Но вскоре солнце скроется где-то в молчаливой дали. На землю мягкой поступью спустятся сумерки, и у меня под окном неуверенно зажжется фонарь, отбрасывая желтые лучи своего света на затихшую улицу. И только вдали, на стыке земли и воздуха, еще будет мерцать лиловый след, который тоже вскоре потускнеет и растворится, уступая место ночным стражам-фонарям.

Я вздыхаю и смотрю на зажатую меж пальцев истлевшую сигарету. Она потухла. Как потухло и то, что когда-то было мной.

Ночью возмутительно хорошо, болезненно приятно слышать, как кричит тишина, как забиваются в углы сознания мелкими деталями мысли. За окном кто-то стучит принципами о чужие тела, распластавшиеся на хрупком и мокром снегу. А мне по-прежнему не совестно, больно, но не совестно. Я знаю, сегодня теряются дети, сегодня птицы мёрзнут и засыхают кактусы. Ночь дала мне свой безлимит на бессонницу и адреналин, на не расправленную кровать или на смятую простынь. Слабость, иллюзии, расползающийся под пальцами потолок, безликие стены, сигареты… Дым и грех, сердце в пепле выкуренных дней, прокуренных до костей вечеров.

У меня нет ничего, что можно было бы спрятать вне тела, вне разговоров и шороха по комнатам. Наверное, нужно закрывать глаза, перестать теребить кусок материи, выйти вон, на загаженную декабрем дорогу и пробежаться до первых фонарей. Согреться и забыть, что есть кто-то, кто заполучил меня с потрохами. Наверное, всё дело в моей обуви. Она нарочно не позволяет мне двигаться быстрей, тормозит и пытается увести в сторону, но только не туда… Грешным негоже ступать на святую землю, в места девственных прогулок по дворам.

Перекрасилось всё. Жизнь дала новый виток, она перечёркнута, но все еще не начата заново.

Полный ноль, полный бред и скука. Скука? Нет, это невозможность быть не одной, желание заполучить его ещё раз, ещё на короткое мгновение, или на пару сотен таких мгновений. Попытаться помочь, вовремя протянуть руку, постараться излечить. И пусть снова будет больно и страшно. Мне кажется, я готова.

Всё бесит, всё надоело… Мне не хочется больше. Или хочется… Наверное.

Середина лета выдалась на редкость жаркой. Июль изнурял людей палящим солнцем и отсутствием любых признаков влаги в атмосфере. Я получила итоговые оценки за семестр и собиралась вплотную заняться завоеванием Луки, пока парень не определился с колледжем. Больше ничего не мешало мне чувствовать себя достаточно взрослой для него. В душе жила надежда, что мои модельные качества, которые он оценил под мостом, не прошли даром, и я готова заменить Луке всех его пассий.

– Ты бы хоть эту гадость из носа вытащила! – Выдернул меня из грез материнский голос. – Чудовище!

– Ну, маам, дырка же зарастет…

– И хорошо!

– …и мне придется делать ее снова, – ехидно добавила я «вдогонку».

Ширли, в жесте «как с ней сладить», опустила руки и направилась в сторону холодильника.

В шесть вечера я уже крутила педали с рюкзаком за спиной, в полной уверенности остаться на ночь у подруги. Сьюки Палмер – почти мое наследие. Благодаря ее набожным родителям, мы все восемь лет нашего «заключения» в школе Богоматери скорби, были «не разлей вода». Девочка внешне «божий одуванчик» – сероглазая блондинка, днем – тихоня и отличница, но вечером она срывала все свои маски. И меня буквально выводило из себя, что ей выпала участь попасть вместе со мной в тот католический ад, что называли «школой», в тот время как ее старший брат Итан вовсю наслаждался свободой. Не знаю, как ему удалось перешагнуть через гибель его девушки, которой, как оказалось, была Нэнси Готье, но по виду было не определить, страдал ли он от потери.

Через полчаса я уже поставила велосипед возле дерева и подошла к дому Палмеров. Сердце неистово заколотилось в предвкушении чего-то великого, как сама вселенная, чего-то, что было бы предначертано только мне. Свобода. Ветер. Небо. Все это только мое и только для меня. Закатив глаза, я переступила порог.

Подруга стояла в коридоре, красила помадой и без того большие губы. Огромные глаза цвета холодной стали уже были подведены, и даже длинные ресницы щедро прокрашены тушью. Светлый каскад волос распался по плечам и волнами стекал на объемную грудь. Природа щедро ее одарила. Еще никто из мужчин во всем Хоумвуде, будь то сопляк или старый дед, не смог пройти мимо этой вертихвостки не свернув шею. Меня всегда забавляла ее непосредственность на этот счет. Она округляла глаза и выдавала свое коронное «ваау». Не могла я понять, что это значило для нее. Удивляло, что поднимает члены как роту на подьем? Словно в зеркало себя никогда не видела. Моя мелкая дурочка.

– Привет.

– Какие люди! Дэмс, ты давно приехала? – Сьюки начала забавно пританцовывать, вызывая невольную улыбку.

– Только что. Куда намылилась?

– Воздухом подышать! Ну не дома же торчать? Пошли, сейчас классно потусим.

– Где?

– Сейчас с Итаном домчим «к Луке». Наши уже почти все на месте. Деньги есть?

– Есть, – нехотя ответила ей. Последние, добавила уже про себя.

– Ну, вообще по кайфу. Потопали.

Да, ее брат был популярным красавчиком. Он играл за местную футбольную команду. Американский футбол. Прямо сюжет из подростковой мелодрамы. Его, наравне с «Воронами», группой, в которой Лука был солистом, хотела каждая девчонка. Светлые длинные волосы, отрастающие быстрее, чем у любой представительницы слабого пола, такие же серые, как у сестры глаза. Они были узковаты, и когда парень прищуривался или смеялся, совсем превращались в щелочки. Однако это ничуть не портило его внешности. Я бы сказала, что он был типичным американцем – вытянутое лицо, тяжелый подбородок и прямой нос. Вроде, ничего примечательного, но и выдающегося тоже. В этом году Итан совсем осмелел, и мне совсем не нравилось, как он иной раз раздевал меня глазами. Сьюки в упор не замечала этого и вторила «Совет вам да любовь, но детишек пока не делайте», а я все равно лишний раз не хотела крутиться перед его перевозбужденным носом. Еще с начала моего перевода в старшую школу мы с ним пытались быть вместе, и я отчаянно старалась его полюбить.

Вот и сейчас, он снова мысленно поедал меня своими глазами вместе со шмотками. Неловко. Но для него это – любовь. Хотеть девчонку до помутнения в голове. Вы сами когда-нибудь думали над тем, что такое любовь? Романтичные одноклассницы не скрывая восторга в овечьих глазках описывали друг дружке сладкие грезы, нежные поцелуи и пикники при лунном свете. Честно говоря, мне уже тогда хотелось рассмеяться им в лицо. Все просто – любви просто нет. Есть страсть, жажда обладания, есть похоть, которая толкает на безумства. Именно это заставляет парней сжимать девушку в своих руках и, сдерживая стоны, "лизать" в ее губы раз за разом. Я пыталась терпеть горячие и потные от волнения руки Итана на своей груди, пыталась принять, что это от большой любви он прижимает меня к грязной стене за школой.

Но это было не то. Я все поняла в ту ночь под мостом, у заброшенной автозаправки. Когда была с другим. Тогда мне хотелось быть слабой, пока Лука сжимал мои тонкие запястья, в попытке совладать с собой. Я помню каждый щелчок его полароида, помню позы, в которые становилась. Теплые губы, пахнущие лавандовыми сигаретами на моей шее, сбившееся дыхание и почти рык, останавливающий и сдерживающий внутреннего демона на цепи. Такой маленький грешок, который мне нравится вспоминать, закусывая губы.

Я, наконец, призналась себе, что сквозь стыд пробивается почти невесомое чувство радости и сердце убыстряет свой ход. Встречаясь в коридорах, мы оба на выдохе проводим по губам языками, смотрим по сторонам, не догадался ли кто-то из одноклассников. Наша маленькая тайна, о которой никому не хочется рассказывать. Грязный маленький секретик, сладковатым ядом плавящийся в разгоряченной душе. Но это не заставляет меня считать себя хуже, чем я есть на самом деле. Просто Итан еще не понял, что я ему не по зубам. А Лука… мы еще наверстаем.