сказал недавно нашему послу, что для него отношения с Россией всегда были второстепенным вопросом. Если Запад, сказал он, потеряет интерес к России, то Прага тоже его потеряет.
– А мы интерес к России решительно потеряли, – подвел итог Галифакс. – Мы предлагаем направить миссию в Прагу для посредничества в ее переговорах с судетскими немцами. Если Бенеш не согласится на уступки Германии, надо его предупредить, что он может остаться один. Но, я думаю, он согласится. Мы должны урегулировать чехословацкую проблему – без этого невозможно соглашение между нашими двумя странами, с одной стороны, и Германией и Италией – с другой.
«Снова „пакт четырех“, – подумал Даладье. – Ну и хорошо. Так, по крайней мере, мы избежим войны, а главное – социальных потрясений. Если пустить дело на самотек, то наши левые могут активизироваться. Вот что страшнее всего».
– Кого вы предлагаете поставить во главе миссии? – спросил Боннэ.
– Лорда Ренсимена, – ответил Галифакс.
«Да у них все было заранее решено! – заметил про себя Боннэ. – Как говорится, с друзьями не церемонятся».
– Я полагаю, – сказал Даладье, – у нас не будет возражений. Очевидно, это достойный человек,
Галифакс кивнул. Он едва удержался от улыбки, вспомнив свой разговор с лордом Ренсименом. Этот глухой, еле передвигавшийся старик никогда не занимался международными делами. Теперь ему предстояло доказать правительству Чехословакии «законность» требования гитлеровцев об отторжении Судетской области и присоединения ее к рейху.
– Решено, – завершил беседу Чемберлен и первым поднялся.
Вечером на Кэ д’Орсэ давали торжественный обед в честь короля и королевы. Зал был освещен свечами в двух огромных золотых подсвечниках в стиле ампир. Сто пятьдесят гостей стояли возле столов, накрытых скатертями с шитым золотом орнаментом из листьев. Сверкали баккара, золото тарелок, приборов и бокалов.
– Если Франция станет защищать Чехословакию, то это повлечет за собой полное разорение Западной Европы и победу большевизма, – сказал польскому послу Лукашевичу посол США в Париже Уильям Буллит. – А уж мне-то вы можете поверить, насколько это страшно.
– Франция не будет развязывать большую войну, – заметил в ответ Лукашевич. – Но если Россия окажет помощь Чехословакии, то Польша готова к войне с большевиками плечом к плечу с Германией. Мое правительство уверено, что в течение трех месяцев русские войска будут полностью разгромлены и Россия не будет более представлять собой даже подобие государства. Это будет моментальная религиозная война между фашизмом и большевизмом.
– Правильно, – продолжил Буллит, разглядывая большую вазу из позолоченного серебра, принадлежавшую Наполеону I. – А пока великие демократии Запада обязаны изыскать способ помириться с господином Гитлером. Пусть это будет, скажем, новый вариант «пакта четырех». Мое правительство поддержит такую акцию.
– Из-за чего мы должны воевать? – обратился к группе гостей в другом конце зала Отто Абец, эмиссар Гитлера в Париже. – Из-за того, что три миллиона чехословацких немцев хотят оставаться немцами?
Абец, глава французской секции шпионского «бюро Риббентропа», ловкий делец, не лишенный культуры человек и бойкий собеседник, был женат на француженке и блистал в парижских салонах. Располагая огромными деньгами, он покупал журналистов, издателей, политических деятелей. Как-то, в минуту откровенности, он похвастал, что у него в кармане свыше дюжины французских парламентариев.
– На днях Геринг в состоянии подпития, – сказал Боннэ советскому полпреду Сурицу, который в прошлом году после Берлина получил назначение в Париж, – говорил жене Франсуа-Понсе: «Жаль, но нам придется, вероятно, драться. Какую глупость мы сморозили, что заодно с Австрией не прихватили и Судетскую область. Кто бы тогда хоть пальцем шевельнул! Кстати, не мало, видимо, англичан и французов, которые в душе сожалеют, что мы не сняли с них тогда чехословацкую обузу».
– А для вас это действительно обуза? – спросил Суриц.
– О, конечно нет, но что мы можем сделать? Кризис вот-вот наступит. Объявить мобилизацию? А как поступит тогда Советский Союз?
– До сих пор вы этим почему-то не интересовались, вы меньше всего строите свою политику в расчете на СССР. Хотя прекрасно понимаете, что в Чехословакии решаются судьбы мира, что после ее захвата Германия займет господствующее положение в Европе, – заметил Суриц. – Но ни одно ваше решение по чехословацкому вопросу вы с нами не обсуждаете и не согласовываете, хотя у нас есть система пактов о взаимопомощи. Мы готовы немедленно, в случае, если нас попросят, прийти на помощь Чехословакии. Но нас отделяют от нее Польша и Румыния. Чтобы они пропустили наши войска, требуется сильное дипломатическое давление на них со стороны других государств, в частности Франции. Военные же аспекты проблемы могли бы обсудить представители генштабов наших стран.
– Увы, – Боннэ вздохнул, скорее с облегчением, чем с сожалением, – Польша и Румыния категорически отказываются пропустить ваши войска через свои территории…
В те дни Суриц напишет в Москву:
Когда присматриваешься здесь к печати, больше чем наполовину захваченной фашистскими руками, к роли банков, трестов, реакционной военщины, когда наблюдаешь этот панический страх, смешанный с пиететом перед германской силой, когда изо дня в день являешься свидетелем вечных оглядок, уступок, постепенной утраты своего собственного, самостоятельного лица во внешней политике, когда, наконец, видишь, как с каждым днем все больше и больше наглеет и подымает голову фашизм, то невольно возникают тревожные мысли.
3 августа в Прагу приедет «независимый Посредник» лорд Ренсимен. Он будет угрожать чехословацкому правительству: если оно не примет все условия Гитлера, то Англия и Франция бросят Чехословакию на произвол судьбы.
Майский сообщит в НКИД:
После аннексии Австрии, в течение почти четырех месяцев, английское правительство всемерно давило на Чехословакию, рекомендуя ей максимальные уступки судетским немцам. Почти каждую неделю Галифакс вызывал к себе чехословацкого посла и советовал, обращал его внимание, указывал, предостерегал, даже грозил, требуя все новых уступок Берлину. Я сказал лорду Галифаксу (в соответствии с вашими директивами), что СССР все более разочаровывается в политике Англии и Франции, что он считает эту политику слабой и близорукой, способной лишь поощрять агрессора к дальнейшим прыжкам, и что на западные страны ложится ответственность за приближение и развязывание новой мировой войны.
