Ты разбудила меня как обещала, но предложила дождаться твоего возвращения с тренировки. Я предавался безделью еще час, но, понимая, что мне требуется быть в Перми по делам, всё-таки начал собираться в путь. Написал тебе записку, напомнив мой городской номер телефона, собрался и уехал.

Все последующие три недели твоего отсутствия я вел себя как дитя. Через день после возвращения из Горска был мой день рождения, который, как всегда сопровождался недельной пьянкой и вереницей бесконечных приятелей. Потом потекли непривычные для меня дни раздумий о тебе. Тянущейся, приятной конфетой во рту, я растягивал в уме твои слова, услышанные там, в гостинице. Я обдумывал каждый твой жест, каждый твой взгляд. Вскоре я обнаружил, что думаю о тебе почти постоянно.

— Нет, так нельзя. — Говорил я самому себе, — и вновь погружался в мысли о тебе.

*****

Шаг пятый. Окончательный. Те дни, что тебя не было, я много и напряженно работал с матерью, дописывал диплом и проводил занятия. Я пару раз пил в известном тебе баре и два раза просыпался в постели нашего общего знакомого, чье имя я упоминать не должен. За неделю до твоего приезда я взял себя в руки окончательно и сконцентрировался на происходящих в моей жизни изменениях, которые были мне непривычны.

Ты появилась у меня 19 октября. Я провел занятие, а когда все уходили, удержал тебя за локоть, попросив рассказать о твоих успехах в спорте. Ты сообщила, что тебе необходимо срочно поехать в твой дом, который, пока вы живете в квартире, остался без присмотра, и покормить дворовых собак. Я попросил тебя взять меня с собой, потому что очень хотел провести с тобой вечер, а потому придумал какую-то нелепицу: сказал, что не знаю, что такое "дворовые собаки" и хочу посмотреть. Ты недоверчиво покосилась на меня, потом высмеяла мой снобизм, но, слегка поколебавшись, согласилась. Я улыбнулся, пообещав вести себя прилично.

— Ты волнуешься от того, что хорошо знакома с моим разгульным образом жизни? — спросил я.

— Нет. — Был ответ.

— Не волнуйся, я обещаю вести себя хорошо. — Продолжал я.

— Ты меня словно не расслышал, — рассмеялась ты, — я не боюсь тебя, мне неудобны другие вещи.

— Какие? — спросил я.

— Мой дом, — ответила ты, — просто ты к такому не привык. Это очень бедный дом, в очень плохом состоянии.

— Ерунда, не переживай.

Когда мы прибыли, мне стал понятен твой дискомфорт. Дом и верно был очень беден. То, что ты жила в таких условиях, показалось мне бесчеловечным и несправедливым размахом жизни. Испытав порыв сильной душевной тревоги и желания помочь, я предложил тебе напрямую, в будущем, если такие потребности возникают, обращаться ко мне за помощью. Но ты, вспыхнув, замолчала, и я понял, что задел твою гордость. Я постарался отойти от этой темы, тут же переведя ее на твои спортивные успехи, и ты отвлеклась. Мне была совершенно непривычна обстановка в твоем доме. Все было простым, даже проще чем в старинных избах. Рубленая руками мебель, печь на дровах, которых почему-то не было. К счастью, был октябрь, и необходимости прятать себя от морозов не возникло. Но спать нам предстояло в холоде.

Ты сообщила, что мне придётся спать на твоей кровати, а тебе — в родительской. Вот дела! Мне не хотелось спать в твоей кровати, и я сообщил, что так мы замерзнем. Не было ни дополнительных одеял, ни спальников. Ты, вновь помедлив, все же согласилась.

Ночью стало так холодно, что мы невольно придвинулись ближе друг к другу, укрывшись двумя одеялами с головой и шепотом говорили о нашем клубе. Мы хихикали, вновь обсуждали Сашино поведение, которое за это время стало уже совсем приличным, и обсуждали вполне здоровый конец наших с ним отношений. Смеялись над Шатовым, обсуждали следующую вылазку в лес, на Каму. Я пообещал прогулки по воде, и ты впервые тогда сообщила о своей боязни акваторий. Я пообещал, что воды будет мало. Ты согласилась. Вскоре я услышал, что ты стала говорить медленнее, а затем уснула. Я пытался разглядеть твое лицо в темноте, потом откинул одеяло до плеч. Во сне твое лицо было таким спокойным, таким умиротворенным, что я невольно залюбовался. Я набрался смелости и взял в руку прядь твоих кудрявых волос, пропустил эту прядь между пальцев, улыбнулся своим неожиданным мыслям и… уснул. Проснулся по своему обыкновению, в шесть утра. Встал, размялся и вышел умыться за пределы дома, к водонапорной колонке. Кофе в твоем доме не было, и я решил съездить за ним. Когда я вернулся, ты все еще спала. Я попытался найти хоть что-то для приготовления утреннего, бодрящего напитка, но не смог. Вскоре проснулась и ты, посмеялась над моим недоумением и приготовила завтрак. Я тогда заметил, как хороша ты по утрам. Губы, еще не успев стряхнуть с себя томность сна, были неловко приоткрыты, отдохнувшие глаза были полны бодрости и заряда. Твое милое, доброе лицо то и дело посещала улыбка. Смешливость и постоянный позитив в тебе вызывали во мне ответные чувства. Сколько же можно улыбаться? Солнце, скудно пробивающееся тогда в окна дома, освещало твои светлые кудри, а я смотрел на тебя с высоты моего роста, тайно пытался хватать локоны, и… милая, я не мог тогда не влюбиться.

Камский гидроузел в это время не пропускал баржи с лесом, а потому шлюз держали закрытым. На уровне Сылвы были шестая и седьмая камеры шлюза. Мы командой пересекали по отмелям Каму, и та команда, которая быстрее всех сматывала канаты, протянутые вдоль песчаной полосы, побеждала. Отмель была узкой, идущей от одного берега к другому. Ты взяла на себя последний этап, так как ты спортсмен, сообщив, что именно на последнем этапе могут понадобиться подобные навыки.

Мы очень быстро начали и также быстро закончили наши бега, уступив лидерство команде противника настолько, что было ясно: твои навыки нас не спасут. Однако ты, ожидая своей очереди, в нервном возбуждении, прыгала почти у противоположного берега, а я, как человек, который бежал первым, стоял на берегу, на холме и наблюдал.

Кто-то вдруг сказал мне, что открыли шлюзы. Я увидел тебя и Мишу, стоящих на отмели, которую стало скрывать водой. Миша был близко, а потому, рванув на берег, достиг его в считанные секунды. Я вспомнил, что ты не умеешь плавать и бросился к тебе. Еще с холма я видел, как ты побежала в мою сторону. Я бежал изо всех сил, понимая, что, если вода накроет тропу слишком быстро, и ты оступишься, найти тебя под водой будет уже очень сложно. Я знал, что отмель слегка уходит вправо. Я бежал навстречу тебе уже по мелкой воде, но поняв, что ты приближаешься быстрее, развернулся и, крикнув тебе, чтобы ты держалась за мной, рванул обратно. Река прибывала быстро. К берегу мы подбегали уже по колено в воде. Поднявшись на холм и упав на траву, мы оглядели друг друга. Ты была очень напугана:

— Ты сказал, шлюз не закрывают!

— Они не должны были. Прости! — ответил я.

— Чёрт, ну ты свалял дурака! — Накричала ты. Это было неприятно, но я видел, что ты испугалась. Мы, все еще тяжело дыша, поднялись на ноги и пошли к остальным. Обернувшись, с холма, мы увидели, как по Каме прошла баржа с лесом. Я приобнял тебя за плечи и еще раз извинился. На даче, боясь, что ты простынешь, я предложил тебе выпить хотя бы немного коньяка, но ты наотрез отказалась.

*****

Вечер. Ты попросила довезти тебя до дома. На завтра у тебя важное сочинение в школе. В город мы примчались уже к полуночи. Эти минуты врезались в мою память почти до мельчайших подробностей. Вот ты спрыгиваешь с мотоцикла, встаёшь по левую руку от меня, говоришь мне о том, что время провели классно, что очень не хочешь домой. Говоришь, что тебе нравится на даче. Я почему-то запоминаю эти слова. Смотрю на твои губы почти без отрыва. Ты смеешься, задаешь мне вопросы, и я говорю, что провожу тебя до подъезда, потому что район не внушает мне доверия. Ты сообщаешь, что не стоит труда и собираешься уйти, но я вдруг, понимая, что к глазам подступила пелена, а в горле внезапно застыл выдох, хватаю тебя за локоть.