Алине чудится, что свет вокруг померк, словно следующие за Дарклингом тени расползлись вокруг, оседая на стенах кляксами; чудится их шёпот.

— Всё дело в магии, — он понижает голос, и от этого почти шёпота по спине стекают мурашки тем расплавленным металлом, которого, по поверьям, должна бояться нечистая сила. Серебро гладким языком вылизывает позвонки.

— Она течёт в ваших жилах, Алина. Прислушайтесь к ней, — Дарклинг приподнимает углы губ в намёке на улыбку и возвращает шкатулку ей в руки.

Алина чувствует себя чертовски глупо, радуясь, что хотя бы не распахнула рот. И только запоздало реагирует, когда Дарклинг нажимает на дверные ручки:

— Вы мне сейчас помогли? Или это мой разум помутился от местных зловоний?

Его усмешка из-за плеча полосует пастью самого ада.

Алина подавляет желание передёрнуть плечами и избавиться от этого наваждения, окутавшего её, словно пары приворотного зелья. Потому что она — всё ещё та самая выскочка-полукровка.

— Я лишь дал совет. А приведёт он вас к успеху или смерти — почём мне знать? — Дарклинг пожимает плечами. Тени волочатся за ним плащом, истлевая чернилами в воде, стоит дверям захлопнуться.

Алина раздражённо выдыхает. Где-то в недрах проходов лопается плафон.

Что ж, баланс соблюден.

***

Наверное, стоило всё же прислушаться к части слов Дарклинга. Той, что о смерти. Возможно, он этого и желал?

В конце концов, разве могло быть в шкатулке хоть что-то хорошее, если ей вручил эту загадку Высший жрец? Знал ли, что заперто в недрах конфигурации, сам Дарклинг?

Конечно же, едва думается Алине, там оказался демон. Омерзительный, с крючковатыми когтями, проваленным словно от последней стадии сифилиса носом и смрадным дыханием, вырывающимся из зубастого рта.

Он что-то бормотал, и среди полной тарабарщины неясного ей языка, Алина смогла различить два слова.

«Проклятая кровь». Что бы это ни значило. Не то чтобы у неё было время задумываться об этом. Или задавать вопросы существу, которое томилось в плену около века. Или больше, если верить словам Дарклинга.

И, конечно же, всё это великолепие произошло на глазах Вещих сестриц. Нельзя сказать, что Алина не была благодарна Зое, которая в считанные минуты повязала демона и заперла его в случайно подвернувшуюся бутыль. И если Алина не хотела выглядеть не впечатлённой, то ничего не вышло. Взъерошенная, посреди навеянного бардака в их общей спальне, она выглядела наверняка напуганной оленихой, так некстати выскочившей на трассу.

— Учись, Старкова, — отчеканила Зоя, довольно улыбаясь и перебрасывая бутыль из руки в руку под триумф своих же сестричек. Впрочем, Женя смотрела на Алину с едва различимым сочувствием.

— Хотя, это было неожиданно, — добавила Зоя задумчивее.

— И что там мог делать демон? Неужели Высший жрец не знал об этом? — спросила Женя, заплетая пряди своих огненных волос в мелкие косички. То и дело мелькали выкрашенные бордовым ногти, в полумраке похожие на агатовое стекло.

Зоя пожала плечами и поставила бутыль на тумбочку, рядом с лампой, будто какую-то незначительную мелочь. Конечно, ей бы хотелось казаться именно такой: бесстрашной и всезнающей. Но все чего-то боятся.

— Понятия не имею, — отмахнулась она с той небрежностью, за которую Алине сразу расхотелось её благодарить.

В конце концов, случившееся сыграет Зое на руку. Наверняка к завтрашним занятиям об этом будет знать вся Академия.

Наверное, поэтому Алина собралась как можно быстрее и ушла. Подальше от комнаты, ворожбы и этих сжимающихся стен. А устроенный кавардак эта повелительница демонов легко устранит сама.

По крайней мере, только собственным желанием сбежать как можно дальше от своей же промашки можно объяснить, как Алина оказывается перед дверьми старой школы. Часы показывают начало седьмого, и становится различимым стрёкот сверчков в глубоких сумерках. Она оглядывается вокруг.

Всё та же лужайка, пожухлые, но из последних сил пытающиеся выглядеть презентабельно клумбы. Мрачная красота Академии привила (навязала?) Алине иной вкус, и ныне обычная, человеческая школа кажется обшарпанной. Какая же она предательница!

Как легко оказалось променять прошлую жизнь на нечто, полное загадок, опасности и ежедневной борьбы не то, что за жизнь. За уважение.

Она вдруг чётко понимает, как устала. Пальцы впиваются в ремень маленькой сумки, висящей на плече. Ничего не хочется.

Возможно, сесть на ступени и сидеть так до рассвета, пока не окоченеет от ночного холода. Может ли ведьма окоченеть? А полуведьма?

Двери вдруг распахиваются. Алина вздрагивает, когда безошибочно узнаёт в зияющем проёме чужой силуэт. Мал.

И он ей улыбается.

***

Когда пришлось делать выбор, Алина отказалась.

Ей не хотелось выбирать между старой жизнью и желанием раскрыть свой магический потенциал. Вычеркнуть прошлое одним махом сложно, даже если перед носом открываются перспективные двери. Сомнительно перспективные, но всё же двери.

(Порой за ними таится что-то хуже ночных кошмаров и что-то хуже смерти, но об этом Алина узнает гораздо позже.)

Поначалу всё выходило довольно сносно. Насколько может быть сносной попытка жонглировать раскалёнными углями. Но Алина не отчаивалась, Алина сражалась, старалась, пока не поняла: выбирать всё же придётся. И выбор не слишком-то благороден для той, кто крепко сшил свою жизнь с тёмной стороной.

Отвратительный он, этот выбор.

В особенности для той, кому пришлось отказаться от единственного лучшего друга, потому что у вселенной всегда было слишком выдающееся чувство юмора, и как она могла не пошутить и здесь? Не столкнуть их лбами горькой истиной?

В жилах Мала текла и течёт кровь охотников на ведьм. Тех, кто преследовал и сжигал, и четвертовал, и верил в истинность своей цели. Не сказать, что иная сторона была преисполнена благородством, но ненависть за века проросла слишком глубоко. Алина бы посмеялась, что нарочно такое не придумаешь, но смешно ей тогда не было вовсе. И если бы их происхождение не могло помешать проросшей привязанности, то допущенные ошибки напрочь отрезали все возможные выходы.

Пускай и их дружбу как таковой не назовёшь. Сложно дружить, когда один из двоих действительно дружит, а второй то и дело заглядывает в рот, мечтая о большем.

Алина приняла верное решение.

Она говорит это себе день ото дня, вспоминая всю тяжесть разрыва.

Она знает, что поступила правильно.

Но от этого улыбка Мала для неё менее болезненной не становится.

— Привет, — только и говорит она, пока он спускается. Высокий, широкоплечий, с сияющими глазами и этим очаровательным шрамом на подбородке. Алина любила каждую черту в нём, собирая их в картотеку собственных воспоминаний, как после — ингредиенты для варева в котёл.

Проще думать в прошедшем времени.

— Ты пришла! — восклицает Мал так радостно. Будто бы ждал её. Алина охает, когда крепкие руки обхватывают её и отрывают от земли, вскружив.

— Пришла, — только и выходит просипеть, вцепившись ему в шею, словно она снова та самая девочка-тень. Девочка-серая мышь. Девочка, у которой не поседели волосы, когда она написала своё имя и повязала себя с древней сутью мира.

Девочка. Не ведьма. Не ночной кошмар. Не шёпот меж деревьями в ночном лесу.

— Я так скучал по тебе, — Мал опускает её, но не размыкает рук. И Алина вдруг понимает, что сердце колотится о рёбра, пока в ушах грохочет кровь. Как он может ей радоваться? Как он мог скучать, если при последней встрече прогнал злыми словами, словно нечистую силу?

Алине щиплет глаза. Она смаргивает слабость.

— Я тоже скучала. Но, Мал…

Задать вопрос оказывается очень сложно.

— Ты, что, больше не злишься?

Он снова ей улыбается, и пусть на небе нет ни намёка на солнце, ведь по часам уже совсем вечер, но вот же оно — в его улыбке.

— Как я могу? — и прежде чем Алина успевает ответить, он тянет её в сторону здания. — Пойдём же скорее, праздник вот-вот начнётся.