А-Яо прошествовал к своему месту и с помощью Лань Сичэня опустился на него. Покидая помост, Лань Сичэнь окинул быстрым взглядом зал. Мо Сюаньюй в облике Не Хуайсана сидел на месте главы ордена Не, рассеянно играя веером. Цзян Ваньинь, проигнорировавший банкет и прибывший лишь этим утром, взирал на мир еще более хмуро, нежели обычно. В глазах Су Миншаня отчетливо читался вопрос, и Лань Сичэнь едва заметно кивнул ему.

Лань Сичэнь занял свое место и посмотрел на А-Яо. Тот, убедившись, что все в сборе, поднял руку, чтобы подать знак начинать Совет, когда вдруг к нему протиснулся чуть растерянный управляющий и доложил:

— Глава ордена Цзинь, в коридоре ожидают приема двое посетителей.

— Все аудиенции после Совета, — ответ А-Яо прошелестел столь тихо, что пришлось напрягать слух, чтобы разобрать слова.

— Они, — запнулся управляющий, — настаивают, что они должны предстать именно перед Советом кланов в полном составе.

У Лань Сичэня в груди все похолодело.

Неужели Не Хуайсан напоследок переиграл их? Они, так стремясь избавиться от угрозы с его стороны, кажется, упустили из виду, что почти всю игру Хуайсан вел чужими руками. Возможно ли, что даже его гибель не оградила А-Яо от последнего ядовитого выпада?

Лань Сичэнь посмотрел на помост, не скрываясь: сейчас все взгляды были устремлены на Верховного Заклинателя. А-Яо оказался в безвыходном положении: он не мог отказать просителям, у которых имелось дело к Совету, однако, догадываясь, кем они были направлены, тоже осознавал надвигающуюся угрозу.

Поджав губы и выпрямившись на своем троне, А-Яо все так же негромко, но очень четко произнес:

— Пусть войдут.

========== Глава 28 ==========

Когда порог зала перешагнули две женщины, Цзинь Гуанъяо ощутил в груди предательский холод. Он узнал их обеих в тот же миг, как увидел, и понял, что его ожидает после их слов. Видимо, имя брата Не Хуайсан трепать все же не желал, и потому перед Советом кланов решил продемонстрировать другие позорные дела Верховного Заклинателя. На мгновение Цзинь Гуанъяо даже стало интересно, что именно покажется почтенным заклинателям более постыдным: женитьба на сестре или убийство отца?

Совет встретил появление двух женщин недоуменным перешептыванием. Те не выглядели заклинательницами, не казались знатными или состоятельными. Они даже не были молоды и не обладали красотой. И пусть Цзинь Гуанъяо знал, что когда-то Сы-Сы была ослепительно хороша собой, но многочисленные шрамы на ее лице не оставили и следа от прежней красоты.

Сердце пропустило удар.

Цзинь Гуанъяо признался Лань Сичэню, что убил отца, — и тот закрыл на это глаза, проявив понимание. И позже Лань Сичэнь тоже неоднократно повторял, что способен принять в своем названом брате… нет, пожалуй уже точно возлюбленном, все его темные стороны. Однако убийства бывают разными, а в случае с отцом Цзинь Гуанъяо дал волю копившимся годами горю, обиде и ненависти. В нем всегда жила некая артистичность, присущая еще его матери. Вот только Мэн Ши свою творческую натуру выражала в музыке или в изобразительном искусстве, а Цзинь Гуанъяо направил ее в более практичное русло. Приговаривая в своей голове кого-либо к смерти, он выбирал воздаяние зеркально преступлению против себя. Не Минцзюэ за гнев был наказан гневом, а Цзинь Гуаншань за похоть — похотью. Цзинь Гуанъяо считал это только справедливым и ничуть не раскаивался в вынесенном им приговоре, однако осознавал, что Лань Сичэнь, скорее всего, воспримет это по-иному.

Женщины вышли на середину зала и растерянно встали. По всему было видно, что столь блистательное общество им непривычно, и они ощущают себя неловко под выжидающими взглядами глав орденов и кланов.

Цзинь Гуанъяо понимал, что совершил ошибку. Если бы он пребывал в нормальном своем состоянии, он, несомненно, велел бы своим людям тщательно проверить Башню Золотого Карпа, вплоть до обыска покоев главы Не и внимательного осмотра всех, кто прибыл с ним на Совет. Однако Цзинь Гуанъяо был выбит из колеи повторным обменом, к тому же тело к нему вернулось в достаточно плачевном состоянии. Усталый, измученный и не совсем здоровый, чересчур ослепленный радостью, что все вернулось на круги своя, и облегчением от раскрытия имени таинственного игрока, он упустил из виду эту разумную предосторожность.

Теперь ему оставалось только одно: отчаянно все отрицать. По опыту Цзинь Гуанъяо отлично знал, что разыгрывать из себя жертву ему всегда удавалось из рук вон плохо. Тот же Не Хуайсан неизменно делал это куда более успешно. У Цзинь Гуанъяо подобный прием срабатывал только с Лань Сичэнем. Впрочем, по здравом размышлении, это не выглядело удивительным. Дело было не в том, что у Цзинь Гуанъяо не получалось изобразить жертву — а в том, что мало кто склонен был его жалеть. В людском сознании сын шлюхи не достоин сочувствия, и все плохое, что с ним случается, он заслуживает самим фактом своего существования.

И потому Цзинь Гуанъяо не обольщался. Показаниям этих женщин поверят и надолго сохранят в своей памяти. Однако, если у них не окажется каких-нибудь совсем уж весомых доказательств, то, при условии, что Цзинь Гуанъяо будет упорно держать оборону, его положение хоть и пошатнется, но устоит. С репутацией можно будет распрощаться, но жизнь — возможно — останется в безопасности.

Вот только сколько еще испытаний выдержит чистая любовь Лань Сичэня?

Не было ничего удивительно в том, что голос Цзинь Гуанъяо прозвучал бесконечно устало, когда он обратился к «просительницам»:

— Добрый день, дамы. У вас есть что сказать Совету кланов?

— Да! — осмелев, вышла вперед Бицао. — У меня есть что сказать, Цзинь Гуанъяо!

Он удержался от того, чтобы бросить взгляд в сторону своего тестя. Тот, несомненно, тоже узнал бывшую служанку своей жены и теперь задавался вопросом, что ей потребовалось от Совета. Цинь Цанъе безумно обожал свою дочь — но переживет ли эта любовь испытание, которое ее ожидало? К зятю, в отличие от покойной жены, Цинь Цанъе тоже относился неплохо. Он не был обрадован сватовством Цзинь Гуанъяо, но со временем сумел принять выбор дочери. К тому же Цинь Цанъе оказался среди тех, кто оценил и полностью разделил политику Верховного Заклинателя. Цзинь Гуанъяо было искренне жаль, что его тестю вот-вот предстоит узнать неприглядную правду о любимой жене и том, кого он когда-то уважал как сюзерена и друга.

Бицао тем временем окончила свой рассказ. По нему, разумеется, выходило, что ее бедная госпожа никому не могла довериться: ни мужу, которого любила и боялась расстроить, ни Цзинь Гуаншаню, которого опасалась, ни, тем более, дочери, которую не желала смутить и напугать. Она нашла в себе силы рассказать все лишь Цзинь Гуанъяо, переложив тем самым решение на его плечи — и, конечно же, подлец Цзинь Гуанъяо не соизволил ничего предпринять, чтобы уберечь сестру от позора, а себя — от противоестественной связи. Это не было удивительно: Цзинь Гуанъяо как никто привык, что в любых конфликтах он неизменно оказывается крайним. То, что он действительно умел находить выход из многих трудных ситуаций, отнюдь не означало, что он небожитель и может совершать чудеса одним мановением пальца, — но до этого никому не было дела. Цзинь Гуанъяо, с точки зрения большинства людей, был рожден для того, чтобы решать чужие проблемы, а если он этого не делал, то, разумеется, исключительно в силу своей мерзкой натуры.

— Что вы на это скажете?! — прозвучал голос из глубины зала.

Цзинь Гуанъяо позволил себе на мгновение прикрыть глаза. Всегда находится шавка, которая первой смело тявкнет из толпы, — и вот уже за ней последует лавина.

— А что на это можно сказать? — фразу настолько сняли у него с языка, что Цзинь Гуанъяо искренне удивился тому, что произнес эти слова не он сам.

Поспешно открыв глаза, он увидел, как в зал величественно вплывает Цинь Су. Та прошла по центру и остановилась возле застывших обвинительниц. Будучи ниже каждой из них по росту, Цинь Су выглядела настолько царственно, что никому бы и в голову не пришло смотреть на нее свысока.