Прошло всего пару недель. Пару мучительных, полных боли и криков недель. Он вспоминал их как что-то, что казалось, так и не должно было произойти, а потом открывал глаза, неохотно — и сердце пропускало пару ударов, заставляя дыхание становиться глубже и сбивчивее. Часы тянулись за дни, и всё застыло в веренице ужасных событий, что теперь повторялись в сознании урывками, и оставались выжженным клеймом в памяти. Повторяясь снова и снова, как сон, от которого так и не удалось проснуться. Цепкие когти впивались в сознание, превращая жалкие пару недель в события, поделившие весь мир на «до» и «после»; и даже если это и было, если и хотелось думать, что это лишь несчастная трагедия одной маленькой семьи, крупица в океане целой Империи, стоило только позволить себе открыть глаза, и становилось ясно, что их кошмары стали кошмарами целого мира. Возможно, Чужой был прав. Возможно, была права и Джессамина. Он появился не случайно. И всё это было не случайно, становясь цепочкой событий, изменившей не только их всех, но и всю их реальность.

Но оставалось только догадываться да уставше вздыхать и заставлять себя продолжать вглядываться в окружающий его хаос. Вслушиваться в шум проплывающих мимо кораблей и крики чаек, позволяя им настигнуть собственный слух. В треск стекла под ногами, подобному костям и песку на зубах. Ему казалось, что адмирал говорил о чем-то где-то за его левым плечом, осматривал трупы, переворачивал ткани и касался носком пыльных ботинок упавшего в суматохе подсвечника — но Корво не слышал. Или только не хотел слышать?

Весь мир сомкнулся до тишины — звенящей и оглушающей. Весь мир сомкнулся до капель крови, застывших на блестящем полу. Весь мир сомкнулся до смерти. И до красного макинтоша, мелькнувшего где-то в дали.

На мгновение мужчина остановился, всматриваясь в фигуру, глядящую на него из-за ночи. Теперь она казалась ему знакомой.

***

Весь мир сомкнулся до голоса. В какой-то момент всё просто застыло и не двигалось, и не существовало уже даже обломков Империи и руин Башни под ногами, не существовало крови на руках и ещё горячего обездвиженного тела где-то в до боли знакомых, родных кабинетах, ничтожными несколькими этажами ниже.

Произошло так много? Вспоминая эти события, Корво невольно мотал головой, отпугивая мрачные мысли от своего сознания. Он помнил. Наверное, стоило это признать, он не хотел, но помнил каждый новый миг этих нескольких недель, каждое мгновение, пропущенное сквозь пальцы, каждое выражение бледного худого лица и прикосновение ледяных пальцев до собственной изуродованной мукой кожи. Он помнил холод осенних ветров и помнил взгляды, обращенные в его сторону. Он помнил тот мир. Помнил те дни. Те несколько недель. И каждую новую жертву, смотрящую на него с ужасом за секунду до мига, что стал для неё последним.

Ничего из этого не принесло столько удовлетворения, сколько тот голос. Он перебирал в памяти те последние мгновения, когда в его руках шелестели бумаги, когда под ногами прогибался паркет и крошилось стекло полное крови, когда Джессамина впивалась в его руку ногтями и не отпускала, как бы ни силилась — не могла. И даже в тот страшный миг, когда она застыла, увидев пред собою Лорда Регента. Измученного. Обессиленного, но живого, склонившегося на колени и обездвиженного. Его оскал и мертвую, тихую немощность. Оставалось всего ничего. Сердце считало удары, прежде чем холодный нож впился ему между ребер. И Джессамина кивнула, оставив без ответа немой взгляд утихающих глаз.

Это было убийство, которое она смогла таки простить. Одно из многих прошедших. И ни одного повторившегося.

И даже тогда это было даже не в половину настолько мучительно прекрасно, как в ту секунду, когда голос, сломленный, но всё ещё мелодичный, объял улицы Дануолла, подобно нежным рукам матери, успокаивающего своего ребенка в трудный час. Когда пошел обратный отсчет. Когда сердце не просто пропустило удары — оно остановилось в молитвенном ожидании, как и весь мир вокруг. Заря стремительно прорезала тёмный горизонт и это знаменовало начало нового дня. Чуть более спокойного, чем прежде. Начавшегося с гудков громкоговорителя и десятков людей, вышедших на улицу в ту же минуту.

Джессамина медлила. Она перебирала в руках слова и числа. Секунды тянулись за года и стыдливые взгляды были отведены в сторону. Все знали, что это таинство не должно быть прервано.

И потом таки заговорила. И вся Империя проснулась в такт этому голосу. Пробудилась от этого долгого мучительного сна.

«Уважаемые жители и гости Дануолла. Говорит Джессамина Дрексель Блейн Колдуин. Приношу свои искренние извинения за беспокойство в столь ранний час, но мне выпало право сообщить вам прискорбнейшие известия.

Лорд Регент мёртв.

Башня пала.»