– На этой неделе будет суд по трем моим весьма перспективным делам, гонораров будет вполне достаточно… Может быть на кровать? А может еще и диван? Или плюнем на все это и рванем на Гаваи на выходные? Мы заслуживаем отдыха, как считаешь?

– Ну уж нет. В этом бардаке я даже не найду купальники, – ободренная радостными перспективами, Хлоя обернулась и чмокнула меня в губы. – Нам определенно нужен шкаф. И комод. А там видно будет.

– Договорились, – я уселся на пол, облокотившись на кухонный гарнитур. Хорошо хоть его и плиту мы догадались купить сразу же. – А что у тебя с тем проектом? Офиса кажется?

– Оооой, даже не спрашивай. Заказчик решил меня с ума свести. Никогда бы не подумала, что глава компании с парой сотен людей в подчинении может быть таким непостоянным. У него настроение меняется каждый день! То синий недостаточно синий, то ему подавай цвет одуванчиков, то благородный серый… Мрак. Не думаю, что скоро с ним разберусь. Так что вся надежда на тебя, – от эмоциональной жестикуляции, на ее лицо упала прядка волос, которую она безуспешно пыталась сдуть. Я встал и заправил ее за ухо.

– Если уж ты с ним не справишься, то это никому это не по силам.

***

Эти дни бомжевания на коробках долгое время были одними из лучших воспоминаний для меня. В этом было что-то такое простое, беззаботное, романтичное. Тогда все было впереди… У нас был дом нашей мечты и были мы. Большего было и не нужно…

Теперь же, когда я вернулся с похорон Хлои, я боялся переступить порог. Этот дом слишком большой для меня одного, но, даже стоя на улице, я чувствовал, как его монументальные стены давят на меня, будто я в западне. Будто я застрял в лифте и начинается приступ клаустрофобии. Которой я, конечно, никогда не страдал. Куда бы не падал мой взор, везде я видел Хлою. Я мог рассказать историю каждой вещи начиная с ее выбора, покупки до обоснования того или иного предмета в нашем жилище. Ко всему она приложила свою руку, душу… Навеки запечатлев себя в этих стенах. С трудом сдерживая ком в горле, я щелкнул клавишами мобильного телефона.

– Да дорогой? – спустя всего пару гудков мама взяла трубку. Будто она ждала моего звонка.

– Мааам… Можно я к вам приеду? – голос срывался, а ком в горле достиг исполинских размеров, глаза защипало.

– Конечно! Я сама хотела предложить… Мы с отцом ждем тебя. Оставайся столько, сколько захочешь, – она пыталась бодриться, но по голосу матери было понятно – ей самой сейчас нелегко. Хлоя давно стала для нее родной дочерью.

Наспех побросав пару комплектов одежды в сумку и прихватив ноутбук, я чуть ли не бегом бросился к машине. Никогда не мог подумать, что мой собственный дом станет для меня ночным кошмаром, каждая минута здесь разрывала меня на части… Мне нужно передохнуть, взглянуть трезво на вещи, а здесь я этого сделать не в состоянии. В лучшем случае я закончу то, что начал несколько месяцев назад – сожгу тут все к чертовой матери. Но, как бы мне этого не хотелось, надо сохранить остатки разума и поступить как взрослый человек. Решить, что делать с домом, да и со своей жизнью… И я даже не знаю, что из этого будет сложнее.

Минуты тянулись часами, а дни превращались в месяцы. Все что вам говорят о стадиях потери – полная чушь по сравнению с тем, через что приходится приходить на самом деле. Отрицание, злость и торг проходят слишком быстро, и ты с головой погружаешься в депрессию, заседая там, как в болоте. И мне не было легче от того, что мы давно расстались, чем меня пытались утешить близкие и друзья. Они в один голос твердили – хорошо, что это произошло уже тогда, когда у Хлои поехала крыша, и ваши дороги разошлись, когда ты привык жить без нее. Но это было не так, это было еще хуже.

Если бы я знал тогда, что все может быть вот так, что наше бессмертие не дает стопроцентной гарантии, не защитит от того, что в итоге ты не успеешь даже попрощаться… Меня сжирало чувство вины каждый чертов день. Почему она так поступила, почему примкнула в Ворлдчайлд, почему обернула свои силы против добра, почему так нелепо ушла… И почему я был таким тотальным идиотом, что даже не попытался этому помешать.

Наши отношения никогда нельзя было назвать легкими, это всегда было столкновение двух ледоколов. Мы ругались, спорили до пены у рта, душили друг друга недельным молчанием, но всегда возвращались друг к другу. Отчасти, я был уже надрессирован и готов к нашей разлуке, которая в итоге не просто затянулась, а стала вечной. И вот к этому меня жизнь не готовила. Под конец, зарывшись в делах Таймлесс, я уже даже не знал – а осталась ли между нами хоть какие-то чувства? И6о, не находя ответа, утешал себя мыслью, что у меня еще будет время в этом разобраться. А, как оказалось, уже тогда у меня его не было. И это убивало меня больше всего. Из близких мне людей мне даже не с кем было этим поделиться, никто не понимал всю абсурдность и тяжесть ситуации, а посвящать кого-либо в это из-за моей слабости было наихудшей идеей.

Друзья, семьи, СМИ, все проглотили информацию о том, что произошел взрыв бытового газа, в результате которого погибли двое ни о чем не подозревающих работников благотворительной организации, которые рискнули обнародовать материалы о реальных делах этой богадельни. Но только не я, да и не Таймлесс в целом. Мы понимали, что это было акт устрашения – как напоминание, что будет с каждым из нас, если он рискнет пойти против системы. И что наше бессмертие против этого бессильно, стоит нам перейти дорогу тому, кому не следует.

После того репортажа, свидетелями которого стали большинство участников Таймлесс, все операции были приостановлены. Бен был в ужасе, он не был готов терять бойцов, отыскать которых и так уже было чудом, и от того было только хуже – я надеялся с головой уйти в дела организации, быть хоть в чем-то полезным, нужным, хоть где-то отвлечься, но даже этой возможности меня лишили. Погрязнуть в юридических тяжбах обычного человека после смерти супруги – это все что мне осталось. И, как бы горько мне не было от этого, как бы не убивали меня мысли о том, что я предаю все, что осталось от моей жены, я продал наш дом. Я не мог туда возвращаться, просто не мог там находиться ни минутой больше. Он строился для того, чтобы стать счастливым семейным гнездом, чтобы из каждого угла доносились крики маленьких детей, чтобы там пахло выпечкой и свежевыстиранным бельем, а не для того, чтобы стать склепом моих воспоминаний.

Я даже не смог подняться дальше собственного крыльца, когда грузчики приехали паковать наши личные вещи. На самом деле, самое страшное – это не расставание. Самое страшное, это когда ты остаешься в этом мирке, который был создан для вас двоих, абсолютно один. Где каждый угол, каждая салфетка, каждая пылинка – теперь только твоя, хотя должна была быть вашей. Я физически чувствовал холод, исходящий от этих стен. Та, атмосфера лофта, голые кирпичные стены, микс дерева, стекла и металла в интерьере, которые раньше были ассоциацией тепла семейного очага, теперь стали угрожающей сожрать меня в любой момент адской механической машиной. Удивительно, как воспоминания о человеке и о времени, проведенном вместе с ним, делают простые стены и перегородки такими опасными для нашей психики.

В конце концов мне все равно не хватило духу избавиться от ее вещей. У меня не было на это права. Я специально попросил грузчиков замотать их как можно прочнее – чтобы риск сорваться и начать перебирать их был минимален. Сняв небольшой контейнер в аренду на несколько лет, я выгрузил туда эти десятки коробок. Нет, я не надеялся, что она вернется за ними и порадуется моей рассудительности. Я просто пока не был готов к этому сам. Моя жизнь будет слишком долгой, вдруг под старость лет мне все-таки захочется обнять эти бесконечные платьица и кофточки, если конечно их моль не съест… Но хотя бы о том, что избавился от вещей Хлои так быстро, мне не хотелось жалеть. Хватит уже с меня сожалений и без того.

Вот так я оказался в месте, котором не рассчитывал оказаться никак – передо мной был абсолютно чистый лист, мне предстояло начать жить заново, опять. Но только теперь уже совсем по-другому. Тогда все было ясно – мы неуязвимы не перед чем, Хлоя побесится да вернется, Таймлесс теперь мое место работы, а Тесса мой единственный близкий человек, который знает правду. Боже, как я скучаю по тем временам, когда мне казалось, что я знаю ответы на все вопросы. Я будто снова почувствовал себя школьником, выбирающем в университет ли пойти учиться или сразу начать работать, стать хорошим парнем или плохим, найти любовь на всю жизнь или нажиться вдоволь для себя. Вот только теперь за моими плечами был опыт, который я не хочу повторять, да и в рок музыканты подаваться было немного поздно…