Это страшно. По-настоящему страшно думать о том, что могло произойти с ней за это время. Что с ней могли сделать эти люди, не имеющие в своих душах более ничего человеческого. Но Корво бы не выдержал, если бы огонь в этих больших карих глазах вдруг потух. Если бы загорелся огонек еще одной сигареты, если бы этот отвратительный, удушающий дым заволок еще одну комнату, сжигая и выжигая все хорошее. Они не могли сломать Эмили Колдуин. Они не могли сломать его дочь.
Корво вдруг почувствовал, как заново обретенный им мир, сложенный таким хрупким и аккуратным из маленьких кусочков какого-то совершенно особенного былого счастья, словно бы осколков цветного стекла из витражей Башни, так трепетно и мимолетно, словно лишь мысль, снова рассыпается в мелкую пыль на его глазах. Он развевается на ветру, он исчезает, оставляя лишь тень и без того едва существующего благополучия. Оставляя пропасть на месте предыдущих шрамов, и чувство это отозвалось в груди болью еще более сильной, чем прежде.
Они не могут потерять Эмили.
— Джессамина, пожалуйста. Сегодня же вечером она будет здесь, в безопасности. Я обещал не врать тебе, помнишь? Я не вру. Только дождись, проживи в спокойствии эти еще несколько часов.
— В спокойствии? — она как-то болезненно и насмешливо ухмыльнулась.
— Хотя бы постарайся.
Женщина тяжко и печально вздохнула, небрежно кинув себе в ноги окурок, сменая его под массивным армейским ботинком, кое-где уже покрывшимся грязными разводами. Корво узнал в них гардероб Сесилии, служанки Хэвлока, молодой девки с каким-то таинственным прошлым. Она убирала рыжие волосы в хвост, носила мужскую одежду несочетаемых цветов, что, кажется сама себе и пошила по фигуре, и робко оглядывалась по сторонам, как бы невзначай моя пол на первом этаже именно во время собраний. Они с Джесс хорошо ладили.
— Я хочу пойти с тобой.
— Нет, — довольно резко отрезал Корво, обрубая её идею на корню. Где-то на подсознательном уровне он, кажется, всегда знал и даже ждал, что она бы не думая окунулась головой в неизведанный омут, взяла оружие в руки и полезла бы по карнизам вверх — все, чтобы спасти свою дочь. А еще он всегда знал, что не позволил бы ей так рисковать. — Ты можешь сказать, не соврав, что способна задушить взрослого, физически подготовленного мужчину? А убить? Ты не способна убить человека, Джессамина. Ты даже навредить никому не способна. Это просто нецелесообразно.
— А ты способен?
Она с каким-то вызовом посмотрела на Корво и он вдруг почувствовал, как становится безоружен. Вечно Джесс умела указывать на неправильно подобранные слова и фразы, вечно выбивала из колеи одним простым предложением — она медленно произнесет его, повернет голову под другим углом, чтобы якобы лучше видеть собеседника, и отчего-то вдруг на душе станет крайне неспокойно.
— Я солдат, а ты императрица. Давай смотреть правде в глаза и делать то, для чего каждый из нас создан.
— Убивать людей? — она все с сомнением перекручивала в руках длинный рукав своей же рубашки, лихорадочно закусывая губы и бегло осматривая все вокруг, касаясь каждого объекта заднего двора Песьей Ямы, и вроде бы ничего одновременно. Здесь располагались вещи совершенно странные и таким местам вполне себе свойственные и в то же время чуждые для местного окружения: кучи цветного металла и мусора, бочонки, то ли от дешевого вина, то ли от хорошего пива, деревянные ящики с потертыми марками, и никто из обитателей паба, кажется, не имел понятия о том, что там находится и как они вообще оказались здесь.
— Пытаясь спасти жизнь и здоровье Эмили? Пытаясь вернуть тебя… Нас в Башню? Да, если потребуется. И если бы ты могла, то сделала бы то же самое.
Джессамина кратко кивнула, совершенно неудовлетворенная подобным ответом и раскладом событий, и все же не находя никаких других слов в поддержку собственных принципов. Даже императрицы порой должны уступать, а она, как императрица, знавшая свои права и обязанности, понимала это хорошо. Она знала, что в случае успеха спасет больше людей, чем Корво сможет убить. Она знала, что в случае проигрыша ничего из этой такой тонкой и призрачной морали больше не будет иметь значения.
— Я прошу тебя об одном, Корво… Просто вернись живым, хорошо?
— Так точно, Ваше Величество, — мужчина натянуто и слабо улыбнулся, целуя тонкие пальцы возлюбленной, и отчего-то вздрогнул.
Он обещал ей не врать.
========== Глава 4: Дом наслаждений ==========
7
В весенние ясные дни черепичные крыши Дануолла своих привычных темных, холодных оттенков отражали золотые солнечные лучи и играли бликами, словно бы малые дети игрушками, перекликаясь между собой в причудливом ансамбле теплых цветов. Джессамина любила вставать совсем ранними утрами, провожать взглядом медленно поднимающийся над городом алый шар солнца и смотреть на них, улыбаясь, ибо цвет этот напоминал драгоценные металлы, полный изобилия рог сердца огромной Империи.
Сегодня же они потакали в колорите тяжелых, мрачных тонов нависшим над городом туч, плотным покрывалом закрывая всякую возможность для света проникнуть и разбавить своими красками этот крайне сложный день. И жители все оставались в своей извечной канители проблем и мыслей, с хлопками закрывая деревянные ставни и двери, шлепая кожаными и резиновыми сапогами по глубоким грязным лужам, громко ругаясь между собой.
— Мы действуем быстро, Корво. Зашли, забрали Леди Эмили, вышли. Минимум шума, минимум открытых столкновений, придется кого-то убить — не брезгуйте, убивайте и прячьте тела. Никакой мнимой вежливости перед противником, никакой возможности отбить удар, как вы можете считать правильным или необходимым. Приоритет — чтобы вас не заметили. В наши времена порой приходится пренебрегать нормами морали, — Хэвлок, по привычке своей, на собеседника не смотрел, задумчиво, в последний раз проверяя пистолет на отсутствие неисправностей.
— Скажите мне, адмирал, я похож на человека, которого нужно учить правильно вести себя на спасательных операциях? — Корво поднял глаза на мужчину, а уголки губ Хэвлока вдруг изогнулись, в этой его противной и совершенно неискренней пародии на улыбку.
— Никак нет, Лорд Аттано, просто я думаю, что многолетняя служба при дворе заставила вас думать о себе больше, чем вы на самом деле из себя представляете. Верность… Женщин из династии Колдуин вскружила вам голову. Это может навредить всему нашему плану.
— А как же мои навыки, в которых Её Величество была права?
— Несомненно, они все еще стоят чужого внимания, но фехтуете вы едва ли так же хорошо, как сами о себе думаете.
— Я бы посмотрел на вас, Хэвлок, если бы вы полгода не тренировались, загнивая в холодной и грязной камере. Вы бывали в тюрьме Колдридж? — мужчина отрицательно качнул головой. — Что ж, я рекомендую вам посетить это чудное заведение. Не в качестве туриста.
— Не принимайте близко к сердцу, Корво, просто мне бы хотелось, чтобы вы понимали, что действительно являетесь одним из лучших фехтовальщиков, но не лучшим.
— И вы так просто говорите мне об этом?
— Я считаю, что в нашем деле важно быть крайне честным с человеком, от которого будет зависеть моя жизнь как минимум в ближайшие пару часов.
— И все же, справедливо.
Адмирал кратко кивнул, словно бы откланявшись, при том все не сводя цепкого взгляда серых глазок со своего оппонента. Корво знал этот взгляд, Корво помнил его слишком четко, чтобы тот смог затеряться в глубинах его сознания. Так на него, еще шестнадцатилетнего мальчишку, смотрели противники на клинке Вербены, затачивая свои ножи, словно зубы хищника перед атакой. Так на него смотрели сослуживцы, стоило ему только шагнуть с борта корабля за северные земли столицы, стоило только вздохнуть морозный и влажный воздух Дануолла, пропахший дымом и тиной. Так на него смотрели прожженные далеко не сладкой жизнью и долгой службой адмиралы, все эти высокие чины, молодые и амбициозные кавалеры, безупречно танцевавшие мазурку и кланяющиеся именно с таким углом и грациозным движением рук, с каким было принято в благородном обществе; когда среди них всех лордом-протектором внезапно стал… он. Да, этот взгляд Корво запомнил слишком ясно. Со стороны Хэвлока он был ровно так же ожидаем, как и предательский, слишком резкий финт во время фехтования, сбивающий дыхание, так некстати выбивающий из ритма. Адмирал был готов подвергнуть риску себя и собственное достоинство, если это позволяло бы противнику допустить столь выгодный для него промах. В этом был его совершенный и безотказный стиль.
