Я задыхалась. Лучше бы я тоже умерла в тот день. Шептала что-то нечленораздельное, упав коленями на мокрый от дождя газон. Вытерла кровь, бегущую по подбородку. Чистилище, семь кругов ада… все было лучше, чем вспоминать увиденную картинку. Я завалилась на траву и завыла. Если бы боль была только физическая, нет. Внутри жег нестерпимый огонь, неожиданно подступило к горлу и меня вытошнило. «Дэмс, ты в порядке?», долетел до воспаленного сознания чей-то вопрос. Повернула лицо и увидела сидящего передо мной Вильяма. «Да, блин, но в каком-то хреновом порядке». «Может, вызвать скорую», кузен присел рядом со мной и, не кривясь от вида рвоты, погладил меня по голове. «А легче станет»? «Да, наверное. Я не знаю». «Вот и приходи, когда узнаешь, а пока оставь меня в покое», – «Ну нет уж, кукла, так дела не делаются». Вильям не стал задавать больше вопросов. Просто привстал и легко подхватил меня на руки. «Запомни, мелочь… Семья – это не те люди, которые произвели тебя на свет. Семья – только для тех, кто не оставит тебя наедине с проблемами».

С того дня я прекратила сдерживаться и строить из себя святую невинность. Если вы думаете, что католическая школа – это обитель покоя, то мой вам совет подумать еще раз. Школа «Богоматери скорби» – настоящий ринг, с боями без правил. Но, первое правило Бойцовского клуба? Все верно – никому не рассказывать о Бойцовском клубе[2]…

Ширли перестала справляться с моим характером и отношением к ней. Да и не особо хотела, я думаю. Ей только и оставалось, что жаловаться Селесте. Она успокаивала маму и говорила, что все изменится, вон ведь «Вильям уже учится в колледже, ему прочат хорошую карьеру в спорте». Но со мной ничего не менялось. Мать, так же как и раньше, находила утешение в компании сомнительных мужчин. К сожалению, она не выглядела потасканной. Аккуратная фигура, упругая грудь и ягодицы, все еще привлекательное лицо, на котором эффектно выделялись зеленые глаза и пухлые губы. Рабочий ротик… Может, когда-нибудь исполнится ее заветная мечта и она, спустя огромное количество смятых простыней, отхватит не только толстый член, но и такой же толстый кошелек? Оставалось надеяться, что тогда я от нее, наконец, избавлюсь.

Мне рано пришлось научиться заботиться о себе самой и, постепенно, я вообще перестала называть некогда родную женщину – матерью. Ширли никогда не забывала купить себе косметику или платье, зато с завидной регулярностью страдала провалами в памяти, когда дело доходило до моих нужд. Так у нас могло не быть еды в холодильнике, и зачем, если она питалась за чужой счет? Поэтому все соседи знали меня в лицо. И, невзирая на мои татуировки и пирсинг с легкостью доверяли посидеть со своими детьми, выгулять животных или постричь газон перед домом. Или например я вдруг резко вырастала из одежды и обуви… Стоило бы посвятить хвалебную песню секонд-хендам, благо на их ассортимент у меня хватало заработанных денег.

И вот я смотрела на нее и четко понимала – ей не суждено измениться. Она хуже, чем блудница, потому что в Святом Писании даже Мария Магдалина пошла за Иисусом. Женщина же «породившая меня» была как суккуб, в постоянном поиске греха, прелюбодеяние – это ее наркотик. Я больше не могла оправдать ее «жажду члена» поисками любви. Любовь – она ведь не о сексе. А ей было нужно лишь, чтобы ее отымели, поставили на колени, вогнали поглубже, опустили, заставили целовать ноги.

Я быть такой не хотела. Я знала, что не повторю судьбу своей матери. У меня будет совсем другая жизнь. Но чем старше я становилась, тем чаще я ловила себя на том, что прислушиваюсь по ночам, замираю и не могу дышать от сковывающего чувства внизу живота. И скоро все стало еще хуже – мама перевела меня в государственную старшую школу Хоумвуда. Мой побег от себя закончился, впереди меня ждали лишь некогда загнанные в угол собственные демоны.

И вот свое совершеннолетие я встретила уже распробовавшей многое. Была и первая сигарета, и стакан теплого пива, и абсолютно нелогичная любовь к старшекласснику.

Вильям уже давно сбежал из Хоумвуда в «Город судьбы» – Дес-Плейнс, который находился в пригороде Чикаго, и заканчивал обучение в колледже Оактон. Как говорят – «шило на мыло», но зато там неплохая студенческая стипендия. После похорон Эммы мы больше не виделись. Да я от этого и не страдала. У меня теперь была новая жизнь со своими друзьями, интересами, тайнами. И в моих мечтах на первое место вылез он – Лука Готье. Парень перевелся в нашу школу в двенадцатый класс из пансионата Индиан-Спрингс. Хоодили слухи, что его отец, Сотер Готье, затеял бизнес в нашем захолустье, после того, как переехал с семьей в Америку из Франции еще пару лет назад. Теперь отец Луки владел несколькими клубами, на сколько мне было известно со слов гланой сплетницы Хоумвуда – Сьюки Палмер. Однако, хоть и бизнес-дела шли в гору, семья их развалилась после несчастного случая, произошедшего с младшей сестрой Луки. Видимо именно поэтому мистер Сотер и забрал сына из приличного пансионата к себе "под крылышко".

Так что, стоило Луке обьявиться в Хоумвуде, он стал тем самым золотым ребенком", к которым я всегда относилась со скпесисом. И все же этот гад был так хорош, что в ненавистную школу я ходила только ради него. С волнением и потными ладошками ждала каждого звонка с урока, чтобы на короткой перемене успеть добежать до черного входа и, спрятавшись, подсмотреть как юноша целуется с очередной чирлидиршей. Директор названивала матери и жаловалась, что я в оценках я совсем скатилась, и с такими невеликими успехами мне грозит временное отстранение от занятий. После этих телефонных бесед Ширли "включала мать": кричала и пыталась запирать меня вечерами дома. Мы ругались до сорванных голосов. И я все равно уходила, возвращаясь потом глубоко за полночь.

Да, от матери я унаследовала не только глаза, но и всепоглощающее стремление к поиску любви. Вот почему я такая, и искать оправдания мне ни к чему. Теперь я стала понимать, чего мне тогда хотелось. Мне был нужен кто-нибудь близкий и ощутимый. И я втайне выбрала его. Несколько месяцев я представляла, как окажусь на месте очередной пассии, и Лука поцелует меня. Я четко решила, что добьюсь своего, невзирая на мнение окружающих.

А потом… Потом случилось то, что и должно было случиться.

Пятница. Горячий майский ветер теплым маслом ласкал мои ноги. Рыжие волосы, доросшие после неудачной стрижки до лопаток, легко развевались, освободившись от эластичной резинки. Я дождалась, пока вышибала у входа в клуб "Вниз под землю" отвлечется, и вошла.

Меня всю колотило.

– Привет. Лука?

Погруженный в свои мысли, парень едва покосился на меня через плечо. Он был выше меня почти на две головы. Достаточно широкая спина была скрыта под черной кожей куртки. Начало лета в том году было прохладным, поэтому я даже не удивилась.

– Да?

Я знала, что должна была показаться ему хорошенькой… Пожалуй, немного худовата, но с приятными округлостями во всех положенных местах. В тот вечер я надела белую майку с принтом и коротенькую юбочку, из под которой по-моему замыслу должны были виднеться округлые бедра. Нелепый наряд для нестабильной погоды нашего округа. Сейчас для меня очевидно, что ему наверняка показалась смешной та серьезность, читавшаяся в моих больших, похожих на оленьи, зеленых глазах.

Я не улыбалась. Плотно сжатые губы выдавали напряжение.

– Я надеялась, что найду тебя здесь.

– Ты надеялась меня найти и нашла, – усмехнулся юноша. Он так странно проговаривал шипящие и глухие согласные, это было слегка похоже на звук, которые обычно издают змеи, когда выбрасывают свой раздвоенный язык из пасти. – Не пойми мое любопытство… но, похоже, я тебя не знаю. Не так ли?

– Так. Не знаешь. Строго говоря, я тоже тебя не знаю, – чуть заметно поморщившись, выпалила я, – мне известна только твоя репутация.

– Вот как? – Лука нахмурился. Его густые брови сдвинулись к переносице. Я почти почувствовала, что его раздражение возрастает. – Ты, вероятно, имеешь в виду мою музыку? Мы сегодня охренительно выступили…