Дарклинг кивает. Тени собираются вокруг его запястий тонкими щупальцами разбавленных в воде чернил, пока по спине Алины стекает серебро, ведь он сам выпрямляется одним плавным движением. И подходит ближе. Пальцы крепче впиваются в ремень сумки, но Алина немногим вздёргивает подбородок, чтобы смотреть ему в лицо.

— Сомневаюсь, что вы так легко отделаетесь, — тихо замечает Дарклинг.

— А вы бы смогли? Смогли бы призвать их? — она спрашивает, неизвестно откуда зачерпнув наглости. Или смелости?

— С чего такой интерес?

— Я просчитываю все варианты.

Дарклинг приподнимает одну бровь. За последнее время Алина слишком хорошо выучила этот жест. Как и то, что глаза у него темнеют, словно камни, вдруг смоченные морской волной. И вновь пахнет зимним лесом, как если бы он был зверем или духом, пойманным и закованным в этих стенах.

В голове шумит: собственными мыслями, ветром и ощущением чего-то первозданного, сильного. От этого вскипает её собственная кровь, пузырясь в сосудах, пока между ними воздух уплотняется. От заданного ли вопроса?

— Вздумай я убить вас, — вдруг говорит Дарклинг тише и весомее, и чудится, будто мрак наползает со стен, изливается из пастей нарисованных демонов, и в этой тьме различим шёпот этих самих тварей из преисподней; он различим в его голосе, в котором и сила, и смерть, и сама бездна; он переносит их куда-то прочь из Академии, в сплошной мрак лесов, где в небе раздаются крики неведомых чудовищ, — то вы бы сейчас передо мной не стояли, Алина.

— Призвали бы больше этих тварей?

— Возможно, — уклончиво отвечает он.

— Скольких вы можете удерживать одновременно? Пять? Десять? Сотню? Говорят, вы очень могущественны.

— Кто говорит?

— Все, у кого есть глаза. Вы не отвечаете мне.

— Это допрос, Алина? Я бы мог убить вас прямо сейчас безо всякого призыва. Хотя бы за вашу наглость. Ведь так раньше поступали? — он усмехается? оскаливается?

Ей не хватает воздуха, а всё тело странно горит; чудится, что вибрирует собственная кожа, ведь они стоят так близко. Возмутительно близко. Когда он успел подойти?

Хлопают дверцы шкафчиков, дрожат даже столы, отбивая дробь по полу. Это её стихийная магия подняла голову в ответ? Алина не может отвести глаза, чтобы убедиться.

— Достаточно, — наконец отвечает Дарклинг. — В лучшие времена это вызвало бы подозрения у нашего Владыки.

— Это предостережение?

Она старается как можно незаметнее сглотнуть. Не от страха вовсе.

Дарклинг ей тонко, едва-едва улыбается. Темнота резко отступает от стен, будто упущенный мираж, или как если бы её резко закрыли в коробке.

— Да. Потому что кто-то вознамерился вас поймать, — произносит он уже совсем обыденно. И мрак в каждой ноте его голоса более не жмёт на плечи тяжестью гранитных надгробий. Алина запоздало понимает, что он что-то ей протягивает. Продолговатую тёмную трубку.

— Это?..

— Свисток ведьм. Поможет отогнать вашу армию демонов и не позволит попасться на крючок кого-то вроде Батибат, — поясняет Дарклинг и разворачивается. Тени волочатся следом, ползут по плечам, обнимая его силуэт тонким, полупрозрачным плащом.

— Кто заточил Батибат? — вдруг спрашивает Алина, бросая вопрос в спину.

— Почему это так важно?

Он, кажется, хмыкает.

— Почему вы вечно не хотите отвечать на мои вопросы? — ей очень хочется топнуть ногой.

— Возможно, мне нравится злить студентов.

«Или вас», — повисает в воздухе.

Дарклинг не сбивается с движения, возвращаясь к своему столу и — своим же делам. Руки мелькают над книгами. Те послушно захлопываются и собираются в стопки.

— Чёрный Еретик. Если вам от этого станет легче.

***

Спустя полтора часа поедания сэндвичей, картошки фри и полирования всего этого газировкой Алина почти не думает обо всяких предостережениях. Свисток лежит в кармане сумки, и она уже почти на неё не косится.

По старому телевизору в её любимом кафетерии крутят давешние ситкомы с поганейшей озвучкой, но она периодически вслушивается и посмеивается над тогдашней комичностью. Впрочем, не сказать, что вслушивается она столь часто, зачитывая девятую главу «Проклятых изгнанников» до дыр.

«Проклятая кровь Морозовых»

Чёрный Еретик был самым большим бельмом на глазу Церкви Ночи. И самого Сатаны. Своевольный, жаждущий могущества и совершенно не желающий подчиняться Тёмному Владыке. Столь схожие черты настораживают Алину, что она то и дело заглядывает в самое начало, чтобы прочесть крайне сухо изложенную биографию Ильи Морозова. За свои «чудеса» тот поплатился жизнью, будучи связанным цепями и утопленным в смоле колдунами и ведьмами его же Ковена. Ведь гнев Сатаны страшнее всего прочего. Та же участь постигла остальную его семью, и могущественный род трагически прервался.

Но всё же.

Могло случиться так, что он таким же чудом выжил? И что именно он носил проклятый титул одного из самых могущественных колдунов в Темнейшей истории?

Алина перелистывает обратно. Портретов не осталось, только старые рисунки: тёмная фигура в плаще, вскинутая бледная рука. Чернила вокруг неё подстёрлись, создавая ощущение грязного неба на фоне. Алина задумчиво ковыряет рисунок ногтем. Проходящая мимо официантка с графином апельсинового сока не обращает на неё и на древнейший талмуд никакого внимания: первым делом Алина зачаровала книгу под женский журнал. Наверняка все изгнанники ныне переворачиваются пеплом в своих урнах или остатками костей в земле от такого нахальства.

Церковь смогла остановить Чёрного Еретика по приказу самого Владыки, решившего наказать наглеца. Алина кусает губу, перечитывая вновь и вновь уже заученные строки. Лучше бы так варение учила, чем то, что могущественный колдун мог призвать и подчинить себе сотни демонов до того, как всю эту силу заперли, а его самого низвергли.

Армия демонов.

«В лучшие времена это вызвало бы подозрения у нашего Владыки»

Почему Дарклинг это сказал? Почему сказал именно это?

Ей кажется, что стоит вернуться в Академию и задать пару вопросов библиотеке. Мысли о грядущем испытании отодвигаются на второй, на третий план, потому что внутри царапает чем-то: предчувствием, странно-волнующим и дурным.

Алина доедает остатки картофельных долек, сгребает вещи в сумку со стола и, прижимая к груди злосчастный талмуд, идёт на выход, чувствуя, как странное чувство змеиными кольцами наслаивается внутри, хотя собственный интерес кажется гипертрофированным: у неё и без расследований о заточенных демонах хватает бед.

И всё-таки, что это?

Предвкушение? Эйфория от пойманного следа? Алина не знает. И не так уж хочет знать.

***

Птичьи трели могли бы навеять некую сказочность этому лесу, если бы его тропы не вели к заброшенному дому, где под покровом издавна порицаемому искусству обучаются те, кто служит тьме.

Всякая сказочность теряет безобидные очертания, напоминая, какими были те истории, что ныне рассказывают детям на ночь: о любви, благодетели и о том, что добро всегда одерживает верх.

Алина смотрит под ноги, пиная носками туфель хвойный опад и высохшие шишки. Среди всего прочего попадаются прикатившиеся жёлуди, хрустящие своими подгнивающими скорлупками под ногами. Птицы хлопают крыльями над головой, перелетая с ветки на ветку.

Ранее казалось, что они следят со своих насиженных место, словно зачарованные. Или что эти лесные обитатели — чьи-то науськанные фамильяры, в чью задачу входит следить и докладывать увиденное хозяевам.

Странные мысли по сей день лезут в голову.

Алина вслушивается в особое гудение этого отдельного мирка, в его тишину, разбавляемую этой трелью и собственными шагами, шаркающими по тропкам; в тихую песню ветра, что качает тяжёлые ветви вязов и заигрывает с пушистыми соснами.

Сумка оттягивает плечо. Им хочется повести, хочется его размять, ровно как и бросить несчастный том из библиотеки, ныне оттягивающий руки.

Какова вероятность, что она идёт по верному следу? Не могла ли она притянуть все свои догадки за уши? Почему она копает дальше, услышав ответ от Дарклинга?