Она оторопело моргает. Снаружи нет никакого намёка на праздник, да и по датам Алина не может вспомнить, что они могли праздновать в это время: в те славные годы, когда в ней было больше человека, чем ведьмы. Заглянуть за плечо Мала через распахнутые двери не получается.

— Праздник?

Вот бы над ней потешались сестрицы, заслышав этот голос. Словно кто-то подбил птицу.

— Да, — Мал всё ещё улыбается. Она чувствует эту улыбку в его голосе. — Твой праздник.

***

Перед глазами мелькают знакомые лица, пока Мал тянет её за собой, по выученным до последнего шкафчика коридорам. Кто-то тянет к ней руки и искренне улыбается.

Алина вздрагивает, когда из-за двери на неё налетает Руби и крепко обнимает. Кажется, трещат кости. Она мимолётно оглядывается. Нигде нет украшений, пускай Мал и сказал за праздник, а ведь каждый раз они клеили эти бумажные гирлянды и расклеивали вереницу шкафчиков, развешивали плакаты по стенам.

— Мы так по тебе скучали! — Руби восклицает высоко, но столь естественно, что Алине хочется себя ущипнуть. Именно это она и делает, но ничего не происходит. Реальность остаётся реальностью. Мал над ней смеётся. А Руби, та самая Руби, которая бесстыдно флиртовала с ним перед Алиной, а при её виде лишь нос кривила, взаправду ей рада.

— Какие у тебя волосы! Где ты так покрасилась? — восклицает она скорее восхищённо, нежели завистливо. Алина невольно приглаживает пряди на плечах.

— Попался хороший мастер, — отвечает она уклончиво, внутренне кривясь. Да уж, такой хороший. Рогатый.

Кажется, по пути в школу она провалилась в кроличью нору. Или переела пирожков с теми самыми ягодами, из которых было выложено заманчивое «Съешь меня!». Возможно, в начинке крылось не волшебство, а обычные галлюциногены.

— А что происходит? — она спрашивает почти беспомощно, заставляя себя прощупать след заклятий. Но ни в воздухе, ни на стенах не ощущается присутствия магии.

— Как что, дурочка? Или ты ей не сказал? — Руби возмущённо поворачивается к Малу.

— Я сказал! — возражает тот, вскинув руки.

Алина смотрит на них поочерёдно. Вокруг собирается слишком много людей, любопытно перешёптывающихся, и вместе с этим нарастает шум, от которого внутри стягивается пружина из напряжения. Мал словно это чувствует и вновь утягивает её за собой, из коридора в коридор, не позволяя никому к ним подступиться. Алина спешит следом, благодарная за эту передышку, пока не врезается ему в спину.

— Я ничего не понимаю, — выдыхает она то ли капризно, то ли растерянно.

Мал поворачивается, опираясь лопатками о двойные двери. Приглядевшись, легко вспомнить, что они около спортзала. Алина помнит все танцы, проводимые там, на каждую значимую в году дату. Дивное время, состоящее из пьяных подростков, пунша и попыток кого-нибудь из друзей Мала её облапать, чтобы днём позднее дразнить «плоскодонкой». Ныне Алина себя такой не ощущает, будто проснувшаяся магия подпитывает её день ото дня.

— Мы празднуем твоё возвращение, — тихо говорит Мал. Сложно не вздрогнуть, когда он берёт её лицо в свои ладони. Алина вновь чувствует себя оленихой, но теперь под прицелом кованого наконечника стрелы, смотрящей прямо между глаз. Сердце заходится галопом: от всех событий, от близости Мала, от его голоса.

Он рад ей, он рад ей, он рад ей.

Ей не нужно возвращаться обратно, ведь здесь её дом.

— Я думала, ты никогда не захочешь меня видеть, — она шепчет, обхватывая его плечи. Мал слишком хорошо понимает её. Всегда понимал.

Поцелуй выходит по-детски неуверенным, но таким желанным. От него пахнет так же, как и раньше: немного хвоей, немного мускусом и мятной жвачкой.

Алина приподнимается на носки, ощущая, как трепещут собственные ресницы. Сердце, кажется, и вовсе остановится.

— Как я мог? Я ведь так долго был слеп, — Мал шепчет ей в губы, гладит большими пальцами по щекам. — Теперь всё будет хорошо. Осталась ведь самая малость.

Алина с трудом открывает глаза. Ей не хочется, чтобы это мгновение заканчивалось; чтобы окружающий гомон влился в уши сквозь плотную вакуумную завесу. Слова Мала она едва слышит, околдованная.

— Самая малость? — переспрашивает тихо, уже не думая о проклятой конфигурации и собственных неудачах. Не думая о насмешках Зои, туманных словах, брошенных ей в библиотеке Дарклингом, или презрении проклятого жреца.

Мал кивает. В его взгляде столько нежности, что Алина едва не скулит, как пёс, которого наконец приласкали.

— Да, — он берёт её руки в свои и шагает спиной назад. Двери в спортзал распахиваются.

Алина шагает за ним, всё ещё очарованная. И не сразу замечает, что вокруг действительно становится очень, очень тихо.

Она оглядывает слишком тёмное помещение. Не слышно музыки, а подвешенный под потолком шар вовсе не крутится. Не совсем похоже на праздник. Вокруг них, ближе к стенам стоят школьники. Алина замечает Руби и неуверенно ей улыбается.

Ответная улыбка почему-то заставляет внутри всё сжаться.

Двери захлопываются.

Алина оглядывается, нахмурившись. Сквозняк? Ведь никого за спиной не было.

— Интересные фокусы, — бормочет она, поворачиваясь и вздрагивая.

Присутствующие смотрят на неё, словно на ягнёнка. Пойманного, так глупо зашедшего в ловушку. По спине ползут мурашки.

— Мал? — Алина ощущает в своём голосе проклятую беспомощность. — Мне здесь не нравится. Что происходит?

Этот вопрос ей самой начинает надоедать.

Но хватка на собственных запястьях вдруг становится крепче. Алина переводит на Мала взгляд и холодеет. Этот холод ползёт от самих рук, выше и выше, чтобы от плечей сползти к груди и поймать в оковы сердце.

В глазах Мала больше нет прежней нежности. Ей кажется, что в них даже мерцают отблески пляшущего пламени. Вовсе не согревающего.

— Всё хорошо, Алина, — говорит он леденяще спокойно. — Нам ведь осталось лишь очистить тебя от этой скверны.

***

Жарко. Больно. Страшно.

Ей не разобрать всех этих чувств, сливающихся в водовороте в один сплошнейший ужас.

— Мал, это не смешно! — Алина стучит руками по деревянной крышке того гроба или короба, в который её насильно запихнули. Сквозь прорези меж досками она может разглядеть, как все собираются в круг, а кто-то подкидывает к постаменту дров. Она видит Мала, который помогает огню разгореться.

Они её сожгут.

Сожгут. Как ведьму.

Какой же она была дурой!

— Мал, пожалуйста! — она взмаливается, стуча кулаками по деревянным стенкам, не чувствуя, как в кожу впиваются занозы.

Магия безмолвствует, словно в насмешку над её глупостью отойдя в сторону. Алина произносит заклинания, сбиваясь в словах, запинаясь от осознания происходящего. Такого не может быть. Мал бы не поступил с ней так. Нет, нет, нет!

— Алина, — он вдруг зовёт её, и Алина приникает к прорези, словно к источнику спустя бесконечные дни жажды.

— Мал, выпусти меня! Пожалуйста, — она сбивается дыханием, но нет, не плачет. Она не станет плакать, ведь чему помогут её слёзы? — Это дурацкая шутка.

— Всё скоро закончится, Алина. Но тебе придётся потерпеть, — он снова говорит с ней нежно, как минутами, а словно бы годами ранее за стенами спортзала, когда целовал её и говорил о собственной слепоте.

Когда заманивал её сюда, как скотину на убой.

Внутри голову поднимает что-то злое и тёмное. Алина поспешно давит это чувство в себе, но страх успевает раньше.

— Ты ведь не хочешь убить меня? — она сипит, продолжая пинать и кидаться на упрямо выдерживающие стенки.

— Всего лишь очистить, — произносит Мал и отходит.

Алина упирается ладонями о шершавые доски, тяжело дыша. Ей нужна магия. Ей нужна сила, иначе не выбраться. Иначе она задохнётся от ужаса или сгорит заживо. Как бы то ни было, сгорит. И прав был Высший жрец, считая её недостойной ворожбы. Правы были все. Глупая, глупая девчонка, возомнившая о себе слишком много!

Хочется закричать во всё горло, но его спазмирует обручем, стягивая. Перед глазами плывут круги, стоит сомкнуть веки. Думай же, думай.