Остаток дня она просидела на диване, глядя в окно на дерево, растущее через дорогу. От нее другого не ждали, поэтому никто ей не мешал. Вокруг разворачивалась бурная деятельность: создавался веб-сайт, придумывался текст для плакатов, плакаты рисовались, печатались, размножались и раздавались волонтерам, разместившимся в здании напротив школы, полицейские приходили и уходили, рассказывали о возможных подозреваемых, наполняя надеждой сердце Элизабет. Следователь Фан склонился над прослушиваемыми телефонами и, вероятно, ждал звонка от похитителей. Вокруг прокатного автомобиля полицейские натянули ленту, осмотрели его, а потом забрали для более тщательного исследования, поэтому Алистер озаботился поиском другой машины. По Интернету со скоростью вируса распространился запрос на любительские фотографии, и уже было получено двести шестьдесят снимков, сделанных отдыхающими в Пойнт-Лонсдейле пятнадцатого числа. Увы, на заднем плане некоторых фото полицейские опознали двоих мужчин, осужденных за сексуальные преступления. Соседи и просто любопытствующие приносили цветы и еду. Перед домом постоянно дежурил один из полицейских. Кто-то попытался опустить жалюзи, потому что репортеры снимали с улицы через окно.

— Пожалуйста, не закрывайте, — попросила Джоанна.

Алистер поражал деловитостью и четкостью. Едва они успели дать показания, как он нанял крутого пиарщика. Бетани Макдональд училась с ним на факультете делового администрирования и была «мотивированной властолюбивой стервой». А значит, мастером пиара. Она работала на Олимпийских играх в Сиднее, и благодаря ей в течение часа информация об исчезновении Ноя появилась в «Твиттере» у всех знаменитостей.

— Джейси Мальбо предлагает награду! — объявил Алистер после одного из многочисленных энергичных телефонных разговоров с Бетани. — Двадцать тысяч баксов! И он объявит о Ное на завтрашнем концерте, если мы его еще не найдем к тому моменту. Его фотография появится на огромном экране прямо на сцене!

Он целую вечность вносил поправки и изменения в плакат «ПРОПАЛ РЕБЕНОК» на своем ноутбуке.

— Лицо нужно сделать покрупнее… Контактную информацию лучше набрать другим цветом или шрифтом другого размера, чтобы отличалась от остального текста… Нет-нет, такой цвет никуда не годится.

Он отвечал на бесчисленные телефонные звонки и, не моргнув глазом, снова и снова рассказывал всем одну и ту же историю. Каждый час он выходил к журналистам, дежурящим у дома, и сообщал обо всех последних новостях. Высший класс.

Он потерял самообладание один-единственный раз — когда позвонил коллеге в Лондон, члену парламента Ричарду Дэвису.

— Ричард, это Алистер Робертсон.

Голос у него не дрожал, он всегда сохранял твердость, его ведь за это в свое время и наняли.

— Все отлично. Ну, то есть на самом деле совсем не отлично, но, сами понимаете…

Джоанна услышала, как в трубке ответили ровным и безучастным тоном.

— Ну, — начал Алистер. — Нам нужно как можно больше освещения. Разместить изображение, описание одежды. Но ничего затратного, безусловно. Кстати, к вопросу о размещении… Я тут подумал о воротах на футбольном матче…

Долгая пауза.

— Ладно, не надо, — сказал Алистер, он явно был раздражен. — Я что-нибудь придумаю.

Еще более долгая пауза.

— Да, я понимаю, мы должны быть осторожны, но… — Алистер засопел: то, что ему говорили, расстраивало его все больше и больше. — Да, вы правы.

Алистер швырнул трубку на аппарат, приподнял и швырнул снова, с силой, едва не разбив телефон.

— Что такое? — спросила Элизабет.

— Ничего.

— Все в порядке? — спросил один из полицейских — он только что зафиксировал у Алистера приступ плохо контролируемого гнева и своим вопросом заставил его нервничать.

Алистер постарался ответить как можно спокойнее:

— Берут на мое место другого — временно. Извините, я немного вспылил. Просто я думал, что работа пойдет мне сейчас на пользу, поможет сохранить рассудок.

— Я бы не стал сейчас беспокоиться о таких вещах, — сказал полицейский.

— Да, я тоже так считаю, — поддержала его Элизабет.

Алистер смерил мать таким взглядом, что она невольно отшатнулась.

Когда на закате он снова задернул шторы в гостиной, Джоанна пошла в постель. Молокоотсос лежал на тумбочке рядом с кроватью — наверное, это Алистер его туда положил. Она зашвырнула прибор под кровать и упивалась болью в груди.

Ночью Джоанну снова разбудил плач. Когда она подошла к дереву, звук почти смолк, и попугая на этот раз не было, но стало легче, и, вернувшись в дом, она смогла поспать час или два.

Проснувшись, она обнаружила записку от Алистера и его матери: они уехали в отделение полиции. Вопреки советам Алистера Джоанна подошла к компьютеру Элизабет и попыталась войти в свою почту и на страничку в «Фейсбуке», но ее пароли оказались недействительными. Очевидно, кто-то, Алистер или полиция, сменил пароли или удалил ее аккаунты. Она подумала, что, пожалуй, это правильно, вот только сейчас ей было страшно одиноко — так пусто на душе и так хотелось прикоснуться к чему-нибудь родному, знакомому. Вот если бы мама была жива. Джоанна бы все отдала, чтобы поговорить с ней, обнять ее, рассказать ей обо всем, спросить у нее, что делать, как все это пережить. А теперь у Джоанны осталась только Кирсти.

В сумке мобильного не было. А вдруг полицейские его не забрали? Джоанна несколько раз набрала свой номер на городском телефоне Элизабет и побродила по дому, прислушиваясь, не раздастся ли где знакомый звонок. В конце концов трубка нашлась на пыльной верхней полке хозяйственного шкафа в бойлерной. Алистер спрятал ее, но забыл выключить. Ха! Джоанна выглянула в окно — убедиться, что машина Элизабет не вернулась, — и набрала номер Кирсти.

Раньше Кирсти всегда находила правильные слова. Когда сбежал отец Джоанны, Кирсти велела ей действовать: набрала номер его продюсерской компании и заставила Джоанну с ним поговорить. Он ее любит, сказал отец, ему очень жаль, но иногда так бывает, что родители становятся друг другу чужими, а ей-то он обязательно напишет, и приедет ее навестить, как только закончится ближайшая съемка, и свозит ее в свой новый дом в Канаде. После этого разговора Джоанне на какое-то время полегчало — пока она не поняла, что ничего этого папа делать не собирается. Но Кирсти постоянно была рядом и помогла ей справиться. И когда умирала мама, Кирсти приносила Джоанне в больницу лотки с карри и книги и обнимала, когда нужно было выплакаться.

На этот раз Кирсти говорила все не то.

— Когда это произошло, здесь было пятнадцатое февраля, — сказала Джоанна. — Но у вас было еще четырнадцатое, во всей Великобритании было четырнадцатое число, в моей родной стране. Я потеряла этот день, четырнадцатое. Он просто исчез, как и Ной. Понимаешь, в этом самолете случилось что-то такое, что из моей жизни исчез целый день — и забрал с собой Ноя.

Рассуждения Джоанны были слишком странными и бессвязными — из-за них Кирсти еще громче разрыдалась.

— Бедная Джо, милая моя Джо, как бы мне хотелось тебя обнять. Ты не должна терять надежду. Алистер о тебе заботится? Есть там рядом кто-то, кто позаботится о тебе?

— Ты просто говори, — попросила Джоанна. — Я хочу слышать твой голос.

Она так надеялась, что Кирсти перестанет окутывать ее незаслуженной добротой, но подруга только плакала. Она так тревожилась за Ноя, была так раздавлена горем любимой подруги, так корила себя за то, что не была с ней рядом в эти страшные дни. Попрощавшись и нажав отбой, Джоанна почувствовала себя еще хуже, чем до разговора. Она решила больше не звонить подруге и порадовалась, что Кирсти не может прилететь (ее отец проходил курс химиотерапии), а потом стала ругать себя за то, что могла этому обрадоваться. Она превратилась в чудовище.

Алистер вернулся, с порога сообщил, что через час у них запланировано телеобращение. И принялся готовить ее к новой пытке.