«Всё, о чем вы рассказали, доктор, звучит настолько фантастично, что поверить в это можно лишь с большим трудом. Честно говоря, если бы у меня не было за плечами физического образования, пусть и в далеком прошлом, и массы самых невероятных материалов за годы работы научным обозревателем, я заподозрил бы в вас человека либо не вполне вменяемого, либо гоняющегося за дешевыми сенсациями», – признался Николас.

Доктор помолчал, бесцельно передвигая по столу карандаш и пытаясь привести в порядок мысли:

«Я вполне разделяю ваше отношение к сказанному мною, Николас – позвольте мне вас так называть, – я и сам вряд ли бы поверил, если бы услышал подобное, но я несколько раз повторил тесты, неизменно получая один и тот же результат – вирус синтезирует набор функционально не нужных ему белко́в, блокирующих умственные способности человека».

В лаборатории повисла тишина, прерываемая лишь звуком перекатываемого по столу карандаша и стуком капель в мойке для лабораторной посуды.

«Ладно, доктор, предположим, что вы правы, но почему мы не видим результатов этого… м-м… разрушающего интеллект вторжения?»

«Здесь всё просто. Необходимо время для того, чтобы белки́ выработались в достаточном количестве, накопились в мозгу, начали разрушать нейроны, производящие дофамин, ну и так далее. Не забывайте, что нейродегенеративные заболевания, приводящие к слабоумию, развиваются не один год, скрытый период может длиться несколько лет».

«Но ведь наш организм побеждает в конце концов вирус, а значит, белки́, которые поражают мозг, уже не должны производиться внутри наших клеток», – недоумевал Николас.

«Вот здесь-то и кроется главная опасность! Конечно, наш организм научился избавляться от вирусов – он уничтожает клетки, пораженные им или включает внутриклеточные механизмы уничтожения, аутофагию, например… Но проблема этого вируса заключается в том, что будучи уничтоженным, он оставляет, некоторые фрагменты своей РНК в нашем геноме навечно, и именно эти фрагменты кодируют белки́, которые приводят… м-м… к слабоумию.[2] То есть налицо парадоксальная ситуация – вирус побежден (никакие тесты его уже не выявляют), а белки́-убийцы интеллекта продолжают синтезироваться».

«Хорошо, допустим, что так и есть, но зачем вирусу производить белки́-убийцы интеллекта, если они ему не нужны для размножения… В результате каких мутаций вирус научился их вырабатывать?».

«Боюсь, вы не вполне уловили суть моего открытия, Николас, способность вируса производить функционально ненужный ему бело́к никак не могла появиться естественным путем – это результат искусственной, направленной мутации, точнее результат генного модифицирования!».

Николас невольно поёжился, наливая горячий кофе в кружку, вспомнив эту часть беседы с Саймом. Прошла уже неделя с момента их последней встречи, но каждый раз оглушающая невероятность заявления доктора накрывала его, когда он вспоминал подробности того разговора. Перспектива, в течение нескольких лет превратиться в беспомощное существо со все более редкими проблесками сознания, была настолько безрадостной, что Николас несколько дней после той встречи находился в прострации, не реагируя на настойчивые требования редакции сдать, наконец, материалы для публикации в очередной номер журнала. Перспектива неизбежной регрессии усугублялась еще и осознанием того, что в подобном состоянии окажется подавляющее большинство населения, поскольку распространение нового вируса было поистине ошеломляющим. По оценкам вирусологов, до девяноста процентов населения планеты должно было быть неминуемо инфицировано. Картина миллиардов слабоумных индивидуумов, медленно угасающих в собственных нечистотах, была настолько невыносимой, что Николас несколько дней не выходил из дома и не отвечал на телефонные звонки, пытаясь найти аргументы, опровергающие заявление доктора.

В течение нескольких дней он прочитал все, что смог найти в сети о вирусах и теперь, наверное, вполне мог бы сдать несколько экзаменов по вирусологии. Однако, всё, о чем он узнал, лишь подтверждало заключение Сайма – в природе не существовало ничего лишнего, и всё, чем обладали и что производили различные, и сложные организмы, и простейшие, включая вирусы, было направлено исключительно на обеспечение их жизнедеятельности и бесконечное их воспроизводство. Ничто и никто в природе не производил ничего избыточного – все было задумано и приспособлено только для выживания и размножения. И значит, заявление доктора об искусственной природе нового вируса, было совершенно логично и вряд ли оспоримо.

Кстати, интересный напрашивается вывод – чем более высокий уровень развития индивидуума мы имеем, тем более лишних, избыточных вещей он должен производить, а из этого вытекает, что абсолютно развитый разум или «разум сверхцивилизации» будет предаваться исключительно излишествам и наслаждениям, совершенно отринув функциональность… и в конце концов вымрет, как мамонты и динозавры. Возможно, они и вымерли по той же причине – развились до такой степени, что загнулись от непрерывных развлечений и излишеств! Николас невольно улыбнулся, представив картину извивающихся от наслаждения туш диплодоков и стегозавров и стонущих от удовольствия Ти-Рексов. Впрочем, этот вывод справедлив, если предполагать непрерывно линейное развитие, а мы помним, что ничего линейного в сложных системах не бывает, все норовит быть нелепо криволинейным, мысленно опроверг сам себя бывший физик.

Конечно, в пользу искусственности происхождения вируса, прежде всего, говорил аргумент недопустимости избыточных функций, но были и другие доводы. При крайне высокой степени распространения и заразности, смертность от него была, не сказать, что незначительной, но в общем-то невысокой – два-три процента, не больше, – чего никогда не наблюдалось в прошлом у вновь появившихся вирусов. Все новые паразиты сначала были чрезвычайно летальными, достаточно вспомнить печально известную «испанку» – вирус гриппа, который, появившись в начале двадцатого века, косил людей миллионами.[3] Однако, позже этот убийца мутировал, приспосабливаясь к новому носителю – человеку, – и становясь менее летальным, обеспечил себе постоянное место обитания и размножения, иначе какой прок от убитого тобой носителя. Выходит, что кто-то, создавая вирус, сознательно «замаскировал» низкой смертностью истинную угрозу вируса – свести всех с ума. Но зачем?

Пронзительный звонок смартфона оторвал Николаса от воспоминаний. А! Вот и Бор, сейчас узнаем о вчерашних подвигах и свершениях, оживился он, отодвинув кружку. Однако это оказался вовсе не Бор, а его Ева, которой вчера у Цу́керов, насколько мог вспомнить Николас, не было. Впрочем, полагаться на собственную память сейчас было бы несколько самонадеянно.

– Привет, Николас, как ты там, голова в порядке? А рёбра? Ты вчера так навернулся с лестницы, что я даже подумала о паре сломанных рёбер! – привычно затарахтела Ева.

– Подожди, Ева! Да, привет. Как с лестницы, с какой, когда?

– Ты что, совсем ничего-о…? Впрочем да, к этому времени ты уже так залился виски и абсентом, что скорее всего, находился в состоянии полной амнезии, – радостно оживилась Ева в предвкушении подробного изложения подвигов Николаса, что отнюдь его не обрадовало, поскольку он надеялся, что эта часть его жизни, связанная с бесконечными попойками и множеством беспорядочных случайных связей, осталась позади.

Три года назад Николас расстался с женой, после чего, неожиданно, пустился во все тяжкие, не подозревая, что последние несколько лет жизни с Мэй в нем жило это, на первый взгляд ничем не объяснимое, страстное желание выйти из круга забот и обязанностей среднего обывателя Джерси-Сити. Он будто стремился наверстать годы, потраченные на обустройство гаража, бассейна и детской, обязательно-скучные ежемесячные визиты к родителям жены и нудное заполнение налоговых деклараций раз в декаду. Д-а, оторвался, другого слова и не подберешь, досадливо поморщился Николас, словно на пиру во время чумы погулял… а чума-то пришла с явным опозданием.