Тяжелые шаги армейских ботинок по скрипучим полам. Они, слово рокот молний вдалеке, гулко и грубо отдавались в сознании громче всего прежнего, в самом нутре, и становились все громогласнее, набирая свою силу, вытесняя даже звон, даже, казалось бы, извечно неутихающий пульс в висках. Джессамина нахмурилась, а после обернулась к проходу — столкнувшись взглядом с серыми маленькими глазами, смотрящими на неё с испугом, невиданным ранее.
— Ваше Величество, — Хэвлок прервался, тяжело дыша, и уже хотел было начать говорить, но слов будто бы не нашел — да и Джессамина перебила его в то же мгновение.
— Простите, Фарли. Не сейчас, — она медленно мотнула головой, грустно улыбаясь. Едва ли хоть когда-нибудь в вечно холодном и отстраненном лице женщины можно было видеть и половину того сожаления, что отражалась на нем глубокой тенью сейчас. Но обстоятельства, увы, располагали к иным настроениям. Адмирал распахнул дверь шире.
— Вам необходимо уходить. Прямо сейчас. Пожалуйста, возьмите Леди Эмили и отправляйтесь к Самуэлю незамедлительно. Он уже ждет вас.
***
Бывают дни, когда мир перестает существовать. И шаги остаются единственным, что ещё откликается в болезненном сознании.
Топот десятков ног. В аккуратных темных, но грязных туфельках, в армейских ботинках, сальных носках, галошах, полных грязной речной воды. Они оставляют неясные, смазанные следы по пыльному полу, прогибаются под ними сотни длинных, скрипучих досок, поднимается в воздух удушающий земной прах — и остается в легких песчинками, въедающимися в мягкие ткани. Как полчища обезумевших голодных крыс стекались вниз, к отдаленным бедным районам Дануолла, так и обитатели «Песьей ямы» все наперебой спешили спуститься в подвалы, на первый этаж и к реке, к реке, унося за собой все свои скромные пожитки. Только глаза их блестели не из-за голода — из страха.
Все торопились. Все суетились, сбивались с толку и мысли, да всё бежали куда-то, неведомо куда, время от времени запинаясь, сбиваясь с причудливого темпа, прикрикивая друг на друга и тут же порывисто и неискренне извиняясь, возобновляли процессы, истинную суть которых понять было сложно не то, что с первого взгляда — даже во время непосредственного участия в них казалось, что все это не подвергалось никакой системе, превращаясь в настоящий оплот хаоса, конца и края которому видно не было.
— Мама? Всё в порядке? — Эмили не выглядела особо боязливой — скорее встревоженной и, крепкой хваткой уцепившись в тонкую руку Джессамины, то и дело дергала её за рукав — она всё придумывала и придумывала новые поводы к тому, новые вопросы и темы для обсуждения, только бы не снова сталкиваться со своими мыслями, только бы ещё раз убедиться, что мать рядом — держит её и не отпускает. Просто не могла отпустить.
— Не знаю.
Джессамина медленно и тяжело дышала — это казалось попросту трудным, воздуха не хватало и, столпившись на узкой лестнице, с каждой секундой будто бы становилось всё меньше и меньше. Ей бы хотелось улыбнуться, даже если и натянуто. Хотелось бы сказать, что всё хорошо и Эмили совсем не стоит беспокоиться.
Увы — это было бы ложью таких масштабов, которые она позволить себе не могла. И оставалось только сжимать зубы и отводить взгляд в сторону — во избежание чувства всепоглощающей вины и новой сотни вопросов.
— Убийство Леди Бойл стало последней каплей, — заговорческим шепотом, аккуратно проговорил Хэвлок — так, чтобы бывшая императрица могла уловить суть, а юная кронпринцесса не придала этому большого значения, — Соколов предупреждал, что люди Берроуза перевернут город, но они начали претворят это предупреждение в жизнь. Мы должны покинуть квартал как можно скорее — без лишнего шума и паники…
Мужчина осекся, бегло осмотревшись по сторонам, и тяжко вздохнул. Без паники не получалось, хотя с шумом дела и обстояли лучше, в целом ситуация оставалась плачевной.
— И много у нас времени?
— Гадать не приходится — мы не знаем в каком порядке они проводят зачистку домов, нам может повезти и тогда мы скроемся раньше, чем они успеют даже подумать об этом месте, но в целом факты не играют в нашу пользу: подразделения стражи уже пришли в этот район, а бар считается заброшенным, все это в целом выглядит подозрительно.
— И вы задумались об этом только сейчас? — Корво громко вздохнул.
— Прошу нас простить, Лорд Аттано, мы не в той ситуации, чтобы критиковать решения друг друга.
Джессамина почувствовала, как кровь отливает от её лица: то ли от яростного, глубинного страха, медленно поднимающимся по венам к самому сердцу, то ли от ужасного чувства стыда, странным образом её посетившее и заставившее это сердце неровно сжаться. Она поймала себя на мысли и эта мысль, быстрая, словно бы выстрел, поразила её окончательно. Эти люди… Эти люди. Мужчины и женщины с хмурыми лицами, сокрытыми за густой тенью под козырьком блестящих шлемов, крепкими телами за плотными и жесткими мундирами, с оружием в руках, с горячим порохом в дулах, набитых раскаленным свинцом — все они… Вероятно, были там когда-то. Кратко кивали, стоило только ей пройти мимо, и отдавали честь, то ли ей, то ли Корво, ровно строя линию изгиба локтя именно в том положении, в каком некогда учили их держать офицеры, генералы и адмиралы с напыщенными манерами. Все они давали присягу, кланялись, вставали на колени и повторяли один и тот же заученный текст о вере и верности короне. Стоило ли это хоть чего-нибудь?.. Сейчас казалось, что нисколько.
В горле образовался плотный комок, воздух остался совсем теплым и спертым. Джессамине показалось, что она снова услышала эхо, отдаленное напоминание шагов десятков ног, уже совсем других — тяжелых, далеких, в ровном строевом шаге, таком, от которого сырая земля невольно сотрясалась. Да, она знала этих людей. Она видела их в действии. Когда-то и они пытались её защитить.
— Адмирал?.. — неуверенно протянула женщина. — Сколько мест в лодке, Фарли?
— Семь, Ваше Величество.
— Что вы планируете делать с теми, кто не сможет покинуть паб вовремя?
Ответа не последовало — кажется, в нем и не было необходимости. Молчание, прорезающееся сквозь хаотичные выкрики Уоллеса, исходящие откуда-то словно издалека, хотя он и был совсем рядом, заменяло всякие возможные слова. Всех не спасти. Это было слишком очевидно, а вместе с тем невероятно болезненно и что-то внутри кольнуло ещё сильнее, чем прежде.
Эти люди. Джессамина знала и этих людей. Простодушную и улыбчивую Сесилию, сейчас так кстати исчезнувшую со всяких горизонтов, нахального камердинера с самодовольной улыбкой шире, чем его собственный кошелек, высокомерную Лидию, многочисленных служанок, то и дело мелькавших где-то в узких коридорах и никогда не задерживающихся в поле зрения дольше, чтобы хотя бы уловить их взгляд. Но Джессамина его видела — порой лишь секундный, остановившийся на ней с благоговейным ожиданием, но тут же скользивший прочь, скрывающийся за мраком: полный наивной надежды, горя и тяжелой печали, как долго она думала о том, что эти люди никогда не видели света, как долго воображала себе, что сможет улучшить их жизнь, но…
Всех не спасти.
— Корво, прошу, наденьте маску, — Хэвлок приоткрыл дверь на первый этаж, — Мадам, вы… Тоже, закройте лицо. Пожалуйста.
Под тканью дышать было ещё тяжелее и она подумала, что вот-вот начнет задыхаться — воздуха не хватало катастрофически, а сознание темнело и путалось. Всё плыло — мысли и образы, страхи, звуки, всё это превратилось в композицию ещё более невнятную, совсем неосознанную, похожую на ранние работы Соколова — тусклую и плохо различимую. Кто-то кричал, скрипели люки канализации — и Лидия словно бы сказала, что видела там плакальщиков на прошлой неделе — Пендлтон ей тогда не поверил, но теперь это заставляло беспокоиться. Разбилась кружка, осколки разлетелись по неровному полу, Хэвлок выругался — и тут же нервно покосился на Эмили, что, кажется, впервые не обратила внимание на его забавные слова. Где-то вдалеке шумел мотор лодки — методичный, а вместе с тем несколько сбивчивый, такой же, как и на каждой из их смертоносных вылазок, такой же, в то ужасное утро, когда Корво увидел солнечный свет — Джессамина вздрогнула и снова дотронулась рукою до его ладони. Он был рядом. И это прикосновение вернуло её в чувство. Но лишь на секунду.
