— Извольте, — Корво кратко кивнул.

— Лорд Аттано… Лорд Аттано, уж простите за наглость, но это ведь вы являетесь отцом Леди Эмили? Я полагаю, слухи не врут, не так ли?

— Вы слишком доверяете слухам, Лорд Пендлтон, — предательская улыбка проползла по лицу мужчины. — И что заставило вас думать, что если этот вопрос годами так мучал всю высшую общественность, то я дам ответ на него именно вам, именно сейчас?

— Глупая уверенность в том, что обстоятельства нашего знакомства заставят вас доверять мне чуть больше. Да, знаете, эта наивная вера на основе собственного эго. Прошу прощения.

— Моя работа, Лорд Пендлтон, заключается в том, чтобы не доверять всем тем, кому доверяет Джессамина. И все же, позвольте мне, со своей стороны, на этот вопрос не отвечать.

— Да, вероятно, вы правы, — Тревор кисло прищурился и ухмыльнулся — они друг друга поняли. — Я думаю, у нас найдутся и другие темы для разговора.

9

— Бедняжка, бедняжка Леди Эмили… Как над ней сейчас вздыхают гувернантки и простые прислужницы «Песьей ямы», как отстирывают платьице, смывают пыль с бледного личика, да все приговаривают что-то о грядущей и ближней хорошей жизни… Оно уж потеряло свой свежий румянец. И Эмили им не верит. Мотает головой в сторону, молчит, упрямится. Умная девочка. Она так похожа на свою мать. Иногда я прихожу к ней во сне, смотрю за ней, мелькаю где-то там, среди странных городов и образов в её голове. Девочка гораздо сильнее, чем тебе может показаться. Она боится, боится, как и несчастная Джессамина, как и, будем честны друг с другом, ты, да только из всех вас показывает свой страх наименее явно… Да не будем о ней, есть же вещи еще интереснее, правда?

Этот… Голос. Он доносился словно бы изнутри, извне, приносил с собой не столько страх, сколько ужасный холод и пустую тошнотворную апатию. Корво слышал его слишком часто. Иногда в городе, перепрыгивая с очередной крыши на другую, скрываясь за кирпичными стенами и вдруг парализованный чем-то, что он никак не мог для самого себя объяснить; чаще — во сне, изнываемый от беспокойного громкого шепота в собственной же голове, но что еще хуже и страннее — порой он слышал его от костей. Этих странных костей, поющих будто бы в унисон с его собственными, мужчина находил их так часто — под неровной дощечкой пола заброшенного здания, в закрытых сундуках богачей и их прислуги, в чужих, запертых на столько замков сейфах; чувствовал такую манию притяжения в каждой мышце собственного тела, что едва ли рука не дрожала, чтобы не дотронуться, не прикоснуться к этой таинственной, неизвестной ему магии… Но она излучала опасность. И голос этот вызывал чувства совершенно чуждые.

— Я хотел сказать… Забавно, что ты не умер. Хотя, как я думаю, должен был. Не жалеешь, что согласился на это? — юноша с черными глазницами словно бы с любопытством наклонил голову — да, изображать мнимую заинтересованность у него получалось безотказно. — Чувствуешь? Чувствуешь, как руки соскальзывают с острых краев грязных, мокрых крыш? Чувствуешь ядовитую усталость, немощность, разливающуюся по венам? Ты так хотел бы просто быть со своей семьей, греться у камина и жить своей спокойной, беззаботной жизнью, однако… Все постоянно выходит не так, как мы планируем. Оттого и веселее, — Чужой улыбнулся.

Все внутри словно бы невольно сомкнулось и сжалось до размеров вселенной, до размеров одной только неровной точки на бумаге; в легких ощущалось странное, едва уловимое давление, хотелось вдохнуть — а словно бы было нечем. Он терялся, хватая ртом пустой, несуществующий воздух, окружающего его ничего, а это действительно было ничего — в безызвестной пустоте парили разве что обломки известного ему мира, возвышаясь над огромной, зияющей пропастью, дно которой — а было ли это дно? — кажется, оставалось загадкой даже для самого Чужого, и только лишь огромные левиафаны проплывали над головой, загораживая тусклое подобие солнца, просвечивающего будто бы через плотную дорогую ткань. Освещающего все вокруг густым синеватым светом.

— Тебе ведь нравится, неправда ли? Никогда бы не подумал, что скажешь себе такое, а тебе нравится. Опьяняет… Наконец вылезти за пределы душной комнаты, полной тошнотворного кальянного дыма, ощутить шелест ледяного северного ветра в своих волосах. Выстрелить, с грохотом поражая гробовую тишину дануоллского однообразия. Не по манекену. По живому человеку в мундире, почти таком же, что пылится в твоем шкафу. Почти таком же, каким ты был столько лет назад. Помнишь? Мальчишка, ты так хотел стать кем-то значимым, ты ведь приехал сюда быть солдатом. Ты всегда был солдатом, Корво. И есть ведь в этом что-то, а? Есть что-то в том, чтобы наконец прийти в действие. Просто… Защищать ту, что ты и должен был защитить. И не справился.

Тебя тошнит от запаха крови, и эти красные, насыщенные разводы на руках — они не оттираются, они соскабливаются вместе с кожей, чужого подери — как забавно! — да ты не был создан убийцей! Но давай признаем, ты так хорош. Прирежешь Кемпбелла. Спасешь свою семью. Станешь героем. Этого ведь ты хотел в свои шестнадцать лет, да? Стать героем. И вот вы, значит, снова заживете, проводя свои вечера в скупом и «приятном» однообразии. А ты будешь вздрагивать от мысли, сколько человек пало по твоей воле. И невольно с каким-то потаенным наслаждением возвращаться к моментам, когда летел с одной крыши на другую, и чувствовал эту невесомость.

Чужой ухмыльнулся и радушно развел руками.

— Запомни эту секунду, Корво. Возможно, именно она будет являться тебе во снах. Но в кошмарах ли?..

Вдруг мужчина почувствовал тяжкий вес собственного тела, это тянущее чувство где-то внутри, и боль, ужасную боль в костях и мышцах, от холодной, мокрой черепицы, медленно впивающейся в позвоночник своими так некстати острыми, неровными зубцами. Неудачное падение.

Он невольно оглянулся и прикинул расстояние — Чужой застал его именно тогда, когда неверно высчитанный прыжок бы закончился смертью. Глупой и мучительной, королевский защитник бы разбился, оставаясь холодным трупом где-то в грязной канаве между домами бедных районов Дануолла, рядом с теми, кто так бесславно погиб от голода, рядом с теми, кого позабыли их давно отвернувшиеся из-за их постыдной болезни родные и даже знакомые. Стоит только заметить первые признаки чумы и ото всех отворачиваются. Его бы нашли уж по утру, сняли маску, слишком привлекающую внимание вечно проходящих где-то рядом зевак, и тогда бы весь день, столько часов подряд, по всем новостным заголовкам Империи, из уст в уста бы крутили да передавали новость о том, что Лорд Аттано, печально известный телохранитель почившей императрицы, был таки найден мертвым… Мелкая дрожь пробежала по телу.

Редкий дождь лениво и медленно капал по крышам, по линзам маски, притупляя обзор — хотя в нем и не было необходимости, столько лет этот город оставался неизменным в своем сером однообразии. Жители скрашивали его своими красками, своим смехом и танцами, в солнечные дни они выходили на улицы и дети играли в догонялки, взрослые спешили по домам, закончить дела, присоединиться к празднику жизни и… Да, наверное, был в этом какой-то свой особый шарм. Сейчас же, под гнетом темных небес и луны, лишь так невзрачно выглядывающей из-за туч, полный стражи, больных и уж мертвых, Дануолл казался совершенно не тем местом, куда хотелось бы вернуться. Даже он пал где-то там, в давно прошедшем прошлом.

И все внутри словно бы сжалось, превратилось в картину неясную и мутную, под стать окружающим его образам, сложную для восприятия. В ушах звенело и звон этот притуплял все чувства и эмоции. Вероятно, удар вышел слишком сильным. Или этот черноглазый демон все же смог забраться в его голову?..