========== Пролог ==========

0

Секрет спокойствия в полном принятии неизбежного. Теперь уж не было ни мыслей, ни чувств, всё исчезло и перестало волновать беспокойный разум, оставляя вместо себя только легкую головную боль, бьющую в виски с пульсирующей постоянностью.

Казалось, это было затишье перед бурей. Бездонная, пустая тишина окружила мир и покрыла его пеленой, сродный Бездне — густой и глубокой, безмолвной, невзрачной. Она создавала мир — она и поглощала его, впитывая в себя свет, внимала всё и каждого, до чего дотрагивалась своим призрачным мертвым дыханием. Пронизанная мыслью, она застыла в воздухе, подобно мрамору. Гладкий и холодный, серый, как океан в месяц дождя, лениво плещущийся под ногами.

Женщина осторожно дотрагивалась до него своими тонкими бледными пальцами — ощущала гладкость камня под тонкой кожей, величие белых колон, держащих на своих могучих плечах тёмный небосвод. Изрезанный черными венами, мрамор прогибался под её руками. Словно мёртвое бездыханное тело. Словно смерть. В своих ледяных стенах он стал для неё домом. Усыпил погибель в объятиях сильных рук.

Место, ставшее началом безмолвия. В иные годы оно напоминало колыбель — в нем обитало спокойствие тысяч душ. Оно умело укрощать и убаюкивать — здесь, где Дануолл оказывался у самых ног, и молочный горизонт с глубокой голубизной гор прорезался сквозь туманную завесу; где некогда, но становилось спокойнее. Китобойные суда проплывали у носков начищенных туфель. Часовая Башня вырисовывалась у запястья. И каждая деталь становилась прозрачной. Хрустально простой и понятной, словно стеклянная фигурка на шахматной доске. Оставалось только сдвинуть её со своего места. И механизмы мироздания приводились в движение.

Теперь же оставался только мятеж мыслей. Шрамы горячей крови на стенах — её же собственной. Фигура дотрагивалась до них и тут же одергивала руку — боязливо. В иные дни это могло бы привести в ужас. И эта кровь бы стыла в жилах, крошилась и впивалась в мягкие ткани, выпуская себя наружу, медленно стекая к подножию огромного металлического сердца Дануолла. Крупные горячие капли разбивались о камень, окропляя собою столицу.

Словно лепестки роз — алых и мертвых. Они осыпались с давно почерневших цветков и окружили собою не столько мир и даже не столько измученный, уставший Дануолл, сколько ровную черепицу камня под её ногами и буквы, выгравированные на нём в немой насмешке.

В этой глади металла на нем можно было увидеть собственное отражение. Тонкие руки, покрытые шрамами, пронзительный и пустой взгляд голубых глаз, повторяющих свет предрассветного неба.

Искаженную и вымученную, болезненную улыбку тонких губ.

Последний чертов осколок безумия.

Цветы крошились под ногами, подобно костям. И в последний раз их пыль усыпала собою этот памятник смерти.

Джессамина Дрексель Блейн Колдуин. Первая из дома Колдуин.Мать для Леди Эмили Колдуин.Императрица для всех нас.1805 - 1837

========== Глава 1: Возвращение домой ==========

1

Прочнейшие высокие стены тюрьмы Колдридж, возвышающиеся над местностью, словно огромный титанический гигант над своими владениями. Он все видит. Он неизменно наблюдает из своего логова и только ждет подходящего момента, чтобы зацепить своими лапами кого-то нового. Проникая в души каждого, коих, конечно, бывает немного, он замечал даже самые мельчайшие огрехи, тайные, скрытые в мраке тревоги и, что бывает уж совсем редко, совести, низменно внушал страх всем, кто был удостоен чести видеть его воочию, самому прикоснуться к самому загадочному и неприступному сокровищу Империи. То были лишь единицы — прожженные военные высоких чинов, самые преданные служители Аббатства, представители монархии. Все те, кто видел в своей жизни вещи и похуже высоких стен.

Внутрь же попадало еще меньше. И те более не возвращались.

Ничего, кроме страха. Скалы окружают один-единственный вход и выход, грозную окровавленную пасть, окропленную кровью падших здесь, словно ряды хищных, заточенных зубов. Они впивались в плоть, в мягкие ткани своими цепями, металлическими дверьми, глухими засовами, докрасна раскаленными иглами… Они раздирали её, заставляли руки истекать собственной сальной кровью, вмешиваясь, втаптываясь в пыль и грязь местных камер, в соленый пот, в ледяную воду. Заставляя кричать нечеловеческим голосом. Заставляя молчать оттого, что уж нет сил на крики.

Здесь не бывает солнца. Даже в самые ясные дни эта крепость бросает тень, столь длинную и густую, что заслоняет собой всякое проявление света, кажется, на многие метры вокруг. Заключенные же света не видят вовсе. Лишь крысы порой выбираются прочь. Их не пускают в богатые роскошные дома местной аристократии, в их сытную жизнь, и они бегут туда, где им всегда рады — на нищие узкие улочки Дануолла, в катакомбы, грязную, пропахшую кровью, мусором и смертью канализацию, но и те слепнут — от вони, от темноты, от чумы, что распространяют так стремительно. И те свирепеют до неузнаваемости, становясь полноправными жителями этого маленького филиала Бездны.

Все тухнет в тот момент, когда вы впервые оказываетесь за стенами самой охраняемой тюрьмы Островов. И это последнее, что видят местные обитатели перед смертью. Смерть… Она никогда не бывает быстрой, никто здесь не удостоен такой великой чести — легко и безболезненно расстаться со своей жизнью. Однако когда этот миг наконец наступает, боль вдруг затихает. И это делает его воистину долгожданным, почти что сладким. Впервые за долгое время можно не чувствовать боли. И это холодное, обволакивающее ничто, стремительно обступающее затихающее сознание, становится настоящим спасением для беспокойных душ.

А их тут много. Только такие и бывают. Это место видело воров, государственных изменников, контрабандистов, убийц… Невинно осужденных. И все становились равны перед мнимым «правосудием» местных палачей, называющих себя судьями, руками милосердия перед мирозданием. Оно пропитано злобой, животной яростью, пропитано болью и криками мучеников, давно уж искупивших свои грехи, но продолжающих неизменно испытывать боль, разрывающую тело и, кажется, саму душу. Ради чего?..

Колдридж смердит мраком, убивающим все хорошее на своем пути. Колдридж затаптывает и выжигает «праведным» огнем все хорошее на своем пути. Он выжигает саму надежду, не оставляя даже веру в вечный покой.

Колдридж остается за спиной.

Прогремел взрыв, и в воздух поднялись клубы пыли, куски металла от центральной двери и несколько десятков болтов (а говорили, самое прочное и охраняемое место во всем тюремном комплексе!). Столько звуков и запахов, восклицания гвардейцев, обрывистые ругательства их начальства, брызжущего слюной от злобы, изнывающая рана от неаккуратного выстрела и потупленный, назойливый звон в ушах — все исчезло, стерлось. На смену образам, тревоги и нескончаемого шума слишком быстрой канители событий, принявших столь неожиданный даже для него самого поворот, пришло лишь глухое, тихое и медленное биение сердца где-то в груди, такое не по случаю спокойное и размеренное. Невесомость мутных вод реки Ренхевен.

Корво помнил её. Из его спальни, из спальни императрицы, как бы больно то ни было вспоминать, на эту реку открывался чудесный вид. Единственный вид вне Серконоса, что был так мил его сердцу. Огромным витиеватым змеем она окутывала и простиралась под ногами могучего строения Башни, несла в своем неторопливом светло-зеленом потоке густой грязный ил, редких невзрачных обитателей, не имеющих ничего общего с их морскими соседями, обломки с китобойных судов и производств ворвани. Покрывалась тонким слоем льда в еще относительно теплые месяцы и поднимала плотный холодный туман, смешивающийся с общим полумраком и дымом от многочисленных заводов, ранними утрами.