— Протестую! — раздался голос Мэттью Маркса.

— Протест принят, — отозвался судья.

— Она производила впечатление хорошей матери?

— Протестую! — прокричал Мэттью Маркс.

— Вы можете отвечать, миссис Уилсон, — сказал судья.

Джоанна потом еще долго будет гадать, почему отвечать на этот вопрос было уместно, а на вопрос про супругу — нет.

— Я помню, что она точно знала, сколько дней ее малышу.

— Она производила впечатление хорошей матери?

— У меня четверо детей, я произвожу впечатление хорошей матери?

— Пожалуйста, ответьте на вопрос, миссис Уилсон, — настаивала судья.

Миссис Уилсон распрямила плечи, лицо ее стало краснее прежнего, пот лился со лба уже чуть ли не ручьем.

— Я видела их всего пять минут. Он производил впечатление человека, которому жарко и который очень устал. Она производила впечатление человека, которому жарко. И который очень устал. Я понятия не имею, какой матерью она была — хорошей или плохой.

Осуществление плана

— Еще не поздно, — повторила Джоанна, когда они выехали из города.

Алистер не ответил. Потом он скажет, что не отвечал, потому что она ни о чем не спрашивала.

Им понадобилось пять минут, чтобы доехать до дома на берегу залива, соединявшего Пойнт-Лонсдейл со старинным приморским городком Куинсклиффом. На обочине шипел и искрил, изогнувшись дугой, оборванный электропровод. Вдоль залива в ряд тянулись дома. Один из них принадлежал семье лучшего друга Алистера. Алистер приезжал сюда погостить на каникулах, когда учился в университете, и на этот раз написал другу письмо и спросил, нельзя ли будет снять дом на время отпуска. Друг на следующий день прислал ответ:

Тогда вместо этого дома Джоанна сняла коттедж с видом на море.

Алистер вышел из машины, постучался в дверь, чтобы убедиться, что в доме никого нет, зашел за угол, проверяя, не установлены ли где видеокамеры, и вскоре исчез из поля зрения Джоанны. Она сидела в машине, не в силах пошевелиться. За то время, что они ехали из коттеджа, с ней что-то случилось. Тело словно онемело. Она ущипнула себя за руку, но ничего не почувствовала. Ударила по лицу и снова ничего не почувствовала. Оглянулась и посмотрела на заднее сиденье — на голубой сверток — и опять ничего не почувствовала. Джоанна вышла из машины, открыла заднюю дверь, расстегнула ремень, достала голубой сверток из голого пластикового детского креслица, подержала — и ничего не почувствовала. Когда Алистер вернулся из-за дома и забрал у нее сверток, она тоже ничего не почувствовала.

— Сядь и опусти голову между коленей, — посоветовал он. — Чтобы не упасть в обморок. Их сад — точь-в-точь как я его помнил. Там очень красиво, Джоанна. Там растет лилли-пилли — помнишь, ты хотела посадить такое же дерево у нас в саду. Садись, никуда не ходи. Я сам обо всем позабочусь. Так удобно? Не ходи за дом, слышишь? Оставайся здесь.

— Давай не будем этого делать. Еще не поздно, — сказала она, но коленки заглушили слова, да и Алистер все равно уже ушел.

Раздался плач.

Она подняла голову. Ей казалось, она просидела так не один час. Снова плач. Самый прекрасный звук из всех, что ей доводилось слышать.

Это был не плач. Это выла сирена.

Джоанна выбралась из машины и посмотрела вверх на затянутое дымом небо. Вдали показался вертолет. Выла, вероятно, пожарная машина. Джоанна уже собралась крикнуть, позвать Алистера, но в ту же секунду он подбежал к машине, запрыгнул внутрь и крикнул:

— Запрыгивай! Быстро!

Они поехали, и Алистер включил радио.

— Если вы живете в Лорне и видите пламя, не пытайтесь выйти из дома. Слишком поздно…

Он резко вывернул с подъездной дорожки на пустынную улицу — так, что машину занесло, и поехал в сторону Пойнт-Лонсдейла. Он вымыл руки — видимо, в саду нашелся шланг с водой, — но грязь под ногтями осталась.

Радио продолжало монотонно причитать…

… Если вы живете в Энглси и видите пламя, не пытайтесь выйти из дома…

Теперь было уже слишком поздно.

— Последний пункт — и все, — сказал Алистер.

Он думает о ней. Он всегда о ней думает. Она мысленно повторяла его слова, снова и снова. Последний пункт — и все, последний пункт — и все, последний пункт — и все.

Глупая Джоанна. Она почти поверила в это.

Черный цвет неба стал каким-то другим черным. Когда оно треснуло и разверзлось, Джоанна поняла: это все оттого, что тучи встретились с дымом.

Приятная перемена.

Алистер часто рассказывал ей об этих тучах, и всегда — в романтическом духе.

— Несколько дней стоит невыносимая жара — такая, что хочется поселиться в холодильнике, а потом небеса вдруг распахиваются, и ты выскакиваешь на улицу танцевать!

Ей нравилось, когда он говорил о родных краях. У него в такие минуты всегда оживало лицо.

Огромные капли дождя точно щебнем лупили по лобовому стеклу. Сначала редкие, потом все чаще и чаще. Алистер остановил машину напротив магазина, едва различимого за стеной воды. Они огляделись по сторонам: ни людей, ни машин — и посмотрели друг на друга.

Последний пункт — и все.

— Ты все помнишь? — спросил Алистер.

Она кивнула.

— Хочешь, проговорим все еще раз?

Она мотнула головой.

— Готова?

Она снова кивнула.

— Молодчина. Не нервничай и помни про наш план.

Алистер поцеловал ее в лоб, выбрался из машины, пересек улицу и вошел в придорожный мини-маркет. Джоанна увидела, что он берет с полки детские влажные салфетки — строго по сценарию.

Она стала считать выдохи и вдохи, пока не досчитала до ста двадцати, как и требовалось, затем вышла из машины и тоже направилась через дорогу к магазинчику.

Он не уточнил, что именно ей следует купить, поэтому она схватила первое, что попалось на глаза, — упаковку «Тампакс» — и положила ее на прилавок.

Молодой продавец продолжал тыкать пальцем в экран телефона, протягивая им сдачу, и даже не взглянул на них и не ответил на «спасибо». Через минуту ему придется прерваться и все-таки обратить на них внимание, подумала Джоанна, когда Алистер открыл перед ней дверь и пропустил вперед.

Какая-то машина проехала мимо, обрызгав ее.

А в остальном полный порядок, на улице ни души.

Они вместе перешли через дорогу. Алистер открыл дверь машины. Заглянул внутрь. Закричал что-то Джоанне. Она не ответила. Он крикнул снова. Правильно, она ведь должна была ответить.

Он крикнул в третий раз:

— Его нет!

Когда до нее наконец дошел смысл его слов, они показались ей такими желанными и восхитительными, что сознание сыграло с ней злую шутку. Ей больше не придется следить за тем, что помнить, а что забыть. Она просто поверит в это. Нынешняя правда куда лучше той. Его нет. Кто-то украл его. Она залпом выпила эту прекрасную ложь.

— Его нет! — орал Алистер. — Нет!

Она впустила в себя эту мысль, наполнилась ею, зарядилась ее восхитительной силой. Его нет. Кто-то другой совершил страшный поступок. Не она.

Вот какое это было Происшествие.

Она посмотрела на детское кресло: ни Ноя, ни голубого одеяльца.

Она закричала. Ее мальчика больше нет. Кто-то отнял его у нее.

— Где он?! — отчаянно выкрикнула Джоанна. — Ты видел кого-нибудь?

Алистер не слышал ее, потому что бегал по дороге, делая вид, будто высматривает подозрительные машины или подозрительных людей, и кричал при этом «Ной!», а потом перебегал на другую сторону улицы — чтобы снова вернуться.

Джоанна бросилась обратно в мини-маркет, распахнула дверь и выдохнула:

— Моего ребенка украли!