Проклял. Звучало абсурдно.

Алина вскинула бровь.

Проклясть самого дьявола — для этого надо иметь воистину огромное эго.

— Вряд ли это проклятие его проняло, — Алина хмыкнула. Дарклинг вторил ей, но всё же качнул головой:

— Осторожнее, Алина. Все слова имеют силу.

Алина была готова сыпать вопросами и дальше, но заставила себя притормозить, всё так же глядя снизу, как загнанный в угол кролик — на замершего перед ним удава. Глаза Дарклинга показались ей совсем чёрными, аспидными, бездонными.

Она облизала губы. Скорее по привычке, нежели нервно, думая о том рисунке. Думая о чёрном небе, которое не было небом вовсе; о демонах, разозлённых и в какой-то мере встревоженных. Что могло бы побудить князей Ада явиться в людской мир? Явно не желание съесть по ведёрку мороженого.

— Сколько лет живут колдуны? — наконец спросила она.

Дарклинг моргнул.

— Достаточно. Как вы сами знаете, наша жизнь соизмерима с магией, — он вернул банку на полку к дюжине таких же и тихо закрыл дверцы шкафа. Едва слышно щёлкнул замок, запирая собой все тайны. Алина подавила в себе мысль, что слишком жадно ловила взглядом каждую вещь в этом омуте. А именно им и был кабинет Дарклинга. Омутом. Кроличьей норой из сказки, и неведомо, куда она выведет.

— А молодость? Возможно сохранить молодость на протяжении долгого времени?

— С чего вообще такой интерес?

— Не портите прогресс, — Алина хмыкнула, наблюдая за ленностью чужих движений. Дарклинг присел на край стола.

— Считаете, что мы стали достаточно близки? — отбил он, почти передразнивая и заставляя напрячься. Не от страха. От неясного смущения.

Он сбивал её с мысли. И это было очевидно.

Точнее, это стало очевидно уже позднее, когда разговор был прокручен в голове не менее двух десятков раз.

Алина раздражённо прочёсывает оставшиеся пряди, подавляя воспоминания, словно сгоняя рябь с водной глади. Дарклинг всё же ответил ей после.

Способность сохранить молодость была так же прямо пропорциональна величине силы. Пожалуй, этим он скорее подтвердил имеющиеся догадки.

То было не небо. На том рисунке? портрете? На клочке бумаги в книге. Не небо. Это были тени. И демон Дарклинга узнал не просто так, хотя и этому тот нашёл объяснение. Вполне логичное. Он ведь занимался магией призыва.

Алина хмурится, встречаясь глазами с собственным встревоженным отражением. И вздрагивает, когда за спиной раздаётся фырканье. Она и забыла совсем, что не одна в комнате.

— Готовишься, Старкова? — голос Зои окончательно разгоняет дурман размышлений. Алина через зеркало видит, как она садится на кровати, на которой лежала до того, читая что-то о манипулятивной магии, и развязывает синюю ленту на своих волосах. Потягивается после. Со всем врождённым изяществом, которое сквозит даже в этом простом движении. Кто бы что ни говорил, но место Назяленской явно где-нибудь на самой верхушке. На каком-нибудь троне. Несмотря на её неблагородное происхождение.

— К чему? Я даже понятия не имею, что такое эти ваши «Луперкалии», — Алина показывает пальцами кавычки, не оглядываясь. Разглядывает тени под глазами. Она всё ещё плохо спит. С таким моционом в принципе здоровый сон не светит. Рука тянется к предплечью, чтобы потереть гладкую кожу. Никакого пореза. Никакой черноты и боли. Ей кажется, что должен был остаться шрам.

Зоя за её спиной снова фыркает, успев переместиться к шкафу. Щёлкают сдвигаемые вешалки. Среди череды чёрного мелькают оттенки синего и бирюзового. Те, что подчёркивают смуглую кожу и яркость глаз.

Её молчание настолько осязаемо, что у Алины сводит зубы. Она всё же поворачивается.

— Что-то вроде Дня Святого Валентина, но только у ведьм? — была ни была, чем не попытка?

Зоя согласно мычит. Чёрная копна волос покачивается, ниспадая на спину. Алина наматывает выбеленную прядь на палец, подавляя всякие ростки зависти. Куда уж ей.

— Но гораздо веселее, чем у смертных. На самом деле, Луперкалии просто совпадают по дате с празднованием нелепого дня влюблённых.

— Чем плох День Святого Валентина? — спрашивает Алина и не может скрыть недоумение в голосе.

— Валентинками, наверное? — раздаётся от двери весёлый голос Жени.

Сколь бы ни было мрачно в их комнате, с её приходом всегда становится… теплее? Словно кто-то разжигает очаг. Но Алина знает, что это пламя может быть вовсе не согревающим. И ей совсем не хочется нарушать это хрупкое равновесие. В конце концов, она сама не сахарная.

Победа над Батибат это доказала.

Призыв князей это доказал. Не говоря о прочем.

— У нас есть танцы, — возражает она.

Женя оказывается подле неё, касается волос, оглядывая так критично, что Алине хочется зашипеть.

— Скука смертная, — та жмёт плечами. В своём маленьком чёрном сарафане с выглядывающими пятнами-рукавов и воротником белой рубашки она кажется героиней какой-то готической сказки. И такая непременно там должна найти своего героя. Зная, как Женя заглядывается на одного из сокурсников, Алина недоумевает, где у того вообще глаза. Впрочем, несложно догадаться, на самом деле: Давид смотрит в книжки, а всё свободное время проводит за исследованиями в области некромантии и портальной активности. Юное дарование Академии. Женя к нему периодически наведывается, чтобы после в комнате вздыхать, что ей, видимо, следует улечься на стол с развороченной грудной клеткой, чтобы Давид, наконец, обратил на неё должное внимание.

— Луперкалии проходят в три этапа, — звонко начинает Зоя, повернувшись на носках и показывая один палец. Убедившись, что всё внимание соседок сосредоточено на ней, она продолжает: — «Сочетание». Мы, ведьмы, выбираем себе партнёра. Вся интрига кроется в том, что мы не знаем, с кем же нас сведут тёмные силы.

Судя по мелькнувшей улыбке, Зоя как раз знает, с кем её сведёт тёмная сила в этот раз. Но Алина предпочитает смолчать, тем самым побуждая продолжить, хотя смущение накатывает волнами: как это, не знать, с кем проведёшь подобный праздник?

Всякий День Святого Валентина она мечтала провести рядом с Малом или хотя бы получить от него валентинку. Безо всякого дружеского подтекста. В своих мечтах они непременно вместе ходили на танцы и гуляли до самого рассвета, целуясь под ночным небом.

Мечты глупой человеческой девчонки.

Алина сгоняет их, как насланный морок.

— На колдунах будут маски, — подсказывает Женя, заметив её замешательство и не догадываясь об истинных причинах. — Во вторую ночь мы отправляемся в лес, чтобы провести время до рассвета под луной. Этот этап именуется «соблазнением», пускай надлежит воздерживаться. Но на деле почти никто не этого не делает.

— Ну, а в третью, — Зоя тянет слова, и глаза её хитро поблёскивают, — мы отдаём дань сути этого праздника. Охоте.

Пожалуй, всякие валентинки можно было сжечь за ненадобностью. Или чтобы хоть как-то оправдать жар, поднявшийся к лицу. Алина обращается ко всем силам, чтобы не покраснеть. Но кто-то ей благоволит, потому что Зоя возвращается к выбору наряда, а Женя пересаживается на свою кровать, скинув туфли. Никто не замечает, как сама Алина тушуется. Совсем как на недавней вечеринке, где, видимо, была репетиция.

Она прокашливается.

— А Давид примет участие? — интерес осторожный, с деланным безразличием.

Женя замирает, прежде чем жмёт плечами.

— Участвуют, как правило, все.

Ну конечно.

Добровольно-принудительная форма. Кто бы сомневался.

— А если… — она слова подбирает с ещё большей скурпулёзностью, не зная, как спросить, не выставив себя идиоткой: — А если я не готова?

Зоя оглядывается через плечо. Если кто-то из них присвистнет, то остаток жизни проведёт в обличие какой-нибудь мерзкой жабы с бородавками.

Кажется, это читается по глазам, потому что Зоя только щурится:

— Самое время перестать сомневаться. Или ты всё ещё цепляешься за догмы Лжебога?

Алине хочется сказать, что догмы Аны Куи едва кто-либо мог подвергнуть сомнению. А она с крайней строгостью относилась к поведению своих воспитанниц. Не суть важно, что все годы под своей крышей она укрывала полуведьму.