Она запоздало слышит, как всхлипывает. В горле дерёт, царапает. Она в действительности и расплакаться не сможет.

— Пожалуйста… — шепчет надрывно. — Пожалуйста…

Кажется, что стены вокруг сжимаются, а голоса снаружи, полные ликования, нарастают. Как они рады её мучениям!

В груди вновь начинает ворочаться змей, полный агонии и ярости; полный желания сказать им, что она их всех достанет — обещанием и кровавой клятвой. Она сама станет пламенем, белым и ослепительным, словно солнечный огонь, сжигающий и лишённый милосердия.

Она сама их сожжёт.

Бросаясь из последних сил на удерживающие стены, ставшие камерой и ловушкой, и смертным приговором, Алина собирается крикнуть им звучные проклятья, оставить любую зарубку в этом мире, прежде чем обратится пеплом.

Слова застревают в горле, когда в прорезях между досками возникает знакомое лицо.

«Я лишь дал совет. А приведёт он вас к успеху или смерти — почём мне знать?»

Дарклинг.

Перед ней, за оградой из дерева, стоит Дарклинг.

Алина, кажется, задыхается.

— Алина, — зовёт он её, нахмурившись.

Право, сейчас она готова расплакаться.

***

Он выглядит взъерошеннее обычного, и в любой другой момент Алина решилась бы сказать ему об этом, но сейчас она ощущает только растерянность и слепую надежду.

— Дарклинг? — выходит только выдохнуть сипло. Алина поспешно добавляет: — Сэр?

Он хмурится, смотря на неё. Шум вокруг неожиданно становится тише, хотя куда закономернее было бы услышать возмущённые крики. Или вопли ужаса. Ведь вряд ли чистокровный колдун отличается излишним милосердием к смертным. Мог бы он разорвать их на части?

Алина старательно гасит пламя внутри себя, которое жаждет мучений тех, кто загнал её в угол. Стыд за свою жажду жестокости она ощутит позднее.

— Что вы здесь дел… — она сама не знает, почему решает спросить именно это, а не взмолиться о помощи. Возможно, потому что до последнего не хочет никого из них просить о чём-либо.

— Нет времени, — перебивает её Дарклинг. Кажется, что на мгновение он становится прозрачнее и незримее, будто призрак. — Ты спишь. И это тебе снится. Вы попались в ловушку Батибат.

В голове шумит, а дышать становится труднее из-за жара. Почему он не потушит огонь и не вытащит её?

Она с трудом соображает, будто её голова — мешок с травами. И вовсе не болиголовом или аконитом, а сорняками, выкорчеванными из земли да выброшенными за пределы теплицы.

Батибат? Тот демон? Но ведь Зоя заточила его! Алина поспешно вываливает весь сумбур своих мыслей, а потом замечает на периферии Мала.

Но не успевает и вскрикнуть.

Дарклинг, не оглядываясь, отбрасывает его взмахом руки. И становится ещё прозрачнее, чем был до этого, прежде чем с явным усилием возвращает себе прежний вид.

«Он с трудом остаётся здесь», — понимает с какой-то отстранённостью Алина. Той самой частью, что остаётся спокойной где-то глубоко внутри.

— Нет времени, Алина, — произносит он, предупреждая её вопли. — Это всё нереально, но в действительности ты можешь умереть от вполне реального разрыва сердца. Вы попались на удочку демона, как только он освободился. И теперь он пьёт ваш страх.

— Так почему вы не остановите её? В Академии полно преподавателей. И раз вы здесь, то можете меня вытащить?

Она едва не добавляет «пожалуйста». Пожалуйста, пусть это закончится. Пусть всё это предательство окажется просто дурным сном.

Дарклинг качает головой. Сквозь его кожу Алина может разглядеть лица школьников, полные какой-то жажды. Жажды крови. Её крови.

Но они стоят на месте, будто вмешательство Дарклинга поставило происходящее на паузу.

«Он сдерживает их», — с каким-то ужасом приходит осознание. И это требует усилий.

— Она закрыла доступ на жилой этаж, — Дарклинг заставляет её сосредоточиться на себе. Его кварцевые глаза сверкают, но с каждой секундой их свет становится всё блеклее. — Туда не пробиться извне. Пока мы тут говорим, она окучивает чарами всех студентов, и это подпитывает её силы. Я не смогу добраться до неё сейчас. Но смогу разбудить. Всего лишь раз, чтобы ты смогла поймать Батибат уже по-настоящему.

Если это не удалось Зое, о чём они вообще говорят?

Видимо, все сомнения отражаются на её лице.

— Прекрати, Старкова, — кажется, что в голосе Дарклинга раскатывается рык чего-то древнего и очень, очень сильного. По спине, помимо струяющегося пота, прокатывается волна мурашек. — Ты ведьма из древнего рода, а это всего лишь сон. Убеди себя и выберись из этого ящика, у нас мало времени.

Пожалуй, прикажи он сгореть заживо, Алина бы послушалась. Чтобы подумать об этом позднее, ей понадобится время, а значит, придётся выбираться.

Дарклинг исчезает из её поля зрения. Алина закрывает глаза и усилием заставляет себя дышать глубоко и спокойно. Сердце скачет в груди, как полоумное, и она приказывает ему заткнуться.

Всего лишь сон. Всего лишь кошмар, навязанный демоном.

Ладони обжигает, кожу щиплет, и она себя ощущает засунутой в духовку праздничной индейкой.

Не думать, не думать об этом. Она не ягнёнок, совсем нет. Не олениха.

Она ведьма. Из древнего рода. Пусть и полукровка, пусть и ненавистна.

В голове становится совсем тихо, как в библиотеке, куда она сбегает, чтобы побыть наедине с собой.

Дышать горячо. Пусть так.

Она ведьма.

Не добыча.

Сокрушение.

Алина открывает глаза на выдохе.

И с размаху выбивает доску ногой, выбираясь наружу. Лёгкие жжёт, но она вдыхает жадно, ненасытно, спрыгивая на пол и находя глазами Дарклинга.

Тот стоит подле, скрестив руки на груди. И кажется реальнее всего вокруг, словно якорь, единственно-верный. Алина цепляется глазами за каждую его черту.

Почему именно он пришёл? И помогает ей? Почему не другим — тем, кто так же попался в ловушку? Пострадал ли кто-то уже от проклятой магии озлобленной Батибат? Мысли кружатся в голове, сводя с ума. Алина обтирает руки о колени от копоти, не смея оглянуться, хотя ей очень хочется. Время кажется застывшим студнем, только налитым жаром и ужасом, и зловонием страха. Её страха.

Сквозь эту вязкую тишину просачиваются крики. Это Мал. Мал зовёт её. Но в его голосе нет злости, нет нежности или того холода, с коим он говорил о скверне внутри неё — только мольба и ужас.

— Не оборачивайся, — приказывает Дарклинг. — Смотри на меня и поднимайся.

Алина вздрагивает. Ещё раз. Ещё. Крики становятся громче. Ей чудится чьё-то рычание и хруст ломающихся костей. Кошмар перестраивается. Кажется, за спиной львиную долю спортзала утягивает в саму бездну. Чавкающую, перемалывающую очередную не-реальность, чтобы смочить её новой порцией токсина страха.

— На меня, Алина, — Дарклинг наклоняется и цепляет её пальцами за подбородок. Рука у него едва тёплая, а хватка цепкая. Алина сосредотачивается на ощущении и его голосе. На какой-то дикости в его взгляде, удерживаемой скалистыми тисками, и этой странной взъерошенности, будто он с трудом до неё добирался.

— Это ведь неправда, — произносит она, смотря в серые глаза, цепляясь за весь его образ, как за тот самый единственный якорь. Пусть её по каменному дну протащит, она здесь не останется.

— Ну наконец-то, — Дарклинг цокает языком и хватает её за руку, поднимая. — Идём.

Алина шагает за ним, думая о том, что даже во сне его высокомерие остаётся неизменным.

Она ни разу не оборачивается.

***

Школьные коридоры истлевают, меняя форму. Дарклинг, не отпуская её руки, затягивает их в кабинет биологии. Но вместо парт и анатомических атласов Алина попадает в другой проход, длинный и тёмный; стены его полнятся дверными проёмами. Самих дверей нет, и, проходя мимо, Алина мельком успевает увидеть, что кроется в комнатах.

Чужие страхи. Чужие крики. Чужая боль.

Спустя три таких проёма, она отворачивается, стараясь поспевать за Дарклингом. Его хватка на руке становится всё слабее, а волочащиеся следом за ним тени путаются завихрениями, растворяясь.