Она ушла от него. Ее решение было сильным. Решиться на смерть может только тот, кто имеет несгибаемый стержень. Уже потом он узнал, что сломило хрупкую детскую психику Нэнси. Но так и не смог найти тех уродов, что надругались над ней.

С того дня насилие обрело для Луки особенный смысл. Он закалял себя, омывал руки кровью садистов, не замечал, что сам превращался в им подобного.

Дрожали руки, и кончик сигареты подрагивал им в такт, обозначая степень желания… Никак не получалось зажечь зажигалку, она лишь высекала бесполезные искры, от которых было невозможно прикурить. Неожиданно, когда зажигалка, наконец, заработала, резкий порыв ветра из приоткрытого окна снова на миг отдалил необходимый, как воздух, момент первой затяжки. Наконец горький, чуть тянущий, нервно сводящий дыхательные пути дым проник в легкие и принес, нет, не наслаждение и не счастье, а только успокоение и удовлетворение, потому что наконец-таки все так, как должно быть. Даже усталость, как будто, откатила на мгновение.

Лавандовый дым вился вокруг него струйкой и улетал за ветром, который протискивался в распахнутое окно и начинал свой путь по полутемной комнате. Стоило бы включить свет, да, но ему сейчас не до этого.

Он опустился на пол прямо там, где стоял – у окна, за которым истекал сентябрь, оперся спиной о стену, не спеша, без всякой любовности снова затянулся и начал выпускать дым колечками, которые своей замкнутой формой почему-то наталкивали юношу на мысли о вечном и глобальном. Устало закрыл глаза. Он не подал документы в колледж в этом году. Просто не смог…

Наконец, мутным взглядом Лука скользнул по роскошно обставленной кухне и скривился, как от зубной боли. Чуть пошатываясь, подошел к бару и плеснул в низкий граненый стакан отцовский виски.

Напиться и убиться.

Алкоголь и огонь не самые лучшие друзья, думал он, глядя на горящий камин, где язычки пламени уже уступили свой танец слою прогорающих угольков. С момента как Лука зашел в гостиную он добавил еще пару шотов, и его окружение начинало выглядеть слегка специфическим. Тепло огня, которое соеденилось с пульсирующим жаром алкоголя в крови, привело к тому, что рубашка на его теле стала совсем влажной от липкого пота, не говоря уже о том, что зрение подводило и картинка стала двоиться. Можно ли считать полностью нормальным тот факт, что алкоголь в его стакане оставался весьма устойчивым, в то время как вся окружающая мебель начала отплясывать чечетку?

Лука глотнул еще немного темной жидкости. Сквозь тишину он снова слышал в своей голове голос отца, вбивающего в него понятие о его долге перед семьей, стенания бывшей матери, смотрящий сквозь пальцы на происходящее. Вдруг все перечеркнул всплывший в сознании отрезвляющий, но томный голос сестренки. Такая дерзкая, но такая наивная.

Глаза обратились к дорогим часам на левом запястье. Почти два часа ночи.

Юноша сместил помутневший взгляд в сторону и увидел свое искаженное отражение в запотевшем стекле стакана – небритую поверхность щеки, темную вязкую желтизну глаз.

Янтарно-алый свет огня проходил сквозь темно-коричневую жидкость в его стакане, превращая ее в червонное золото. Лука откинулся назад, уронив голову на спинку кресла, очень медленно опустил веки так, чтобы смотреть на огонь камина сквозь ресницы, будто сквозь бахрому пожухшей травы.

Образы, которые отплясывали перед его внутренним зрением, завладели его вниманием. Дэмит. Проклятая чертовка. Сорвала все баррикады, украла покой, изнасиловала его мысли. Сегодня он не сдержался. Узнал, что она с подружкой едет к своему кузену и не сдержался. Наговорил сверх меры. Она ведь не железная, она – не он. Но ей нужно стать сильнее. Он не имеет права допустить повторения истории его родной сестры. Если для этого ему предстоит сломать мышку – так тому и быть.

Дэмит даже не знает, как запала ему в душу. Ее зеленые глаза повсюду ему мерещатся и даже во снах. Как трудно закапывать эти ощущения, но это лучше, чем она прикоснется к его отравленной душе. Закидать зародившиеся чувства могильной землей, так будет правильно?

Его демон не по зубам этой мышке. Только парни из группы знают, какой клубок змей поселился в его сердце. Но новые песни выдают с головой, кажется, они уже обо все догадались.

Лишь когда в окне уже задался рассвет, и робкие солнечные лучи коснулись его потных всклокоченных волос, а в сознании окончательно помутилось, он уснул, так и не услышав долгожданного хлопка входной двери. Она вернулась.

Стояла в прихожей и смотрела на отключившегося парня. Кажется, он ждал меня всю ночь. Топил чертей в крепком алкоголе и вынашивал очередные обидные слова. Лука никогда не покажет того, что не захочет, чтобы я знала. Он – ящик Пандоры. Иуда. И я готова продать себя за тридцать серебряников…

Кажется, я заболела. Стала губкой, впитывающей в себя все плохое, что может выплеснуть из себя этот парень, что спал передо мной сном младенца. Он методично втаптывал меня в грязь, наносил глубокие раны. Каждую ночь я рвала свою душу, чтобы прекратить испытывать то, что гнило у меня внутри. Лука проклял меня этими эмоциями. Я хотела ему понравиться, стать достойной, сильной, никогда не жаловалась. Мне не нравилось это тупое прозвище, что он дал мне. Мышь. Хотя, если это намек на то, что я жила с отбросом, тогда все верно. Сама же я считала себя скорее ежом, чем хвостатой пищащей тварью. Колючая снаружи, но слишком пушистая внутри.

Кажется, со мной случилась любовь. И теперь никаким чудом, никакими усилиями ума и воли, никаким лукавством мне не вернуться в прошлое. Наверное, избежать этого было просто невозможно.

Но одно я знала точно – если понадобится – пойду до конца.

Мой взгляд упал на смятый лист бумаги. Тот был насквозь пропитан пролитым виски и лавандовым табаком. Неровный почерк плясал, но я все равно силилась прочесть, «украсть» еще один его кусочек для себя…