— Возможно, это было бы иначе, если бы так активно не покрывал ругательствами всех нас, — на мгновение улыбка обрела какой-то саркастичный оттенок. — Ладно, бог с тобой, золотая рыбка, — она обернулась к Хэвлоку и Пендлтону, стоящими за её спиной. — Господа, я вас попрошу.

12

— Вы, Корво… Все сильнее удивляете меня, — блеклая тень проползал по лицу адмирала. Но скрылась так же быстро, как и появилась из тьмы.

— Все грешим, — губы обожгла горечь дешевого портвейна — и граненый стакан с глухим грохотом ударился о пустевшую стойку бара. — Мне нечего вам сказать на этот счет.

Шершавая сальная столешница ощущалась под прикосновением неаккуратных, ободранных рук. Взгляд черных глаз скользил по ней — останавливаясь на каждом пятнышке, сколе и потертости; он едва задержался на Лидии, все спорящей о чем-то с Уоллесом, неумолимо отстаивающим именно свою точку зрения и никакую другую — у Корво вечно создавалось впечатление, что он и сам не знал, о чем думает, но Лидия ему неумолимо проигрывала, снова нервно вскидывая руками — он прикасался к каждой тусклой лампе, к шторам, наглухо захлопнутым у каждого, даже самого невзрачного окна. В пабе никогда не хватало света. И даже тот, какой был, исчезал под гнетом окружающего его статического напряжения, плотным дымом нависающим над каждым из присутствующих.

Они отбрасывали столь длинные тени. Густые и черные. И тени эти, вооруженными воинами, уничтожали даже единичные проблески чего-то светлого, лишь изредка просачивающегося в душную пелену первого этажа давно заброшенной «Песьей ямы».

— Вы следили за мной? — Корво лениво качнул головой, повернул стакан так, что те скромные остатки его содержимого, янтарными каплями обернулись по гладкому дну. Могло показаться, что ему было все равно. Правда была в том, что это скорее составляло утверждение, чем вопрос.

Он нахмурился. В груди разгорался огонь некачественного спиртного. Боль в ноге вонзила в него свои острые когти на худощавых лапах, раздирая, разрывая все изнутри. Корво чувствовал, как кровь сохла у него в жилах. И крошилась, впиваясь каждой своей частичкой в его плоть. Мужчина порывисто вздохнул, опираясь спиной на стойку бара, и скрестил руки на груди, лишь временами, совсем редко поглядывая на собеседника. Все ему было тошно от этой унылой грозной мины.

— Да, — без доли смущения или сомнения легко ответил Фарли, наливая себе ещё, — я знал и уже говорил вам не раз — роскошь и высокое самомнение, которыми вы себя окружили, до хорошего не доводят.

— И часто вы себе повторяете это, чтобы уснуть ночами и не отвечать на вопросы совести?

— Я спас вам жизнь, — быстро отчеканил он.

— Стало быть, теперь я должен? — темные брови взметнулись вверх.

— Если вам так угодно.

На мгновение, Корво замолчал, вглядываясь куда-то вдаль, словно бы сквозь алые краски штор, сквозь улицы и переулки: это был такой взгляд, который нес в себе, пожалуй, больше мыслей и уходил даже скорее внутрь себя самого, чем четкую направленность или некую цель, до которой тот однажды должен бы был дойти.

Быть должным кому-то, как Адмирал Хэвлок, — очевидно, не лучшая перспектива из всех возможных. Он нахмурился.

— Спасибо, Фарли, — наконец сорвалось с его губ сухое признание, что тут же были плотно сжаты, словно бы жалея о таком великом радушии чуждой ему благодарности. Нет, Корво правда был благодарен, было бы совершенной ложью говорить, что это не так. Но говорить подобные слова, чересчур значимые и какие-то теплые, своему собеседнику ему вовсе и не хотелось.

— Пустяки, — мужчина ухмыльнулся, — я думаю, что Её Величество бы отправило меня на эшафот, если бы вдруг я позволил вам истечь кровью.

— Спасибо, что не рассказали ей, — произнес южанин уже гораздо тише обычного.

Адмирал не ответил, но они поняли друг друга. Тишина вокруг отчего-то содрогнулась, словно пропуская сквозь себя неуловимую рябь, больше похожую на мягкие круги на воде — и в следующее же мгновение перестала быть настолько металлически тонкой.

— Скажите мне, Лорд Аттано, — он вдруг наконец бросил взгляд на мужчину и после, почти в мгновение, лишь едва касаясь и тут же возвращаясь назад, перевел его на императрицу, сидящую чуть поодаль, — в чем причина такой невероятной теплоты отношений этого поехавшего гения и Её Величества?

На секунду ему показалось, что на лице Корво отразилась уставшая улыбка. Но лишь на секунду.

— Что же вы все так реагируете на теплое отношение Джессамины к кому бы то ни было? Она, вроде, и нисколько не напоминает бездушного и уж тем более безэмоционального человека.

— Конечно, я не могу с этим поспорить, но, поверьте, возможно, спустя столько лет вы уж этого и не замечаете, но она — человек до абсурдности уникальный. И это… Я бы сказал, всякий раз довольно удивительно наблюдать за тем, каких людей Её Величество выбирает в качестве друзей. И то, насколько же их мало.

— Джессамина Колдуин, несмотря на уникальность собственной личности, дружит ровно так же, как и остальные. Лишь волей случая и зовом сердца, никого не выбирая осознанно. Возможно, лишь сердце её более придирчиво, чем у прочих, я не могу её в этом винить. Издержки.

— Несомненно, я тоже. И все же, людей она притягивает исключительно удивительных. Именно так, — он словно бы снова попробовал это слово на вкус, убеждаясь в том, как правильно оно вписывается в его речь. — Удивительных.

— Как я понимаю, моя кандидатура удивляет вас не меньше?

— Лорд Аттано, — вдруг адмирал нескромной ухмыльнулся, — ваша кандидатура в свое время удивила всю Империю, вовсе не только меня. И, прошу, не делайте вид, что это не доставляет вам удовольствия, — мужчина чуть помедлил и сделал еще глоток, странно косясь на собеседника. Он неопределенно повел вытянутым указательным рядом с собственным лицом. — Оно мелькает в чертах вашего лица всякий раз. Каково это, читать о себе в газетах только из-за случайной воли маленькой девочки двадцать лет назад?

Теперь уж они улыбались вдвоем.

— Я не знаю, что вам ответить, Фарли. Думаю, вся наша жизнь — лишь череда удачных и менее удачных случаев. Сдается мне, и вам известна эта простая истина. Вы человек крайне неоднозначный, но точно не глупый, — он отставил стакан в сторону, лишь мимолетом позвав Лидию, и сделал несколько шагов прочь. — Что же касается Доктора Соколова, справедливости ради, стоило бы просто поговорить с Джессаминой, прежде чем сажать её личного лекаря за решетку. Их… Действительно многое связывает. Может быть, даже больше, чем кажется на первый взгляд.

Шаги его стали менее — а может, в самом деле, и в чем-то более — размеренными, четкими и порывистыми, Корво направился прочь от барной стойки, все ещё чувствуя на губах абсолютно противный привкус алкоголя — он-то привык пить только вино долгой выдержки из дубовых бочек, что выкатывали из подвалов Башни, наверное, чаще, чем следовало бы.

И тут же, лишь краем взгляда увидел, что и Хэвлок отставил свой стакан, поворачиваясь грузным корпусом в его сторону. Как, в прочем, казалось, и все на первом этаже: будто бы какой-то механизм, спящий около нескольких часов, сдвинулся с места, и все в одном мгновение поняли, что время имеет цену — душевные бури улеглись, недосказанное было высказано, несколько стаканов ликера и пива выпито, и теперь следовало начать решать вещи, куда более значимые, чем их проблемы, чем волнения каждой отдельно взятой жизни, и даже, наверное, чем сами их жизни.

Джессамина обернулась, будто бы почувствовав единое колебание воздуха у её левого плеча, показавшееся ей, возможно, где-то на самом дне души смутно знакомым — уловила, как цепкий, медлительный взгляд темных глаз скользит по всему её существу, дотрагивается до родинок и бледной кожи, и в конечном итоге останавливается на лице, чье выражение и лишь намек на мимику уже приглашал его к беседе. Но и тогда Корво уж нависал над столом, принимая это предложение.