Соблазнение и воздержание идут рука об руку.

— Не издевайтесь, — она кривится, хмурится и вообще в сторону смотрит. — Это всё ещё…

— Ты могла не приходить.

Сердце отбивает следующий удар где-то в гортани, не иначе. Алина вскидывается, ощущая себя ещё растеряннее. Хотя, казалось бы, куда больше?! Весь день она избегала его общества и скрывалась в коридорах Академии, стоило где-то на периферии появиться легко узнаваемому силуэту. Наверное, он ей в зрачки въелся.

— Вряд ли бы вам хотелось выглядеть дураком, — замечает Алина без обиняков и обхватывает согнутые колени руками. — Но это всё-таки странно.

И ощущается тоже. Странно.

Алина не слышит тот лес. Магия не взывает к ней, явно укрытая колпаком чужого контроля. Она всматривается в лицо Дарклинга, губы кусает.

— Что именно? — он голову склоняет к плечу. Лишённый своего теневого плаща, он кажется удивительно открытым. Расстёгнутый воротник рубашки позволяет разглядеть треугольник нагой кожи, родинку на ключице, почти возле ямки. Она кажется совсем тёмной в холодном лунном свете. Алина поднимает глаза выше, с прежним безрассудством встречаясь с Дарклингом взглядами, как ранее сражалась с демонами.

Ну.

Что бы она ни говорила, он красив. Настолько, что это должно отторгать, — так она думала всё время. Но любая другая ведьма с удовольствием оказалась бы на её месте, чтобы в этот миг выдёргивать ремень из шлевок чужих брюк. Так почему именно сейчас, в этот год он решил почтить Луперкалии своим присутствием?

Алина вспоминает жар от его руки на собственной спине. Казалось, что он прожжёт её до костей, не говоря об одежде. Или это собственное воображение так разыгралось? Ведь в тот момент она сама чуть не сгорела: от ужаса, стыда и того волнительного опьянения, заполнившего до самых краёв, до кончиков пальцев и мочек ушей во время танца.

— Мы ведь даже не… — она запинается и хмурится. — Нет, это было бы ещё страннее.

Дарклинг вдруг смеётся. Чистый, искренний смех. Благозвучный для того, кем Алина его считает. Но ведь и самый прекрасный ангел когда-то стал чудовищем? Она перебирает мысли флегматично, не ощущая страха — не от своих теорий.

— Будь мы парой?

Она кивает, пытаясь это представить. И тоже вдруг улыбается.

— По крайней мере, рыцарскую часть вы… — нет, не так, — ты выполнил успешно.

Дарклинг вытягивается рядом на боку, подпирая голову кулаком. Казалось бы, промёрзшая земля его ничуть не тревожит. Где-то в корзине лежит плед. А ещё козья кровь, зачем-то молоко, устрицы и проклятые «вишенки».

— Я слышал, Зоя едва не искупала тебя в оборотном зелье.

Не будь даже заливающей поляну своим светом Луны, Алина бы всё равно не смогла скрыть слишком явное недовольство. Она кривится, замечая, как поблескивают чужие глаза. Конечно, ему смешно! Из-за него же это всё и происходит!

Порой Алине хочется найти какое-нибудь заклинание, уничтожающее подобное соперничество как подвид. Хотя бы для того, чтобы самой не вестись на провокации. Не потому ли, стоя в толпе, она встала к Дарклингу вплотную, ощущая своим плечом — его?

— Если так хотелось меня ликвидировать, то следовало пролить его на меня. В таком случае, — она вновь одёргивает себя на обращении, — тебе бы следовало радоваться, не явись я на сегодняшнее рандеву.

Порывы ветра заставляют поёжиться, а вокруг то и дело слышатся разные звуки: от рычания до клацанья зубов. Отец Ланцов предупредил, что с тропы сходить не следует, дабы не напороться на иных существ, охотных до развлечений. Но рискнули бы они подойти, ощутив шквал силы Дарклинга, выпусти он её, как зверушку на поводке?

Алина же вдруг замечает, что у неё колет пальцы. Не страхом вовсе, а жаждой прочувствовать это снова. Как предыдущей ночью, когда она оказалась на коленях Дарклинга; когда вдохнула его запах, а затем сорвала маску; как ранее, в лесу и в его кабинете, когда он туманно предупредил её. О дьявол.

Она сглатывает как можно незаметнее, стараясь игнорировать поползшую по телу дрожь.

Это что-то неправильное.

— А ты бы не пришла?

— Да, закрылась бы в женском туалете и плакала навзрыд, от того, что стала какой-нибудь полукошкой, — Алина фыркает, а после вдруг стихает, но не от собственной наглости, как если бы царящая ночь придавала ей большей смелости.

Дарклинг глядит на диск Луны какое-то время, позволяя себя рассматривать, когда, вдруг говорит:

— Спроси уже.

Рука тянется к корзине, чтобы поправить край салфетки. Никудышная из неё ведьма. Если другие наверняка уже вовсю забавляются или же созерцают небо, романтично называя созвездия, то она сидит и не знает, куда себя деть.

— Произошедшее на «Сочетании» ведь не было случайностью? Мы не просто так оказались рядом друг с другом?

С губ рвётся иное. Но Алина прикусывает язык.

Дарклинг скользит глазами по поляне, садясь. Вслушивается ли? Пока Алина смотрит в вырез его рубашки, на мерно бьющуюся жилку. Видимо, рассчитывая уличить во лжи при ответе.

— В нашем мире не бывает ничего простого.

Ну конечно. Она глубоко вздыхает, переводя взгляд на свои руки.

— Это не ответ.

— А разве я обещал тебе ответы?

Он просто нарывается. Алина секундно жалеет обо всех упущенных случаях. Следовало действительно вылить что-нибудь на него.

— А, может, пора бы уже? Или стоит подождать отворения адских врат? Твои слова на «Сочетании»? Демоны, узнающие тебя, словно на каждом повороте в Преисподней развешены твои портреты? То, что именно ты пришёл и помог мне справиться с Батибат? Повторяемые ею слова? Тот, кто её заточил? И всё то, что я ощущаю рядом с тобой, — этого недостаточно? — она не замечает, как рычит и перегибается через корзину, чтобы процедить каждое слово: — Так что будьте добры, сэр, дайте мне ответы.

Дарклинг смотрит на неё, нависшую над ним, тяжело дышащую. Поступающий в мозг кислород, наконец, позволяет осознать то, как близко они оказываются друг к другу.

Изогнутая ручка корзины врезается ей в живот, пока Алина буквально ощущает на своих губах чужой выдох. И улыбку — всей кожей чувствует; то, как она кости ей перебирает вместе с этим мягким тембром:

— Захотелось искренности, моя милая Алина?

Она проклинает себя за то, что смотрит не в глаза ему вовсе. И Дарклинг только пуще оскаливается.

— Захотелось, — Алина отвечает тише, запрещая себе передёргивать плечами от мурашек. — «Проклятая кровь Морозовых». Вот что мне сказала Батибат. Вот кто её заточил, не так ли, Чёрный Еретик?

«Моя милая Алина»

— Способная ученица. Что ж, — Дарклинг тоже не в глаза ей вовсе смотрит, а когда всё же — смотрит, Алина не может сглотнуть, — давай поиграем в искренность.

***

Плед оказывается колючим. Стоя на нём на коленях, Алина старается не думать, каково было бы (или будет?) лечь на него голой спиной. Мысли в голове путаются, как встревоженные в улье пчёлы: жужжащие, копошащиеся, сталкивающиеся плотными тельцами.

Стоит понадеяться, что руки не слишком заметно дрожат, пока она откручивает крышку с банки, наполненной козьей кровью.

Один вопрос, один ответ, одно действие.

Согласно ритуалу, им нужно улыбаться и произносить установленные всеми канонами фразы, но из всего получается только улыбаться. В случае Алины — немногим нервно.

Дарклинг стоит перед ней, лицом к лицу.

— Какому наказанию Тёмный Владыка подверг изгнанника? — кровь вовсе не горячая, какой можно было бы её представить; вязкая и густая, она липнет к пальцам, тянется тяжёлыми струйками, капает. Алина прикасается к переносице Дарклинга, испытываемая его острым взглядом. Вовсе не рубиновой и не бордовой кровь кажется. Чёрной, как смола. Но смердит, как полагается крови.

Дарклинг на мгновение опускает веки, позволяя оставить меж бровей смазанную линию. Принятием тёмного благословения.

— Кровью Лиллит, — шепчет Алина, внутренне дрожа всеми струнами в ожидании ответа.

Дарклинг молчит слишком долго. Или то время так мучительно тянется? Но промедление позволяет напряжению сконцентрироваться, разогнать всякую ночную свежесть: оно уплотняется магическим коконом, и ни разобрать в этом клубке, где чья сила. Они переплетаются, словно змеи, только Алина ощущает себя поглощаемой.