– У человека прямоходящего сложно устроенный головной мозг… – Рябинкина стояла у цветного плаката и размахивала рукой, как королева английская.

– Хорошо, Маша, а какие еще признаки ты знаешь? – Гуля довольно поправила большие несуразные очки на носу и протянула Рябинкиной указку.

– Спасибо, Гульнар Нурмухамедовна. Позвоночник с четырьмя изгибами… – Рябинкина посмотрела на биологичку и грациозно потянулась указкой вверх. Спиралька волос, выбившаяся из кучерявого хвоста, колыхнулась и застыла у ее первого изгиба. Остальные три тоже очень отчетливо проступили сквозь розовую водолазку.

Рябинкина рассказывала, чем человек прямоходящий отличается от наземных млекопитающих. Хорошо, в принципе, рассказывала, увлекательно, я бы даже сказал наглядно.

– Широкий таз… – продолжила она под всеобщее хихиканье.

– Да уж, таз в самый раз, – прогоготал Селиванов.

Рябинкина покраснела до кончиков ушей и срезала его жестким взглядом. Вот бы мне так… Рябинкина – кремень, хоть и отличница, но авторитетная. Ее в классе недолюбливают и даже побаиваются. Я это сразу заметил. Уж очень умная. И язык у нее острый, умеет интеллигентно приложить: кинет пару фраз без лишних эмоций – бац – и в нокаут.

– Плоская грудная клетка, – железным голосом отчеканила Рябинкина, не отрывая взгляд от Селиванова.

Тот притих, как пришпиленная к картонке бабочка. Представляю, чего ему это стоило. Грудная клетка у Рябинкиной совсем не плоская, я бы даже сказал – выдающаяся.

– Гибкая развитая кисть, сводчатая стопа, большой палец нижней конечности приближен к остальным… – Рябинкина, как факир, взмахнула указкой.

Стопу и пальцы сквозь навороченные кроссовки видно не было. А вот кисть у Рябинкиной действительно очень гибкая и тонкая.

Звонок заставил меня вздрогнуть, отчего моя подковообразная, слегка отвисшая нижняя челюсть громко лязгнула. Я резко оглянулся по сторонам. Вроде никто не увидел. Все с грохотом подскочили и, побросав вещи в сумки, вылетели в коридор. Рябинкина вышла последней.

Не торопясь, я закинул учебник в рюкзак, достал из-под парты чехол со скрипкой и глянул на часы. Тринадцать тридцать один. До начала занятий в музыкалке еще полчаса. Как раз успею в Столовую номер один на Покровке заскочить, закинуть что-нибудь в мой затосковавший желудок. Рванул вниз по лестнице… А может, снова не ходить? Все равно пропустил шесть занятий, какой смысл начинать? Прийти вечером домой и сказать матери все как есть. Ладно, поем, а потом подумаю об этом, у меня на «подумать» целых двадцать девять минут.

На улице опять серо и пасмурно. Осень в Нижнем ничем не отличается от лета. Второй месяц я здесь, и каждый день дождь. Что за город такой?

Противные холодные капли стекали за шиворот. Я подтянул воротник ветровки повыше. Ускорился. Выскочил за ворота. Вдохнул поглубже и нырнул в поток ледяного ветра, свернув налево по переулку Холодному.

Стопудово это самое промозглое место в городе: Холодный пересекается со Студеной – нарочно не придумаешь. Вечные сквозняки и сырость! Пару веков назад сюда зимой свозили снег на хранение с городских улиц, и снежные кучи лежали здесь до апреля. Неудивительно…

Чтобы спрятаться от ветра, я прижался к розовой оштукатуренной стене.

Стоп! У меня же в четыре историческая викторина в школе! Если пойду в музыкалку, точно опоздаю. Хотя, если бегом, можно и успеть… Угораздило же мать сегодня утром задержаться до моего выхода из дома – пришлось скрипку брать, дабы не вызывать подозрений. Теперь зазря с ней полдня таскаться. И викторина эта… Зачем я только согласился? Валентина Петровна, блин, Шерлок Холмс в юбке: «Шишкин, я вижу в тебе задатки великого историка, и хоть ты недавно к нам переехал, я подозреваю, что о Нижнем Новгороде уже знаешь побольше одноклассников».

Пришлось всю неделю штудировать историю города. Хотя фотки старого Нижнего, Всероссийской промышленной выставки 1896 года – просто класс! Вот бы увидеть это своими глазами!

Шишкин корень, забыл маму предупредить, что не смогу Дашку забрать из садика. Где телефон-то? В рюкзаке нет, в куртке нет, в карманах штанов пусто… В школе оставил или дома? Что за день сегодня такой? Пятница тринадцатое…

Прямо передо мной, словно соляной столб, вырос Крош, то бишь Крашенинников из десятого «Б». Два года разница, а я против него как лилипут против Кинг-Конга. Видел пару дней назад, как он Селиванова на перемене прессовал…

– Привет, кучерявый! Дык ты у нас че, типа, скрипач? – Крош затянулся вейпом и выдохнул мне в лицо приторное облако.

Из углубления в стене выплыли еще двое.

Я молчал. В голове, как волчок, вертелась одна короткая мысль: «Бежать!» В ушах гулко бухало, ноги налились свинцом и прилипли к асфальту.

– А ну, скрипач, сыграй! – Крош придвинулся вплотную.

Я потянул на себя черный футляр и, посмотрев на Кроша снизу вверх, оценил размер его бицепсов, трицепсов и всех остальных «цепсов». «Крош – потому что крошит», – подумалось вдруг.

Словно в замедленной съемке, мои руки пихнули футляром Кроша прямо в живот. Верзила сложился пополам, как перочинный ножик. Дальше включился таймлапс, и я рванул с места. Метров через сто арка, Покровка, а там и музыкалка через дорогу. Если выложиться – успею.

– Ну все, скрипач, тебе хана! – сиреной взревел Крош за моей спиной.

Я оглянулся – все трое неслись за мной. Расстояние между нами сокращалось.

Поднажал, толкнулся сильнее – перескочить лужу… В стороны веером разлетелись грязные брызги.

Вот она, арка. Еще метров десять!..

Громко выдохнул. Рюкзак резво подпрыгивал на спине. Пятки остервенело колотили меня по заду.

Снова обернулся и… со всего маху влетел в какую-то коляску. Ноги резко затормозили, тело описало в воздухе дугу, локоть проехался по асфальту… Позади колесами вверх валялась цветастая сумка-тележка, от нее в разные стороны, как жуки-пожарники, разбегались красные яблоки.

Главное – не останавливаться!

Я вскочил и наткнулся на сердитое морщинистое лицо в старомодных очках, с копной взбитых, словно безе, волос.

– Носятся тут как оглашенные!.. – бабуся с размаху больно шлепнула меня по спине тяжелым розовым ридикюлем.

– Простите-тите-тите… – эхом прокатился под аркой мой голос.

Нога налетела на спелое яблоко и, как спринтер на финише, вырвалась вперед. Мои пятьдесят килограммов преодолели силу земного притяжения. Перед глазами мелькнули бело-желтый свод арки, потолочные бронзовые розетки. Спина с металлическим звоном треснулась об асфальт, и стало совсем темно…

Голубое небо. Солнце ослепляет. Ни тучки. Я закрыл глаза. Уличный гул. Стук копыт. Открыл глаза – снова небо, ясное, безмятежное. Хорошо…

Стоп. Какие копыта? Где арка? Арки надо мной нет. Нет, и все тут. Я лежу рядом с кованой оградой, сквозь беленые столбики которой высовываются любопытные зеленые кусты.

Попробовал встать, левый локоть ответил острой болью. Оперся на правую руку. Сел. На булыжной мостовой рядом со мной лежал скрипичный футляр, возле него сияло глянцевым боком красное яблоко. Я засунул его в карман куртки. Поднялся.

– Па-а-а-а-берегись, – донеслось справа.

Прямо на меня неслась конная повозка. Я еле успел отскочить, схватив с мостовой футляр. Перья на шляпке милой барышни, проезжавшей мимо, трепал ветер. Стук копыт эхом отдавался в моей голове.

Вокруг сновали люди: мужчины в картузах и сапогах, женщины в шляпках и элегантных платьях, но чаще встречались бабы в длинных цветастых юбках и платках.

Что за бред? Кони, экипажи, булыжная мостовая… Слева – белая колоннада парадного крыльца. Неподалеку башня – колокольня, что ли? Похоже на церковь. Шишкин корень, где я? Ни дать ни взять девятнадцатый век!