– А это правда? – Ольга не удержалась от вопроса.
– Что? – недоумевая, посмотрела на неё Карина Измаиловна. – Ты про спатифиллум? Конечно, правда. Чудо, если он уживётся в одном горшке с антуриумом. Они ж как небо и земля, мужчина и женщина. Красный, как Марс. Белый, как Венера.
– Может, как Луна, – предположила Ольга и пояснила. – Красное солнышко, белая луна, как жаркое лето и студёная зима.
– Какая разница? Просто нефига ходить здесь и орать! Тоже мне, «царица полей» нашлась. Цветочек дарёный загубили, а мы крайние. Нефиг-нефиг!
2.1. Часть первая
Больно! Надо же умудриться словить занозу в таком месте. Шип кактуса крепко вошёл в нежную кожу прямо на сгибе правой руки. Самому возиться неудобно, а попросить помочь некого. Один остался!
Только расковырял до крови. Но кажется, всё-таки вытащил. Если что-то не достал, то уверен оно уже вытекло вместе с кровью. Пластырь, зараза, никак не хотел клеиться. Хоть изолентой бинтуй. И почему только кровь не останавливается? Неужели, вену задел? Нет, не может быть.
Пластырь после нескольких неудачных попыток занял законное положение в неудобной впадинке. Но наутро он всё равно слетел. Кровь уже не текла, зато ранка от недавней занозы выглядела ужасно. По руке расползся огромный уродливый синяк.
На работе ранка от занозы всё время беспокоила. К вечеру стало хуже. Поднялась температура. Тело начало ломить. Правая рука ныла. Закидавшись аспирином, я лёг спать. Снилась какая-то чушь… Утром я едва на работу встал. День прошёл в безумной лихорадке. С трудом я вытерпел до пяти и ушёл домой.
Жарко. Душно. Сердце колотится, стучит в висках. По спине стекает пот. Не могу нормально вздохнуть. Как рыба на суше, хватаю воздух урывками. Хорошо ещё лифт заработал. А то по лестнице бы не поднялся. И так голова кругом. Скорей бы уж дома оказаться, в постели… отлежаться. В аптечке вроде ещё остались пакетики с антигриппозным. Надо развести и выпить, а потом уж лечь спать.
Ключи. Где чёртовы ключи? Вот. Руки дрожат. Пальцы не слушаются. Так! Надо собраться. Вот так! Уже лучше. Замочная скважина, гадина, никак не хочет принимать ключ. Сколько попыток ей ещё нужно?!
Наконец-то!
Раздался долгожданный щелчок отпирающего механизма. Дверь, шаркнув, открылась, впуская моё пылающее в болезненной агонии тело.
Шаг.
Голова закружилась. Кажется, сейчас упаду. В ушах застыл продолжительный гул. Ощущение такое, будто мозги распухли. С кухни донёсся грохот. Словно что-то тяжёлое упало и рассыпалось.
Бах-бух-так-тах-тах-та-ах…
Что это? Всё недомогание тут же как рукой сняло. И вот, я стою посреди кухни в состоянии полного недоумения. Всё как всегда, как обычно. Разве что…
Как?
Выброшенный на днях горшок с кактусом вновь стоял на подоконнике в целости и сохранности. Правда выглядел он посеревшим, чёрно-белым. Хотя… кто знает. Может, виновато освещение и дура-температура. Но всё-таки странно. Не приснилось же мне, что я выкинул его? Хотя… сейчас я ни в чём не уверен.
Подташнивает. Есть не буду. Надо бы развести чего-нибудь от простуды и жара. Руки не слушаются. Пожалуй, пойду полежу немного, может, полегчает. А уж потом…
Диван разбирать нет сил. Раздеваться тоже. Голова кругом. Падаю… Да что ж такое?!
Бах-бух-так-тах-тах-та-ах…
С трудом разлепляю глаза. Темно. Уже заполночь? В окно круглой монетой светит луна. Огромная и неестественно белая. А на подоконнике… Кактус! Как он здесь оказался? Жарко. Одежда липнет к телу. Мерзко. Надо ополоснуться.
Коридор, тёмный и длинный как тоннель. И что там в конце? Ах да, свет. Холодный лунный свет. Он тянет свои бледные лапы с кухонного окна сюда, в коридор. Надо идти. Ноги едва переставляются.
Клац! Клац-клац!
Выключатель не работает. Похоже лампочка перегорела. Ладно. Пусть так. Вода ледяная. Хоть умыться бы.
Полотенце. Да где ж оно? Шарю руками по кафельной стенке. Пусто. Может, на стиральной машинке? Шарк-шарк ладонями по гладкой крышке.
А это что? Какой-то… Горшок?! В пальцы вонзились мелкие иглы. Кактус?! Откуда?! Здесь?! Бежать! Я побежал, собирая на голову и плечи дверные косяки. Вот и диван в лунном свете…
Бух!
Я плюхнулся на упругую поверхность, вдохнув носом пыль, набившуюся в ворс. Чихнуть бы. Да что-то совсем дурно. Тошнит. В голове словно прибой бьётся.
Что за звук? Разговор?
«После поговорим. Я сказал: «после»!» – рявкнул кто-то, выдёргивая из ватного состояния болезненной полудрёмы.
Чик-чирк-чик-клац
Кто-то отпёр входную дверь. Медленно с шорохом открыл её, но не вошёл. Кто? Лариса? Зачем? Ах да, мы же не договорили…
С трудом поднявшись, я направился в коридор. Входная дверь качнулась и распахнулась окончательно. В квартиру ввалился мужчина в плаще точно таком же, как у меня. Вторженец сбросил с ног ботинки, и они разлетелись по коридору. Качнувшись из стороны в сторону, он стянул с себя плащ и повесил на крючок. На мой крючок!
Я с негодованием смотрел в спину наглого вторженца, пока тот шагал в кухню. Весь его облик искажался и дрожал передо мной, как в пламени свечи. Слабость не давала наброситься на непрошенного гостя. Я лишь медленно тащился следом, опираясь рукой на стену. Дрожь пробивала каждый мускул. Вот и кухня.
Вторженец достал из холодильника банку пива, открыл её и, попивая, встал у окна. Пошаркав рукой по подоконнику, он вытащил из угла горшок со злополучным кактусом. Мгновение, и вот уже его пальцы тянут за скукоженный увядший бутон. Какая знакомая ситуация.
Вторженец развернулся ко мне лицом…
Семён Семёнович
– Семёныч, погоди. Разговор есть, – высокий широкоплечий опер нагнал Семёна в коридоре. А ведь он уже собирался идти домой. Так не хотелось сегодня встревать во что-то.
– Чего приключилось, Вадим? – нехотя поинтересовался у него майор.
– Есть у меня к тебе вопросик один. Подбрось до метро. Обсудим. Ты же на машине?
– На машине, – согласился Семён Семёнович, невольно кивнув. Опер среагировал моментально, с подозрительной радостью сказав: «Отлично! Пошли?».
По дороге выяснилось, что приятель Вадима занимался делом Шаховой. И тут оказывается, что какой-то следак из другого района суёт в него свой нос. И вроде ничего такого, но гаденький осадочек у Семёна всё-таки выпал. Получалось, что ни за что, ни про что лишил хорошего человека покоя. И тот не придумал ничего лучше, чем по-дружески разведать у Вадима, чем вызван интерес к аварии Шаховой.
– Зря беспокоится, – Семён Семёнович одной рукой вынул из своей папки-портфеля листок с портретом рыбоглазой девушки.
– Пропавшая, – пояснил он, показывая рисунок Вадиму. – Поисками занимается одна фирма, специализирующая на поиске людей.
– Частные детективы? – хмыкнул Вадим, разглядывая портрет.
– Похожа на погибшую Шахову. Я бы сказал одно лицо. К тому же пропавшая тоже страдала от сахарного диабета.
– А имя у неё есть?
– Приехали, – Семён Семёнович сделал вид, что не услышал вопроса. – Пускай твой приятель не переживает…
– Так звать пропавшую – как? – Вадим не попался на уловку.
Семён Семёнович уже собирался сказать: «Акулина», как случилось нечто странное. Папка-портфель мирно торчащая между сиденьями вдруг свалился под ноги оперу. Вадим потянулся чтобы поднять упавшую вещь и замер, что-то разглядывая. У него в руках появилась белый файл. Семён Семёнович мог поклясться, что такого в его портфеле не было и быть не могло.
– Акунина Акулина Аку… – прочёл Вадим, спотыкаясь на каждом слоге. – Это прикол такой? Шутка? Где здесь хотя бы ударение ставить?
Опер начал перебирать наброски Семён Семёновича, которые тот делал по памяти. К делу, так называемой Акулины, они отношения не имели. Или казалось, что не имели. И вообще откуда всё это взялось, да ещё в таком виде? Вадим вытащил какой-то исписанный листок и, читая явно по диагонали, забормотал:
