— Да ладно, Уильям, я вовсе не так уж неловок, — возразил ему Николас.

Уильям воздержался от ответных слов, отхлебнув эля, а голос Николаса стал тише и спокойнее.

— Может быть, ты и прав, но я люблю смотреть на это со стороны. Схватка позволяет мне не думать о всех этих непростых проблемах, справиться с которыми я не в силах. На Троицу я устраиваю турнир, и мне бы так хотелось, Уильям, чтобы и ты принял в нем участие. Ни один из рыцарей Англии не в праве считать себя истинно доблестным, если он не одержит победу над тобой.

— Групповая схватка? — В вопросе Уильяма явственно звучало его рвение побывать там

— Да, — ответил Николас. — Помнишь, как тогда в Чичестере в первой же схватке твое копье сломалось, а лошадь была ранена? Как ты бился пешим и выиграл приз у пяти других рыцарей?

— Я лишь использовал главное правило ведения боя, — спокойно ответил Уильям, а все засмеялись, как будто услышали веселую остроту. И Уильям улыбнулся их радости. — В тот день я здорово пополнил вооружение, свое и своей свиты.

— Да, но плечи твои были так широки, что они одна из выигранных кольчуг не лезла на тебя, — усмехнулся Чарльз, охотно погрузившись в воспоминания.

От дверей донесся голос:

— А помнишь, как ты взял в плен этого Киркосвальдского варвара?

— Артур, полагаю, ты намеренно пропустил все раз говоры о судьбе бедной Англии и явился, только когда мы перешли к воспоминаниям. — В голосе Уильяма звучало недовольство легкомысленностью друга, который так и не повзрослел.

— Ты прекрасно выглядишь. — Шаги Артура простучали по полу по-детски живо, словно это щенок приветствовал своего хозяина.

— Спасибо тебе.

Через голову Уильяма Артур обратился к своим товарищам по охоте.

— Он все еще слепой?

— Слепой, — смешался Уильям, — но вовсе не глухой.

Не обратив внимания на горечь слов Уильяма, Артур наполнил себе кубок элем.

— За величайшего рыцаря всей Англии, лишенного своей славы одним ударом. Какой стыд.

— Еще больший стыд все время говорить об этом, — заметил Чарльз. — Поэтому закрой свой рот, Артур.

— Закрою, но мне интересно, не стала ли у него от трусости белой печенка?

Уильям с грохотом опустил на стол кубок и поднялся, но Реймонд схватил его за руку и усадил назад.

— Не надо трогать этого трусишку, — сказал Реймонд. — Это у него печенка белая, а рот несет вздор о вещах, судить о которых лучше взрослым мужчинам. Артур, извинись.

— У меня вовсе не белая печенка! — крикнул Артур.

— Артур, извинись. — Только одной спокойной фразы Николаса оказалось достаточно, и Артур пробубнил извинение.

За столом возникло неловкое напряжение, но извинение было принято тем, кому оно было адресовано, и Чарльз неуклюже прервал воцарившееся молчание.

— А помнишь, как варвар закричал, когда ты потребовал его коня?

Беседа снова монотонно потекла, они вспоминали прошлые славные битвы. Сора стиснула зубы и подала знак рукой. Тут же рядом с ней возник Бартли.

— Миледи?

— Сейчас же пошли за юными Кимбаллом и Клэром. Уверена, что им захочется увидеть настоящих рыцарей, а нам нужны пажи, чтобы прислужить за столом. Рас порядись, чтобы нарезали хлеб. Еще раз пошли за лордом Питером. И поторопи подачу еды.

— Да, миледи.

Она снова прислушалась к разговору за столом, ей он не нравился. В разговоре было то, что могло повредить выздоровлению Уильяма. Происходившее в Беркском замке она делила на два этапа: до и после омовения Уильяма. Раньше Уильям боролся со слепотой и отказывался принять свою судьбу, словно это могло что-либо изменить. После купания Уильям на самом деле вернулся к жизни. Его вера в жизнь снова пробудилась, и он победил уныние.

Теперь Соре стало понятно, почему вассалы и слуги преклонялись перед ним. Кресло перед очагом оставалось пустым, оно больше не было прибежищем своего разгневанного владельца. То, что требовалось сделать, было сделано быстро и так, как это нужно было сделать. Ему необходимо было помочь преодолеть свою немощь. Всего за несколько пролетевших недель он усвоил все, чему она могла научить его. Он впитывал ее науку, как выпущенный из темницы узник вбирает в себя солнечный свет. Он ел с помощью ножа и ложки, приказывал, что надо сделать на конюшне, воспитывал мальчишек. Ему захотелось на волю, он приказал, чтобы из замка к лесу протянули веревки. С их помощью он мог гулять по своей любимой тропинке.

Для Соры это было время триумфа. Ее ученик доказал сам себе, что он не сравним ни с кем, а она показала себя так, что это ошеломляло ее и льстило ее самолюбию.

Она больше не была посторонним человеком, просто временной домоправительницей или ненужной вещью, с которой всем приходится мириться. Холопы относились к ней хорошо, а она продемонстрировала им, что в состоянии привлечь внимание их господина своей женственностью. Это достоинство они уважали, в нем заключалась власть, понятная им.

И все же совсем не мысль о возросшем авторитете заставляла улыбаться ее, когда в темноте она лежала на своей постели, а воспоминания об обнимавших ее сильных мужских руках и прекрасном голосе, который произнес:

— Не знаю, кто она, но забыть ее я не могу. Твоя слепота, Уильям, — это такая беда.

Сора вдруг рывком вернулась на землю из своих мечтаний, потому что голос Артура был переполнен жалостью.

— И что же ты делаешь целый день?

Уильям засмеялся. Смех его был приятным, но мог ввести в заблуждение кого угодно, только не ее тренированное ухо.

— Я встаю и одеваюсь с помощью моих пажей.

— Конечно же, ведь твой оруженосец раскладывает для тебя одежду? Но нет, — припомнил Чарльз. — Сэр Гийом забрал своего сына со службы у тебя.

— Юный Гийом ужасно сожалел об этом, мы были так привязаны друг к другу. Он был со мной шесть лет. Я не мог завершить подготовку мальчика к рыцарству, поскольку глаза мои больше не позволили направлять его учение. — Теперь боль в словах Уильяма была слышна всем, но он приложил все силы, чтобы голос звучал ровно. — Я разговелся хлебом, вымоченным в вине, и отправился на конюшню.

— Ты не споткнулся и не упал? — В вопросе Реймонда звучал неподдельный интерес.

— Воины, ноги под этими одеждами просто сияют от лиловых кровоподтеков, свидетельств столкновений с неумолимым деревом и камнем. — Он поежился. — В те годы, что я был оруженосцем, меня наказывали посильнее и за меньшее вознаграждение.

— Какое вознаграждение? — Чарльз пододвинул свой кубок Уильяму. — Еще эля.

— Я свободно хожу по двору. Я не теряюсь там, пока считаю свои шаги и примечаю ориентиры. — Уильям нащупал кубок пальцами и наполнил его. Он пихнул его Чарльзу и наполнил свой кубок. — Я хожу с тростью в руке, тренируюсь, пока ее прикосновение к земле не станет таким же чутким; как прикосновение пальцев. С помощью нашего монаха я веду дела имения. И еще я вершу здесь суд.

— Значит, Уильям, ты нашел себе полезное занятие, — одобрительно заметил Реймонд.

— Но не очень приятное, да? — пошутил Чарльз. — Я помню, как ненавидел ты эти скучные дни, когда приходилось выслушивать вранье то одного, то другого крепостного, а потом решать, где скрыта правда.

— Это подходящее для меня занятие, — ответил он.

— И спасибо тебе, сын, что освободил меня от него, — сказал лорд Питер. Его шпоры простучали по камням, за ним вышагивали два мальчугана и собака.

— А еще ты ездишь верхом, отец, — выкрикнул Ким — балл.

— И в самом деле езжу, — подтвердил Уильям, обнимая прижавшихся к нему мальчишек. — С помощью этих пажей и леди Соры.

— Ты ездишь на своем боевом скакуне? — удивленно воскликнул Реймонд.

— Нет. Я не настолько глуп, чтобы садиться на этого драчливого коня. Мне нашли огромную рабочую лошадь, достаточно большую, чтобы выдерживать меня, и достаточно молодую, чтобы я мог сдержать ее норов.

— И они понимают друг друга, — похвастался Ким — балл. — Отец и конь думают, как одно существо, и нам почти и не требуется притрагиваться к поводу, прикрепленному к его уздечке.