Она не понимала.

Джессамина слышала стук собственного сердца — громкий и оглушающий; видела легкие покачивания голов в полумраке и завитки дыма, смешивающиеся с ним. «Да, да, понимаю. Вы несомненно правы, только стоит ли оно того?» — «Стоит, не время беспокоиться», — «Отнюдь…» До её слуха доходили обрывки диалогов, спокойные утверждения и не менее спокойный ответы — такая идиллия была непозволительной роскошью среди лоялистов, однако же и она сейчас временами словно бы удостаивала их своими визитами. Каждый раз не по случаю неожиданными.

Шорохи, вздохи. Мягкое касание невидимой руки. Взгляд. «Ваше Величество?..» Все стояли там, столпившись у самого входа и никто словно бы совсем не замечал несчастного гения, неумолимо стремящегося к свободе.

Не понимала.

— Адмирал Хэвлок? — мужчина вздрогнул — кажется, невольно, он быстро обернулся на голос и даже закашлялся, окружая себя новой порцией удушающего дыма. — Не составит ли вам труда объяснить, что здесь происходит?

— Ваше Величество, вы… — он как-то взволнованно переглянулся с Пендлтоном. Взгляд темных глаз скользнул ко входу. К Корво, угрожающей тенью стоящей за её спиной. В нем промелькнул яркий блеск неприкрытого презрения — и тут же вновь сменился тяжелой тревогой. — Пожалуйста, вы не должны здесь находиться, вам придется уйти.

— Мне кажется, это должны решать не вы, Фарли, — женщина привстала на носочки, наклонилась вбок — правый, а затем и левый — пытаясь заглянуть, уловить хоть краешком глаза того, чьи истошные крики поражали слух и заставляли его судорожно сжиматься.

«Вы оглянуться не успеете, как стража перевернет весь город! — Соколов неестественно рассмеялся. — Наивные сосунки, да вас разгромят как только поймут, что меня нет в лаборатории!»

— Послушайте, Ваше Величество, — Хэвлок едва коснулся её плеча, в попытке обернуть женщину в сторону двери — она дернулась, — мы понимаем, что этот человек был некогда вам знаком, но мы находимся в состоянии, когда никому не должны доверять.

— И вам в том числе? — черная бровь изогнулась. Мужчина натянуто улыбнулся, понимая, что его стратегические ходы в любом случае будут обращены против него самого — даже если и он считает, что это не так. Джессамина была заметно ниже него, а адмиралу всё неумолимо казалось, что с каждой секундой он сам становится все ниже и ниже, словно было мелочнее, и вот она уже опережала его на две головы, заставляя ощутить себя меньше, чем он есть на самом деле. Она умела делать это даже и без особого труда. Пендлтон считал, что это, может быть, и неосознанно. Издержки профессии, если можно так выразиться.

— Нет, прошу прощения, Ваше Величество, — он на мгновение замолчал, собираясь с мыслями, — мы выкрали Соколова только потому что он помогает Лорду Регенту, создавая новое оружие. Он спонсирует вражескую армию. Мы не можем просто взять и допустить вас к нему.

— Правильно, адмирал, вы его выкрали, — она качнула головой. — Мне напомнить вам ваши же собственные жалобы о том, сколько они стражи поставили вокруг его дома? Ни один честный, но умный человек не работает у Берроуза по доброй воле.

— Это не делает его фигуру менее сомнительной, моя императрица.

— Фарли, — аккуратно проговорила Джессамина, отчего адмирал невольно шагнул назад. — Этот мужчина работал еще при моем отце, я знаю его с семнадцати лет. Вы правда думаете, что есть хоть какие-либо основания не доверять ему?

— Джесс, — откликнулся мягкий, тихий низкий голос, две крупные руки опустились на её плечи и женщина встретилась с парой черных глаз. Корво встал перед ней. — Я понимаю, что тебе бы, вероятно, очень хотелось его увидеть, но… Это же Соколов. Он почти что безумный гений. Сколько бы лет мы с ним не работали, это не значит, что после твоей смерти он остался верен именно Колдуинам, мы просто не можем утверждать, что знаем, что творится в его голове. Я думаю, они правы.

— Только я не мертва, Корво, — бывшая императрица нахмурилась и на лице её отразилось какое-то смешением удивления, злости и горького отвращения. Она обошла его и приблизилась к угрожающей фигуре военного на расстояние, которое при любых других ситуациях могло бы считаться просто неприличным. — Фарли, пропустите меня.

— При всем уважении, я не могу выполнить вашу просьбу, — мужчина сжал зубы.

— Это не просьба.

Тишина стала осязаемой. Легкий гул, установившейся в комнате за это время, вдруг стих. Многие взгляды обернулись, обратились и остановились на тонкой и маленькой фигуре Джессамины — все они понимали, что перечить ей было бы едва ли не безумием.

Пендлтон вдруг прижался спиной к стене, освобождая и без того узкий, забитый коробками проход, и невольно поймал на себя на радостной мысли оттого, что сейчас не он стоял на месте Хэвлока. Адмирал же тоже сделал покорный шаг в сторону. И даже королевский лекарь, чьи силы на крики, кажется, были неиссякаемыми, а воля непоколебимой, замолчал.

— Соколов, — женщина мягко, дружелюбно качнула головой и развела руками в приветливом жесте. Как бы ей не хотелось держать установившееся напряжение, играющее ей только на пользу, предательская улыбка поползла по лицу — губы дрогнули.

Все не двигались. Будто бы не дышали — даже едва заметное движение груди могло нарушить осязаемую наэлектризованность в воздухе. Тиг Мартин на другом конце комнаты прошептал что-то Уоллесу, и оба они уставились на немую сцену, ибо Антон, кажется, просто не знал, что ответить. Одно лишь единственное слово будто бы было брошено на пол, в ноги старого друга, и Джессамина вдруг почувствовала слякоть тревоги, горячо разливающейся по желудку.

Серебристые умные глаза смотрели на неё не мигая.

Как и большинство людей, застигнутых озарением, внезапной правдой, открывшейся слишком быстро и сумбурно, Антон Соколов стоял в некоем оцепенении. Пальцы его разжали холодные прутья решетки и замерли с какой-то едва уловимой дрожью. Следующие слова, если они таки будут произнесены, он либо выкрикнет, либо они так и не выкарабкаются из плотно сжатых бледных губ. Или, что вероятнее, станут лишь повторение последнего им услышанного.

Мужчина же рассмеялся. И смех этот, громким, не мелодичным колокольчиком, раскатами прокатился на окружающей его пустоте. И вот уже они улыбались вдвоем.

— Ну вы только посмотрите! — возможно, если бы не притягательность столь знакомого лица, Антон бы обернулся невидимой публике вокруг себя. А так, только вскинул руками. — Вы воскресили Джессамину, мать её, Колдуин!

— Я тоже рада тебя видеть.

Соколов рассмеялся снова, на краях его узких глаз блеснула слеза, и он подошел ближе, совсем вплотную к решетке, лишь бы только рассмотреть, уловить жадным взглядом каждую деталь, просто убедиться в том, что это не сходит с ума, а реальность оказалась чуть приветливее, чем все они думали.

— Я знал! — победно воскликнул он. — Я знал, что вы живы, Ваше Величество! — это обращение он протянул долго, насыщенно, словно смакуя — оно определенно приносило ему небывалое удовольствия от возможности — нет, необходимости! — называть так женщину, что должна бы уже полгода покоиться в сырой земле. А она стояла рядом и улыбалась, невольно сгибаясь от накатывающего счастливого смеха. — Время вас определенно не пощадило!

— Да-да, взаимно, — Джессамина вскинула голову чуть выше. — Ты тоже краше не становишься, мой друг.

— Возможно, это было бы иначе, если бы меня выпустили отсюда, — Соколов качнул головой в сторону двери с массивным замком. Женщина понимающе развела руками.