========== i. страх. ==========

монстр чащу с рожденья ищет,

знать не зная, что чаща есть — где-то высится над долиной.

поиск чащи — уже как лес; широченный, дремучий, длинный.

— мглистый заповедник

Шкатулка выглядит форменным издевательством.

Поначалу задание казалось безделицей: реши загадку и колдуй на здоровье. Или нездоровье окружающих. Но ночи сменяли друг друга, а конфигурация так и оставалась закрытой.

Порой Алине чудится, что эта штука смеётся над ней, совсем как Вещие сестрицы.

— Она заменяет тебе плюшевого медведя, Старкова? Или с кем там ночами спят маленькие смертные? — глаза Зои сверкают сапфировым, и это было бы воистину красиво, не будь их обладательница, по мнению самой Алины, выползшей из самого ада бестией, что решила открыть его филиал лично для новенькой. И обожглась достаточно, чтобы теперь кусаться одними словами: ревностными, злыми, полными сладкой, приторной елейности, от которой кожа Алины должна на глазах сгнить. И стоило бы остальных опасаться, но Женя не так ядовита, а Надя слишком пассивна и подавляема авторитетом негласного лидера, пускай их способности сирот сплетены между собой в плотный магический кокон.

— Мы бы и ему устроили званый приём, — продолжает Зоя, складывает на груди красивые руки, чёрными ногтями по локтям постукивая. Очевидно, всё ещё злясь за то, что не может влезть к Алине в голову. — Совсем как тебе.

Знатная была ночка. До тех пор, пока Алина не ткнула заносчивым ведьмам на их место. Пускай она полукровка и многого ещё не знает — её силы возросли в разы, хотя высший жрец всё так же спит и видит, как бы выставить полукровку вон с позором.

Конфигурация жжёт ладони нерешённой проблемой, сплошной занозой во всё предплечье, словно ведьминой меткой, которой и в помине нет, но Алина отвечает:

— Если тебе так хочется поупражняться в остроумии, можешь пообламывать зубы о кабинет под номером девять, — и отбивает спокойно, почти улыбаясь, что лукавый бы ей гордился. Академия со своими варварскими обычаями учит её хладнокровию. Иначе полукровке-ведьме, записавшей своё имя в Книгу Зверя, не выжить. Или быть в глазах этих заносчивых девиц на дне, что глубже самого ада.

Алина поднимается с постели, прежде чем Зоя находится с ответом, и, захватив шкатулку, покидает общую спальню.

Всё равно в этом плотном ядовитом облаке ей решения не видать, совсем как в сигаретном дыму Абсолема.

***

Коридоры Академии заводят её всё глубже, словно закручиваемые витки спирали. Алина подозревает, что всё дело в наложенных внутри чарах — незримых искусствах! — потому что плутает она около часа и ни разу не оказывается в том месте, где ранее проходила.

От тяжести шкатулки ломит кисти рук, но она вертит её с упрямством ребёнка, вознамерившегося сломать разозлившую её игрушку. Видимо, Академия устаёт от этих потуг, потому что Алина отвлекается от выпуклых рожков, оказавшись перед дверями библиотеки — одного из немногих мест здесь, пусть и безмолвного друга. На долгую секунду ей вдруг становится тошно. Вот бы не было пробуждения её силы под крылом Аны Куи. Вот бы не было этого всего! И хочется всё бросить и вернуться в обычную школу, поговорить с Малом, вновь стать просто-Алиной, лучшей подругой и девочкой-тенью, которой не надо бороться за место под кровавой луной; не надо доказывать что-то отвергаемым её чистокровным ведьмам и колдунам из-за своего происхождения. Высший жрец Церкви Ночи не говорит прямо, но слишком очевидна его неприязнь.

Вполне себе взаимная, потому что сколь бы ни пытался он окружить себя лоском — всё равно остаётся тщедушным стариком.

Алине претит само место ведьмы в вековой иерархии, подобное месту собаки, пока во всём и всюду главенствовали колдуны, всё ещё считая, что женщина — второсортна и глупа. И ей положено стоять за спиной.

Секунда проходит. Алина хмыкает и толкает двери. Если ответа не найдётся среди пыльных страниц, то у неё большие неприятности.

Библиотека ей нравится: дух таинственной, неизведанной магии витает меж стеллажей, тёмных и высоких, пусть и лежит на некоторых вековая пыль. Алина бы не удивилась, будь и она чем-нибудь заговорена для подобных ей, излишне любопытных студенток.

На огромном овальном столе набирается достаточно увесистых фолиантов, чтобы не выбираться из этих стен ближайшую неделю. Книги обтянуты ремнями, замками и кожей, шероховатыми под пальцами царапинами и изъеденностью временем. Пахнет сандалом, старой бумагой, ведьмиными травами, от которых щекочет в носоглотке, и вовсе не предназначенных для улучшения пищеварения. В гербариях, сложенных в тяжёлые папки, засушены вовсе не васильки и анютины глазки.

Алина практически верит счастью своего уединения, когда на периферии мажет движением. Как бы выругались ведьмы? Сатана её задери? Или это можно посчитать богохульством?

Алина чертыхается, оглядываясь.

Стоящий около стеллажей преподаватель демонологии едва удостаивает её взглядом. Причина обломанных зубов Зои о дверь кабинета под номером девять.

Причина мигреней самой Алины, ведь мало кто в Академии был рад её появлению. В том числе и Дарклинг.

Собственная вредность, оскаливающаяся зубасто, велит отвернуться и заниматься своим делом, ведь не видать ей ворожбы в этих стенах, если не откроет шкатулку. Ей кажется, что внутри она обнаружит послание от Высшего жреца в духе того, что любая чистокровная ведьма расправилась бы с этой задачей в десять раз быстрее.

Но если и есть в мире более неразрешимые и зубодробящие загадки, то к одной из них Алина обращается в эту секунду:

— Тёмного вечера, сэр.

— Не слишком ли поздний даже для ночных созданий час, чтобы засиживаться тут?

Юные ведьмы поговаривают, что будь у смертного греха голос, то он бы звучал именно так.

Мрак библиотечных проходов обнимает Дарклинга за плечи, волочится следом, как побитый, но верный пёс, когда он подходит ближе, облачённый в ту же черноту одежд. Имя немым зовом, запрещённым заклинанием раскатывается на языке.

Дарклинг. Имя или титул? Никто не знает.

— Для того, чтобы решать задачку Высшего жреца, никогда не поздно, — Алина ему отвечает тоном в тон, ведь каждый здесь на неё смотрит свысока. На первом же занятии по демонологии Дарклинг раскатал её вопросами прилюдно, под всеобщее хихиканье, похожее на перезвон тех колоколов, которые ознаменовывают скорое сожжение. Зоя насладилась тогда возможностью ответить за неё сполна.

Алина крепче сжимает челюсти, не позволяя дежурной улыбке исчезнуть с лица, и не смеет отвести глаза. Серые, кварцевые глаза Дарклинга в жёлтом, почти рыжем свете кажутся камнями оникса.

Пусть он красив до неестественности; до желания никогда не отводить взгляда и отвернуться тут же. Пусть в нём таится загадка, привлекающая к себе опасностью огня глупых мотыльков. Алина знает, что отторгаема им, как пятно на его идеально выглаженной рубашке, своим нахальством и нежеланием подчиняться древним устоям.

Дарклинг поднимает со стола шкатулку. Она выглядит гротескно в своей неуместности в его руках, не защищённых перчатками. Кончик языка покалывает любопытством, словно рвущимся с него заклинанием:

— А что вы тут делаете в столь поздний час?

Дарклинг ведёт плечом, что может означать и то, что отвечать он не намерен, и то, что его времяпрепровождение не стоит озвучивания. Алина всё ждёт, когда же услышит нечто высокомерное в ответ на её потуги со злосчастной шкатулкой, что бы в ней ни таилось. Что-то вроде того, что коли нет ума, то не стоит и пытаться. Впрочем, её внутренний голос своим ехидством справляется за них всех.

Она едва не подпрыгивает, когда Дарклинг задумчиво произносит:

— Эту шкатулку не открывали многие годы, — длинные пальцы проходятся по выпуклым рожкам конфигурации. — Столетие, если не сказать больше.

— Вы так намекаете, что мне лучше всё бросить? — мрачно интересуется Алина.

— Отнюдь, — Дарклинг поднимает на неё глаза, и под его пронизывающим взглядом становится неуютно. — Но дело не в математике, вероятностях или заговорах, и не в наложенных проклятьях, которые вы ищете среди пыли.