– А как же я заплачу, если у меня нет ни копейки? Я ж еще не заработал, – деликатно уточнил я.

– Будешь отдавать с заработка четвертак за день работы. А если кто обижать станет, мне сказывай – я тому уши надеру.

– Четвертак – это двадцать пять рублей? – спросил я городового, а сам покосился на парня с ящиком, отчаянно жестикулировавшего за его широкой спиной.

– Рублей? – расхохотался служитель порядка. – Артист! Для начала и двадцати пяти копеек с тебя хватит. Я, чай, не душегуб какой. – Он посмотрел на меня отечески, достал из кармана штанов медную слегка позеленевшую табакерку, ухоженными, по-детски пухлыми пальцами прихватил щепотку табака.

– Гришка, подь сюды! – стряхивая крошки с белого кителя, гаркнул он парню с ящиком, который тут же вынырнул из толпы. – Присмотри за новеньким, покажи, что к чему. Да смотрите не балуйте у меня! У губернаторского дома не шлындайте! Порядок соблюдайте! Чтоб тише воды ниже травы! Все понял, хвокусник?

– Понял, ваше благородие, – отрапортовал я уплывающему вниз по улице городовому.

– Здорово! – Гришка деловито протянул мне чумазую руку.

– Здорово, – вяло ответил я на рукопожатие.

Повисла пауза. Мои щеки вспыхнули, как поворотники. Я никогда не умел общаться с незнакомыми людьми, а сейчас совсем растерялся. Гришка же чувствовал себя словно рыба в воде, а может, виду не подавал, что тоже тушуется, смотрел на меня внимательным, изучающим взглядом. Руку мою он не отпускал, крепко обхватил ладонь горячими сильными пальцами. Я чувствовал себя мобильником, подключенным к зарядному устройству, – через Гришкино рукопожатие в меня вливалось непривычное чувство раскованности и уверенности в себе.

– Серега Шишкин, – улыбнулся я.

– Григорий Сковорода, – с достоинством ответил он и наконец отпустил мою руку.

– Сковорода – это фамилия такая? – я чуть не расхохотался.

– Точно! – От простодушной улыбки кончик его носа, похожего на нос осетра, вздернулся, а глаза превратились в узкие светящиеся щели. – Имя с фамилией мне от деда достались. Ох и дед у меня был – бондарь, золотые руки! Ростом аршин с шапкой, а подковы, как калачи, гнул. Вся округа его уважала.

В моей голове заработал гугл, закрутилось колесико: «Бондарь – кузнец, что ли? Нет, кузнец – это коваль. Бондарь, или бочар, – мастер по изготовлению бочек, точно!»

– Он у тебя бочки делал?

– Угу. А еще лодку мог смастерить или мачту, дом своими руками поставить. Меня научил дерево любить и с инструментом обращаться. – Когда Гришка говорил про деда, глаза его озарялись теплым светом.

– Мой дед тоже деревья любил. Он лесничим был. Жалко, что я его почти не помню. А что у тебя в ящике? Столярные инструменты? – выпалил я вдруг, в моей любопытной голове уже давно вертелся этот вопрос.

– Да нет. Щетки, вакса, ветошь – все, что нужно для работы. Я обувных дел мастер, обувь чищу, – неохотно ответил мой новый знакомый.

– А, так вот почему у тебя руки такие черные!

– Вакса, аглицкая, не отмывается… Я аглицкой только самым дорогим клиентам чищу, а для кого попроще сам делаю из гуталина, печной сажи, яйца и пива.

Гришка шагал размеренно и четко, с каким-то неподвижным величием, поворачиваясь ко мне всем корпусом. Я маршировал рядом, невольно выпрямляя спину.

Из Гришкиного рассказа я понял, что он единственный на Покровке чистильщик обуви и служит при сапожной мастерской, которую держит его дядька, в паре кварталов отсюда. Половину выручки плюс стоимость ваксы он отдает хозяину, что останется – его.

Меня осенило: скульптура чистильщика обуви есть в конце современной Покровки. Я ее гуглил. Правда, так и не понял, кого хотел изобразить автор: мальчика или женщину, – на этот счет единого мнения в интернете не было.

Сначала городовой, теперь чистильщик – занятно… Хотя Гришка не очень похож на бронзовую копию. Разве что такой же худой и остроносый. Ростом чуть повыше меня. Но с женщиной его точно не спутаешь. Голубые глаза, мысль в них так и снует. Брови мохнатые, выгоревшие, очень близко расположенные друг к дружке. Он как будто хмурится, размышляя. Высокие азиатские скулы, соломенные волосы, а подбородок волевой, с ямочкой, прямо как у Наполеона. Одет в ситцевую рубаху, смешные шаровары, грубые башмаки, начищенные до блеска. Да картуз заткнут за пояс штанов. Вот и весь Гришка.

Мы остановились у непримечательного двухэтажного здания с тремя арочными окнами посередине фасада и прямоугольным эркером2 справа, в котором размещался вход. Вокруг витал головокружительный аромат колбасы.

Это же дом Костроминых, самое старое здание на Покровке, а в моем времени – Учебный театр! Я его без колонн и кафешек не сразу узнал.

На карнизе под окнами туда-сюда сновала пара голубей. В полуметре притаился лохматый серый кот – он нетерпеливо перебирал лапами, готовясь к прыжку.

– А что это ты руками размахивал, когда я с городовым разговаривал, знаки какие-то странные подавал? – спросил я.

– Эх ты, тульский пряник! Ободрал тебя будочник, четвертак заломил. Я тебе знаки подавал, чтобы ты торговался: с тебя и пятака довольно. А ты тоже хорош – хвалиться начал, что за день можешь двадцать пять целковых заработать! – Гришка раздосадованно махнул рукой.

– Да не хвалился я, просто уточнить хотел, для верности… – Слова Гришки меня задели. – А ты городовому тоже платишь?

– Не, я у него глаза и уши, он с меня денег не берет. – Гришкин голос дрогнул.

– Информатор, что ли? – внутри у меня что-то щелкнуло.

Кот стремительно выпрыгнул вперед, но не удержался и повис на карнизе. Голуби синхронно вспорхнули.

– Ты чего нахохлился? Не боись, я своих не сдаю. У меня все по справедливости. Если человек надежный – не подведу.

– А откуда ты знаешь, надежный человек или нет? – Я постарался дружелюбно улыбнуться.

– А мы сейчас покалякаем, ты сам расскажешь, кто ты такой и стоит ли тебе доверять. – Гришка посмотрел на меня с прищуром. – Только без фантазий про цирковых, – я тебе не Петрович, вранье нутром чую.

Кот мягко приземлился четырьмя лапами на мостовую, ругательно мяукнул и скрылся за углом.

Мое голодное брюхо как-то сразу встрепенулось и начало издавать стенающие звуки. В голову, как назло, ничего не приходило. Может, сказать все как есть? Терять все равно нечего.

Гришка смотрел мне прямо в лицо. Вцепился, как репей, и сканировал меня спокойным взглядом.

– Расскажу, только пообещай, что никому не проболтаешься. – Я протянул ему руку.

– Вот те крест! – Гришка перекрестился, и мы скрепили наш уговор крепким рукопожатием.

Гришка оперся спиной на кирпичную стену и внимательно слушал мою историю. Когда я закончил, он вытащил картуз из-за пояса и натянул на голову.

– Чем докажешь? – наконец спросил, выглянув из-под мятого козырька.

Я посмотрел на кроссовки и джинсы. Гришка тоже посмотрел на них и пожал плечами. Я пошарил по карманам. Эх, не забыл бы телефон, убедил бы Гришку на раз. А так придется попотеть. Посмотрел на свой старенький фитнес-браслет, – папа на день рождения подарил. Не эпл-вотч, конечно, но часы электронные – циферки сами перескакивают, пульс опять-таки посмотреть можно и шаги посчитать. Я продемонстрировал возможности браслета Гришке.

Он хмыкнул, спросил сквозь ухмылку:

– Аглицкие?

– Не, китайские.

Я вытащил из рюкзака учебники литературы и биологии, показал дату издания, картинки. Да и написано-то совсем по-другому, без лишних букв. Посеял сомнение, но не убедил. По глазам вижу.

– А какой сейчас год? – спохватился я.

– Одна тысяча восемьсот девяносто шестой. Тридцать первое августа, суббота.