— …ты готова дать ответ мне? — не голос, а звериное урчание, заставляющее думать о том, каково было бы обхватить Дарклинга за пояс ногами.

— А какой был вопрос? — сплошная игривость, изламывающаяся на самой грани. Всё ещё слишком неопытная для этих игр, но с другой стороны…

— Способная ученица, — Дарклинг усмехается, прихватывает зубами кожу, пока руки гуляют по её телу, забравшись под плащ. Безо всякого бесстыдства, и Алину половинит этой уверенностью в достижении желаемого; половинит и вспыхивающим удовольствием, накатывающим возбуждением, словно её тело раскрывается, разгорается и навстречу льнёт: физически и вспыхнувшей силой.

«Ну почему же мне так хочется всё узнать?»

Такая безрассудная смелость.

Такая всепоглощающая жадность, ведь Алина помнит всё огниво объятий, безумие поцелуев и мощь, что трещала вокруг них молниями. Казалось, ещё немного — и они бы растерзали сеть заклинаний, наложенных в артефактной.

Только сейчас вокруг один лес, но вовсе не тот, что Алину преследует день ото дня — аурой, терниями, которые цепляются за одежду, оставляют царапины на изнанке кожи.

И она вся — на блюде поданная, ведь Дарклинг опускает взгляд на её шёлковую сорочку, что скрывалась под плащом; на судорожно вздымающуюся под ней грудь и покрывшуюся мурашками кожу. Алина ощущает, как сдаёт позиции её тело бьющейся на шее жилкой. Антрацит глаз Дарклинга ловит и это.

И она только рада, что за спиной — могучее дерево, которое вполне может спасти от позорно подкосившихся коленей, когда Дарклинг проходится пальцами по её ключице, до плеча, задевая тонкую лямку. А после срывается ниже и повторяет движение над самым краем сорочки.

Трепет касания изламывается, стоит ему вжать её в ствол и вклинить колено между ног. Алина не замечает, как первый стон, голодный и удивленный, вырывается из горла.

Перед глазами плывёт картинами собственного воображения. Или не только ими? Призрачностью будущего, далёким и близким ощущением крепкого тела под собой и перелива обнажённой кожи в свете бесстыдно выглянувшей Луны.

Чужие руки обхватывают её грудь сквозь ткань, заставляя выгнуться, вздрогнуть, вжаться в колено в слепой необходимости ощутить это острое, сладкое удовольствие, которого всё же слишком мало.

Внутри, в низу живота всё страхом стягивается и предвкушением.

— Мой ответ этой ночью — ты, — она шепчет или хрипнет, пока царапает ногтями крепкое плечо.

Дарклинг притягивает её к себе, обнимая за талию одной рукой. Их тела соприкасаются, и более всего Алина жаждет стянуть с него волчью шкуру, чтобы обхватить за шею, ощутить, как волосы на загривке покалывают ладонь. Каково это — пройтись ногтями по крепкой спине? Каково — ощутить его всей сутью? Алина думала о нём. И вовсе не как о том существе, от которого стоит держаться подальше.

Только о желании оказаться как можно ближе.

Она цепляется за плечо Дарклинга и неожиданно смеётся, одурманенная волшебством и пороком древнего праздника, что окутывает их одеялом темноты, как своих детей.

— А разве не мне положено было тебя поймать? — шепчет в поцелуе, пока руки Дарклинга, кажется, трогают её везде, клеймя. И она вся, целиком и полностью, горит. И только большего жаждет.

Шёпот выливается из губ в губы. Улыбкой, обещанием. Согласием на что-то, о чём сама не ведает: на тайны, на опасность и возможность доверия. И, наконец, позволением увести себя в глубины мрака и проклятых троп, когда Дарклинг улыбается ей со всей нежностью тирана, всей кавалькадой демонов, которые страшнее любого адского чудовища.

— Тогда, моя милая Алина, — произносит он, цепляя пальцами тесёмки плаща и развязывая их с дробящей лёгкостью; плотная ткань опадает к её ногам последним бастионом, — ты забрела не в тот лес.