– Нет, я чувствую эмоции каждого из вас. Кроме него, – словно завороженная, пробормотала Тесса. – И такого раньше не было.

– Что ты хочешь этим сказать? – признаюсь, становится интересно.

– А то, что мы наконец знаем, кто ты. Ты – Щит, и способности других на тебя не действуют, – восхищенно прошептал Келлан.

– Кто? Ты в своем уме? – похоже, что от безделья у всех поехала крыша.

– Щит, Ник. Ты же наверняка не знаком с теорией Раджеша Неру, а вот Келлан ее изучил вдоль и поперек, – с явным любопытством в голосе проговорил Бен, медленно встал со своего кресла и зашагал по комнате. Я и Тесса застыли в предвкушении, а Келлан, довольный своим открытием, откинулся на кресле, на котором он и так скорее лежал, чем сидел. – Так вот, согласно этой теории в каждый момент времени, в любой год и в любом столетии живет только один представитель уникального дара. И когда он умирает, рождается другой. Только рождается не в плане биологического рождения, а образно, правильнее сказать, перерождается. Сотню лет Раджеш собирал факты, легенды и сказания о таких, как мы, пытался как-то систематизировать процесс появления неуязвимых, но больше всего его интересовали скрытые таланты. В своих трудах он упомянул несколько десятков «уникальных» бессмертных, среди которых, как раз таки, и был Щит, не подверженный силам других. В итоге он пришел к выводу, что даже наше существование подвержено законам сохранения энергии и законам равновесия. Пока жив один – не появится другой, и наоборот – как только он умирает, все события закручиваются в тугой узел, который так или иначе приведет другого к неуязвимости. Только вот когда проявятся способности, и проявятся ли вообще – никому неизвестно. Раджеш Неру считал, что дело в необходимости вмешательства неуязвимого с той или иной способностью в дела мира, в пресловутом балансе.

– Ну а как же теория Келлана, или чья она там, о вирусе? Об эмоциях и гормонах? – Тесса, словно завороженная, хваталась за каждое слово Бена.

– А это уже теория Келлана, наследника Раджеша. Они оба – Исследователи, только из разных веков. И каждый верит в то, что присуще его времени. Раджеш умер в начале семидесятых в возрасте трехсот сорока восьми лет. Келлан стал его наследием, только уже в более современном мире.

– Наследием… В смысле – он твой отец? – я ошарашенно смотрел на Келлана, который явно не был похож даже на дальнего потомка жителя южной Азии, или кем там вообще был этот Раджеш Неру, если судить по имени. – Но ведь… Я думал… Мы с Хлоей ведь пытались, врачи сказали, что мы не можем… Кааак?

– Ник, ты вообще чем слушал? Может стоило вместо того врача к ЛОРу сходить? – ехидно улыбнулся Келлан в ответ.

– Ник, Келлан – наследие Раджеша только в плане дара. В остальном, они едва ли приходятся друг другу даже дальними-дальними родственниками. Хотя твоя теория тоже достойна серьезного исследования, чем мы тоже уже долгие годы занимаемся, – четко проговорил Бен и, видя немой вопрос в моих глазах, продолжил. – Да, мы не можем иметь детей. Вирус уничтожает оплодотворенную яйцеклетку женщины еще в зародыше. Что тут играет главенствующую роль – избавление ли носителя от потенциальной угрозы, либо намек на то, что мы здесь не ради потомства, либо тот факт, что в неблагоприятных условиях простейшие микроорганизмы выбирают бессмертие, а не размножение, мы не знаем. Но что-то из этого, с наибольшей долей вероятности, наверняка является правдой. Во всяком случае, иных доступных нашему разуму объяснений у нас пока нет.

– Но для чего тогда нужно это все? Сойтись с кем-то, переспать, чтобы стать неуязвимым? Теория Келлана хоть как-то это объясняет, а тут то что? – запутали меня своими теориями в конец, только смирился с одной – так вот, пожалуйста, другая. Бесит.

– В теории Раджеша, все это нужно затем, чтобы кто-то, обладающий нечеловеческими силами, сначала познал любовь. Иначе, будучи несчастным, не познавшим рай на земле, он превратит ее в ад.

Шел уже третий месяц наших скитаний после дня Х – дня, когда нас с Диланом не стало. Не стану лукавить, что лишиться имени и своей личности, стало не легким испытанием. Чего только стоило не сорваться на собственные похороны…

Но этого делать было никак нельзя. Тогда, в штабе Ворлдчайлд мы сожгли все мосты. В прямом и переносном смысле. Да, можно было просто уничтожить Ворлдачайлд, растоптав их репутацию. Ну и прикончить Алика в довесок. Но это не решило бы основной проблемы – наши близкие все равно могли попасть под перекрестный огонь, а на нашей с Диланом груди можно было б нарисовать мишени. Порочная паутина тех, кто был заинтересован в деятельности Ворлдчайлд, слишком туго оплела все уровни власти, рисковать было нельзя. Хотя риск, которому мы подвергли себя, провернув свой хитрый план, и так был слишком велик. Стоило хоть чему-то пойти не по плану – и нам бы пришел конец.

Мне было мерзко от того, на что нам пришлось пойти. Но выбора не было. Самым сложным в этом всем было найти умерших, похожих на нас с Диланом по комплекции, возрасту и внешности. По сравнению с этим, обработка патологоанатома, написавшего нам фальшивые отчеты о смерти, рискованный вынос улик из лаборатории Ворлдчайлд, установка взрывчатки по всему периметру здания и территории, угон фургона, в котором лежали наши "дублеры", было сущим пустяком. На нашу удачу искать погибших долго нам не пришлось… В крупных городах жуткие аварии случаются каждый день. И, к сожалению, людей, которые погибли, но так и остались лежать в холодных стенах морга, дожидаясь, пока хоть кто-то о них вспомнит, и того больше. Я еще долго гнала от себя мысли, что кто-нибудь о них помнится… И утешала себя тем, что погребение, хоть и под нашими именами, но со всеми почестями, куда лучше безызвестного прозябания в камерах морга.

С "телом" Дилана было проще. Его родители не видели сына долгие годы, а поправка на его взросление и вовсе развязывала нам руки. Со мной было сложнее. Я перестала меняться и стареть уже давно, и нужно было что-то большее, чем просто внешнее сходство. Тогда я поблагодарила свой чумной характер. После вечера знакомства с Ником в баре я порхала. Было такое чувство, что я могу свернуть горы, переплыть океаны, основать рок-группу и все это одновременно. Знаете это чувство, когда не существует предложений, на которые ты скажешь "нет". Пока я бесцельно болталась по центру города на следующий день, улыбаясь как Чеширский кот, мой взгляд упал на вывеску тату-салона… Решение пришло молниеносно. Набивать имя Ника было бы слишком пошло, а вот маленький синий треугольник – эмблема бара, в котором мы познакомились, казалась идеальным компромиссом. Она стала для меня символом того волшебного вечера, символом того, насколько счастливым может тебя сделать ничего не предвещающая встреча. И не важно, что ждало нас дальше. Чувство, зревшее в моем сердце, уже стоило сыгранных карт. Напрасно я надеялась, что Ник до поры до времени не узнает: пленка, покрывавшая заживающее тату но моих ребрах, предательски шуршала все наше следующее свидания. Решение набить ее под полосу лифчика было весьма опрометчивым, но, когда она стала тем единственным, что послужит доказательством того, что тело девушки, выкраденной нами из морга, мое… Я в очередной раз поблагодарила себя за свои идиотские идеи.

Дилан храбро взялся осуществить задуманное. Он хоть и был совсем юным парнем, но в душе он был видавшим виды ученым. Тело несчастной девушки для него было не более, чем просто телом, во всяком случае так он это преподнес. Без труда раздобыв машинку для тату и насмотревшись роликов на ютубе, он за 15 минут повторил "шедевр" с моих ребер, пока я боролась с приступами тошноты в заброшенном здании больницы, ставшего нашим штабом подготовки. Дерек и вовсе отказался в этом участвовать, назвав нас больными на всю голову некрофилами. Благо, всю заботу о взрывчатке он взял на себя. Я не имею и малейшего понятия, как он провернул это, оставшись незамеченным, но итог даже превзошел все ожидания.