Он вскинул взгляд на Лань Сичэня.
— Паланкин, — негромко сказал А-Яо. — Он навел нашего игрока на мысль, что с моей «болезнью» все не так однозначно.
Лань Сичэнь согласно кивнул: он тоже подумал именно об этом. Помолчав немного, А-Яо добавил:
— Пока он верил, что я болен, он еще мог предлагать мне выбор. В конце концов, если смерть все равно грозит из-за угла, то почему бы и не умереть, сохраняя хотя бы свое доброе имя и хорошую память о себе? Но я бы все равно мучился, выбирая… Однако стоило ему заподозрить, что тут дело нечисто, как он вспомнил, что я никогда и ни за что не расстанусь с жизнью добровольно. Я буду бороться за нее до последнего вздоха.
— Тебя хотели лишить возможности предпринять что-либо в последний момент, — согласно кивнул Лань Сичэнь, внутренне содрогаясь. Разум их противника и правда был изощрен и по-темному гениален.
— Я должен был просто лежать и наблюдать за тем, как мир вокруг меня рушится, — поджал губы А-Яо. — Не в силах ни сделать что-либо, ни даже сказать. Кукла, ожидающая своего неминуемого конца.
— Но… — опомнился вдруг от подступающего к горлу ужаса Лань Сичэнь. — Не Хуайсан? Не Хуайсан — тот, кто дал молодому господину Мо это зелье?
— А я говорил, что это он, — проворчал Мо Сюаньюй. — А вы все только посмеялись!
Лань Сичэнь снова переглянулся с А-Яо. Предположение все еще казалось ему невероятным, однако А-Яо выглядел задумчивым.
— А знаешь, эргэ, А-Юй вполне может оказаться прав, — произнес он наконец очень медленно, тщательно подбирая слова. — Не Хуайсан действительно знает меня очень… очень хорошо. Когда я был всего лишь помощником дагэ, мы с Хуайсаном общались часто и много. Мы ровесники, и оба в Нечистой Юдоли выглядели несколько… чужеродно. У нас было так много общих интересов, что разговоры текли сами собой. Пожалуй, по молодости я выболтал ему о себе больше, чем кому бы то ни было — но никогда не беспокоился об этом, ибо кто слушает Хуайсана? Уж точно не его брат и не суровые воины Цинхэ Не. Но те его хотя бы любили, а все прочие заклинатели еще и презирали. Хуайсан всегда был милым и безопасным…
А-Яо вскинул встревоженный взгляд на Лань Сичэня.
— Видимо, именно так думал и обо мне Вэнь Жохань, поворачиваясь ко мне спиной.
По позвоночнику Лань Сичэнь прошелся холодок, который лишь усилился, когда все еще слабый, но ставший вдруг ниже и словно бы темнее голос Мо Сюаньюя произнес:
— Ненавижу! Ненавижу его!
========== Глава 26 ==========
Это открытие не укладывалось у Цзинь Гуанъяо в голове.
Хуайсан! Не Хуайсан! Незнайка! Позор всех заклинателей, утомительный балабол, вечно несчастный и растерянный — но такой по-своему родной. Не то чтобы глупый, но до крайности рассеянный и ленивый, увлекающийся и по-своему тонко чувствующий — Не Хуайсан был безобидным младшим братом. Впрочем, «младшим» он являлся чисто номинально: разница между Цзинь Гуанъяо и Не Хуайсаном составляла всего три месяца. Однако стоило им оказаться рядом, как Цзинь Гуанъяо неизменно ощущал себя так, будто под его опеку вручили трогательное и беззащитное маленькое существо.
Когда-то Цзинь Гуанъяо казалось, что с убийством дагэ он оказал Не Хуайсану своеобразную услугу. От его наблюдательности не ускользнуло, что братья, несмотря на все свои различия, крайне привязаны друг к другу, однако привязанность Не Минцзюэ подчас пугала не меньше, чем его же ненависть. Считая, что он действует во благо младшего брата, Не Минцзюэ отчаянно пытался переломить его восприятие, а вместе с этим — переломать все, что ему дорого. Сколько дней и сколько ночей Хуайсан рыдал в объятиях Цзинь Гуанъяо, жалуясь на сожженные книги, на сломанные веера и порванные чересчур изысканные на взгляд дагэ шелковые наряды? Сколько жалоб на саблю и на изматывающие тренировки было выслушано? Сколько страхов по поводу слишком буйного поведения дагэ успокоено?
Цзинь Гуанъяо не обольщался: Не Хуайсан оплакивал своего родного брата вполне искренне. В конце концов, тот вырастил его, худо-бедно заменив отца, и, несмотря на личное мнение по поводу самосовершенствования с саблями, Хуайсан неизменно восхищался Не Минцзюэ. Однако потом, когда первое горе отболело и утрата потеряла свою остроту, Не Хуайсан должен был вздохнуть свободнее. Над ним перестала висеть вечная угроза, больше некого было бояться и не от кого прятаться. Цзинь Гуанъяо знал, что в Цинхэ Не любили своего нового главу: пусть немного снисходительно, свысока — но все же любили. В Нечистой Юдоли у Хуайсана не было недоброжелателей, орден Не служил ему с готовностью, не плетя ни интриг, ни заговоров. А за советами и помощью Хуайсан всегда мог обратиться к нему или к Лань Сичэню.
Наверное, он все же ошибался.
Когда-то Цзинь Гуанъяо был уверен, что невозможно бояться и любить одного и того же человека, однако годы показали, что и он иногда немного тоскует по Не Минцзюэ. Конечно, не по тому, каким тот был перед смертью, и уж тем более не тому, кто скинул его с лестницы… Однако тот Не Минцзюэ, который когда-то протянул ему руку и первым проявил свою несколько грубоватую, но все же искреннюю заботу, вспоминался с теплом. У Не Хуайсана, разумеется, подобных светлых воспоминаний о брате должно было быть несравнимо больше…
— …А-Яо, но это же невозможно! — встревоженный голос Лань Сичэня выдернул Цзинь Гуанъяо из потока размышлений. — Хуайсан не способен!..
— Откуда нам знать, — медленно произнес Цзинь Гуанъяо, — кто и на что способен? Люди бывают непредсказуемы, эргэ.
— Но Хуайсан!.. — Лань Сичэнь почти схватился за голову. — Он учился у нас два года — и ни разу так и не сдал дяде итоговый экзамен! Если Вэй Усяня изгнали за поведение, то с Хуайсаном дядя вынужден был признать, что его в принципе нереально научить чему-либо! У него и золотое ядро еле-еле сформировалось, он на сабле даже в воздухе не держится!
— Зачем ему сабля, если есть темное заклинательство? — проворчал с кровати Мо Сюаньюй. — Я вот тоже на мече не держусь, у меня его и нет вовсе. Но ритуал-то у меня получился!
У Цзинь Гуанъяо все внутри похолодело. В его голове стремительно начала складываться картина: словно мельчайшие детали мозаики под руководством умелой руки вдруг сами собой начали собираться в единый образ.
— Вэнь Цюнлинь! — прошептал он. — Как же я сразу не догадался!..
— Вэнь Цюнлинь? — нахмурился Лань Сичэнь. — Призрачный Генерал? При чем тут он?
Цзинь Гуанъяо покачал головой. Он уже все видел и все понимал, но пребывал в ужасе от того, какую аферу за своей спиной он пропустил.
— Вэй Усянь поднял Вэнь Цюнлиня из мертвых, — прошептал он непослушными губами. — Сумел вернуть ему разум и осознание самого себя. Самый сильный и опасный лютый мертвец все же во многом сохранил в себе прежние человеческие черты.
Цзинь Гуанъяо помедлил немного, машинально облизнув враз пересохшие губы. Мо Сюаньюй пододвинул к нему кувшин с остатками воды, и Цзинь Гуанъяо залпом выпил последние капли. Лань Сичэнь молчал и смотрел выжидающе.
— Когда отец велел брату и сестре Вэнь прийти в Башню Золотого Карпа, — тщательно подбирая слова, продолжил Цзинь Гуанъяо, — он казнил только Вэнь Цин. Вэнь Цюнлиня он отдал Сюэ Яну для опытов. Отец хотел заполучить армию лютых мертвецов, таких же, как Призрачный Генерал: отличающихся от обычных людей лишь неуязвимостью и бесстрашием. И — безграничной преданностью.
— Однако, — вздохнул Цзинь Гуанъяо, — у Сюэ Яна ничего не вышло. Он даже верность Вэнь Цюнлиня не сумел перевести на себя. Чтобы укротить его, понадобились зачарованные гвозди, вбитые в голову — только так удалось удержать Призрачного Генерала от того, чтобы разнести нам все подземелья… а может, и всю Башню.
— Зачарованные гвозди… — машинально повторил Лань Сичэнь. — Это не те, что Цзинь Лин вынул из головы даочжана Суна?
— Да, — кривовато усмехнулся Цзинь Гуанъяо. — Увидев управляемого лютого мертвеца, я первым делом вспомнил о Призрачном Генерале. У Сюэ Яна не получалось повторить достижение Вэй Усяня, и даже мертвецы, созданные им самим, подчинялись ему только посредством таких гвоздей. Предоставленные самим себе, они становились бесконтрольными. Я посоветовал А-Лину пошарить у даочжана в голове — и угадал.
