И в конце концов уступила нежной мелодии и, словно вновь отрубленная, плюхнулась на стол, сметя собой чайник. Чайник Лань Сичэнь, опустивший сяо, умудрился спасти, подхватив и аккуратно переставив себе за спину. Мо Сюаньюй, осознав, что опасность ему больше не грозит, с любопытством вытянул шею, не решаясь все же вернуться обратно на свое место.

Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза и начал медленно считать. Гораздо медленнее, чем колотилось его сердце. В комнате воцарилась такая тишина, что только этот бешеный перестук Цзинь Гуанъяо сейчас и слышал.

— А-Яо, я знаю эту руку, — обычно столь ласковый голос Лань Сичэня на этот раз прозвучал встревоженно и напряженно. — Я очень бы хотел ошибиться, однако…

Открывать глаза Цзинь Гуанъяо отчаянно не хотелось. Шли последние мгновения того благословенного периода, в котором Лань Сичэнь по-прежнему считал его братом. Еще можно было — совсем ненадолго — продолжать верить, что между ними все хорошо. Однако как только Цзинь Гуанъяо поднимет веки и встретится с ужасом и отвращением, наверняка отразившимися уже на лице Лань Сичэня, он уже больше никогда в своей жизни не увидит его такой светлой и доброй улыбки. То, чего Цзинь Гуанъяо боялся едва ли не больше всего на свете, произошло.

Мир практически разбился на «до» и «после». Цзинь Гуанъяо с отчаянием утопающего хватался за стремительно утекающие сквозь пальцы мгновения. На него с новой силой накатила усталость от всего пережитого ранее, и он даже был почти не против свалиться сейчас без памяти, а может, и вовсе без дыхания. Возможно, если он успеет умереть за миг до того, как Лань Сичэнь все осознает, тот не сумеет слишком уж сильно его возненавидеть. Ведь Лань Сичэнь не должен никого ненавидеть: это грязное и подлое чувство просто противопоказано его чистой душе.

— Он заслужил!

Собственный голос звучал с непривычными интонациями.

Даже став главой великого ордена и получив звание Верховного Заклинателя, Цзинь Гуанъяо никогда не позволял себе разговаривать в подобном тоне. Он даже не подозревал, что может говорить с такой злостью, с отчетливо обвиняющими нотами в голосе.

Цзинь Гуанъяо рискнул приоткрыть глаза и, не решаясь посмотреть на Лань Сичэня, сосредоточил свое внимание на Мо Сюаньюе. Тот отлепился от противоположной стены и шел теперь к столу, разъяренно тыча в Лань Сичэня пальцем.

— Он заслужил! — повторил Мо Сюаньюй решительно. — Он вел себя по-скотски со всеми! Унижал, оскорблял, пинал — и при том умудрялся считать самого себя образом добродетели! Конечно, хорошо быть пафосным и не видеть проблем, когда ты урожденный глава великого ордена, да к тому же обладаешь ростом и силой великана!

— Не Минцзюэ никогда… — чуть придя в себя от изумления, вызванного столь внезапным отпором, сдавленно начал было возражать Лань Сичэнь, однако Мо Сюаньюй не дал ему закончить.

— Конечно, «никогда»! — фыркнул он. На какое-то мгновение Цзинь Гуанъяо даже залюбовался выражением праведного гнева на своем лице: сам он крайне редко позволял себе подобное и уж тем более никак не мог раньше увидеть его со стороны. — Потому что вы такой же! Такой же старший сын уважаемой и знатной семьи! Родились с серебряной ложкой во рту! Получили наилучшее образование! Вас тренировали лучшие мастера! Да вы и по силе всегда были ровней покойному главе Не: хоть на мечах, хоть в рукопашной! Разумеется, вас он никогда не трогал! Он поднимал руку только на тех, кто слабее, кто не мог ничего ему противопоставить! И это тупое животное еще смело заикаться о чести и праведности?

Когда Цзинь Гуанъяо рискнул покоситься на Лань Сичэня, то оказалось, что на того страшно смотреть. Его красивое лицо превратилось в маску, выражающую одновременно отчаянье и растерянность. Несомненно, слова, которые ему в лицо выкрикнул Мо Сюаньюй, нанесли крайне болезненный удар. Сам Цзинь Гуанъяо много лет сдерживался от подобных обвинений в адрес старшего названого брата именно из-за этого. О, ему было что сказать! Однако у Цзинь Гуанъяо не имелось в душе никаких сил, чтобы поставить Лань Сичэня перед выбором. Из той ситуации между ними троими просто не могло быть никаких нормальных, цивилизованных, устраивающих все стороны выходов. Кто-то должен был чем-то поступиться, но Не Минцзюэ не желал уступать даже в малостях, а Цзинь Гуанъяо просто не способен был выполнить все, что тот требовал. Лань Сичэнь же в принципе не мог разрешить эти противоречия, ибо его разум — Цзинь Гуанъяо в этом не сомневался — оказался бы на стороне Не Минцзюэ, а его доброе, слишком нежное сердце — на стороне младшего побратима. Заставлять Лань Сичэня выбирать было бы слишком жестоко, и Цзинь Гуанъяо предпочел уберечь своего эргэ от этого тяжкого груза.

Однако перед Мо Сюаньюем подобной нравственной дилеммы не стояло. Цзинь Гуанъяо уже понял, что его младший единокровный брат оказался редкостным исключением, не попав под обаяние Лань Сичэня. До сих пор Цзинь Гуанъяо не встречались люди, которые умудрились бы сохранить равнодушие при встрече с главой ордена Лань. Тот располагал к себе всех, независимо от пола, возраста, социального положения и умственных способностей. Цзинь Гуанъяо мог бы поклясться, что Лань Сичэня обожала даже живность, начиная с благородных коней и заканчивая кроликами Лань Ванцзи. Трудно было представить, что кто-то не поддастся чарам его ласковой улыбки, — однако Мо Сюаньюй пошел еще дальше. Он Лань Сичэня, казалось, и вовсе ненавидел.

— Когда этот урод столкнул Яо-гэ с лестницы, — Мо Сюаньюй подошел уже вплотную и, не стесняясь, тыкал своим пальцем Лань Сичэню прямо в грудь, — что ты сказал? Что ты сделал? Там тысяча ступеней! Да упади я с такой высоты — я бы костей не собрал! А вам, двум таким великим и могущественным, конечно, все нипочем!

Лицо Лань Сичэня, и без того от природы очень светлое, теперь побледнело до какой-то голубоватой белизны. Губы его чуть приоткрылись, однако с них, казалось, не слетало ни единого вздоха. Цзинь Гуанъяо на мгновение ощутил иррациональный страх, что его названый брат сейчас может умереть, просто позабыв, как дышать. Поспешив отойти от стены, в которую до этого вжимался спиной, он сделал несколько торопливых шагов по направлению к застывшей композиции.

— А-Юй, довольно!.. — попросил он хрипло. — Эргэ, не слушай его! Это… это была трагическая случайность! Все… все, что произошло, было трагической случайностью!

— Случайностью?! — взвился Мо Сюаньюй. — Яо-гэ, ты слишком добрый! Особенно к вот этому чистоплюю! Слушай, а давай его тоже убьем?

Цзинь Гуанъяо запнулся на последнем шаге. Мо Сюаньюй всегда отличался резкими перепадами настроения, однако возвращение в родную деревню, видимо, стоило ему остатков душевного здоровья. Он действительно говорил все, что думал, — и при этом его мысли могли стремительно менять направление.

Оступившись у самого стола, Цзинь Гуанъяо едва не упал, однако сильные руки Лань Сичэня успели ухватить его прежде, чем он успел чем-либо удариться об узорную столешницу.

В объятиях Лань Сичэня было хорошо и приятно. Его руки были сильными, а от крепкого тела веяло приятным теплом. Вот только сердце в груди, к которой оказался прижат Цзинь Гуанъяо, билось заполошенно, словно птица, пойманная в силки.

— Эргэ, не слушай его! — повторил Цзинь Гуанъяо. Он осторожно поднял голову и заставил себя посмотреть в потемневшие, совершенно больные глаза. — Ты-то уж точно ни в чем не виноват! Что ты мог сделать? Тоже поссориться с дагэ? А смысл?

Губы — уже не нежно-розовые, как когда-то, а такие же посеревшие, как и все остальное лицо, — дрогнули, но с них сперва не смогло слететь ни звука. Только спустя некоторое время, за которое Цзинь Гуанъяо успел перепугаться окончательно, Лань Сичэнь наконец сумел заговорить:

— Твой брат прав, А-Яо… — голос его звучал очень тихо и сломленно. — Если бы я заступился за тебя тогда… Нет, раньше, гораздо раньше! Если бы я с самого начала не закрывал глаза на все происходящее, я бы сумел тебя защитить. И тогда бы все не дошло до… до этого.