– Или кто-нибудь из нас, – усмехнувшись, сказал Поль-Бонкур.

Воцарилась тишина.

Ее нарушил Сарро. Он обратился к Фландену:

– Срочно свяжитесь по телефону с Иденом.

Высокий, прозванный «небоскребом парламента», министр иностранных дел поднялся и вышел в соседний кабинет.

Пьер-Этьен Фланден происходил из богатой семьи, а его отец и дед занимали ответственные посты в Париже. Два этих фактора помогли ему быстро продвинуться. В 25 лет он был избран в парламент, а в 1917 году, в возрасте 28 лет, стал директором авиапочтовой компании.

До участия в кабинете Сарро он семь раз занимал министерские посты и семь месяцев был премьер-министром. Фланден состоял исключительно в правых кабинетах, а премьером стал, неожиданно свернув слегка влево: в позапрошлом году, когда возникла угроза фашистского переворота, он содействовал падению правого правительства. От этого маневра Фланден отнюдь не полевел. Он лишь сделал удачный ход в своей карьере, которой не помешало даже его участие в аферах авиапочтовой компании, где он состоял консультантом. Когда в результате этих афер потерпели крах три парижских банка, нити следствия привели к Фландену, в ту пору министру финансов. Но ему удалось замять дело.

И все же «200 семейств», правивших Францией, не простили ему маневра 1934 года. Банки отказали правительству Фландена в кредитах, и оно пало в мае 1935 года. Месть была не слишком суровой: в кабинете Сарро, пришедшему на смену Лавалю, Фланден стал министром иностранных дел.

В недавнем прошлом он хорошо сработался с Лавалем. И теперь, поселившись на Кэ д’Орсэ, продолжал, хотя и не так откровенно, его линию.

…Довольно быстро Фландена соединили с Лондоном. У аппарата был Антони Иден.

– Вы знаете, – начал Фланден, – что германские войска оккупировали Рейнскую зону?

– Разумеется.

– Какова позиция вашего правительства?

– А что намерено предпринять ваше правительство? До тех пор, пока мы этого не знаем, мы не сможем обсуждать позицию Англии.

– У нас сейчас идет заседание кабинета…

– В общих чертах я могу сказать следующее. Поскольку зона была создана в основном ради безопасности Франции и Бельгии, то правительства этих двух стран и должны решать, насколько она для них важна и какую цену они готовы заплатить за ее сохранение. Но вы совершили бы серьезную ошибку, если бы начали действовать, не посоветовавшись со всеми участниками Локарнского договора. Рекомендую вам не принимать никаких решений, которые могли бы поставить под угрозу будущее.

Когда Фланден вернулся в зал, где заседал кабинет министров, там изучали телеграмму, только что полученную от Франсуа-Понсе из Берлина. Утром Нейрат сообщил послам стран, подписавших Локарнский договор, о том, что Германия его расторгла. Покончив с телеграммой и выслушав рассказ Фландена о беседе с Иденом, Сарро предложил составить заявление для печати. Десять минут спустя Фланден вышел к журналистам и ровным, спокойным голосом прочитал:

– Мы изучаем текст представленного германским правительством меморандума о расторжении Локарнского договора. Мы считаем необходимым войти в контакт с другими государствами, подписавшими его, для совместной оппозиции нарушению договоров и ставим этот вопрос перед Советом Лиги наций. Франция приняла решение ничего не предпринимать без Англии.

Огласив заявление, Фланден вернулся к своим коллегам.

– Я настаиваю, – говорил Поль-Бонкур, – на немедленных военных действиях, всю ответственность за которые Франция взяла бы на себя.

В этот момент вошел секретарь и положил перед Сарро текст только что произнесенной речи Гитлера в рейхстаге. Быстро пробежав его глазами, Сарро озадаченно произнес:

– Господа, Гитлер обещает подписать с Францией и Бельгией пакт о ненападении на двадцать пять лет и вновь войти в Лигу наций!

– В обмен на срыв Локарно и Рейнскую область. Знаем мы эти обещания, – заметил Поль-Бонкур.

– Дальше тут из области риторики, – продолжал Сарро. – Он утверждает, что усиление левых и вероятное создание Народного фронта во Франции – угроза Европе, что он спасает ее в целом и Францию в частности от коммунизма. Он говорит, что у Германии нет территориальных претензий в Европе и она никогда не нарушит мир…

– Нужны переговоры, – сказал Фланден.

– Но я не намерен вести их перед лицом свершившихся фактов и под угрозой. Я немедленно выступлю по радио и заявлю, что мы не собираемся оставлять Страсбург под дулами немецких пушек! Общественное мнение, народ Франции требуют действий!

– Господин премьер-министр, – примирительно сказал Фланден, – не стоит только слишком накалять страсти. А пресса успокоит общественность.

Он кивнул на вечерние выпуски газет, которые принесли минуту назад.

– Вот, посмотрите, – Фланден брал со стола газету за газетой и показывал всем первополосные заголовки. – «Ами дюпепль»: «Мы не будем драться за Москву», «Шок»: «Москва хочет войны!», «Энтрансижан»: «Смириться с свершившимся фактом».

Поль-Бонкур взял из рук Фландена «Энтрансижан»:

– Тут есть и разъяснение – «смириться с свершившимся фактом, чтобы развязать Германии руки для действий на востоке». Это возмутительно!

– И все же мы правильно сделали, – заявил генерал Морэн, – что не пошли на риск войны и уничтожения нашей армии превосходящими силами противника.

В это же самое время в Берлине Гитлер, довольно потирая руки, говорил своему военному министру генералу Бломбергу:

– Все ваши армейские выкладки и подсчеты ничего не стоят по сравнению с политическим чутьем. Я знал, что французы не будут сопротивляться, а англичане не пошевелят и пальцем. Нам даже не пришлось выдавать солдатам боеприпасы!

Генерал Бломберг испытывал чувство облегчения, словно после рискованного прыжка через пропасть. Пять дней назад по настоянию фюрера он подписал приказ о реализации «операции Шулунг» – неожиданном и одновременном вводе в Рейнскую зону немецких войск. Подписал скрепя сердце, ибо знал, что армия очень слаба. На авиацию рассчитывать не приходилось – единственным типом самолета, способным брать бомбы, был тихоходный «Юнкерс-52». Если бы Франция ответила военными мерами… Шахт опасался экономических репрессий со стороны Запада. Но Гитлер, видимо, располагавший убедительными данными о том, что французы не ответят, а Запад не осудит, настоял на своем. В случае любой реакции французов было решено немедленно отступить. Фюрер даже заявил: вы отступите, а я покончу с собой.

В конце концов в Рейнскую зону направили пять пехотных полков. Солдат погрузили в вагоны, сказали им, что они едут на маневры, и не выдали ни одного патрона. Командиры в пути вскрыли врученные им пакеты и лишь тогда узнали, куда их послали. Составы остановили на правом берегу Рейна. Только три батальона переправились через мост на левый берег, им приказали немедленно отходить, если у границы появится хоть одна французская рота. Этого не случилось. Выждав, немцы ввели в зону около тридцати тысяч солдат.

…Вечером в перерыве заседания правительства Фланден пригласил к себе Потемкина.

– Ни речь Гитлера, ни меморандум, врученный сегодня утром Нейратом послам, – сказал министр, – не произвели на мое правительство того впечатления, на которое они рассчитаны. Во всяком случае, внешнеполитическая линия Франции нисколько не меняется. Наше отношение к франко-советскому пакту остается прежним.

– Само собой разумеется, – заметил Потемкин. – Малейшее колебание в этом вопросе было бы истолковано Германией и международным общественным мнением как проявление слабости Франции и нанесло бы непоправимый ущерб ее престижу. Я уверен: если бы не было франко-советского пакта, Германия нашла бы другой предлог для ввода своих войск в Рейнскую область. Твердость – вот единственное средство предотвратить новые осложнения. СССР всегда был сторонником твердого соблюдения международных обязательств и никогда не уклонялся от выполнения договоров. Франция может быть уверена, что, требуя противодействия грубому произволу Германии, она встретит полную поддержку со стороны СССР.