— А-Юй, имей совесть! — вместо согласия все же почти жалобно попросил тот. — Это решительно невозможно!
— Еще как возможно! — решительно возразил Мо Сюаньюй, как бы невзначай перебираясь поближе. — Мне глава Не такие весенние картинки про троих мужчин показывал — страсть какие здоровские! Я все-все запомнил, так что можем повторить!..
Глава Лань, вместо того, чтобы возбудиться от подобных посулов, с ужасом уставился на мощную руку. Мо Сюаньюй, признаться, о ней уже несколько позабыл в своем пылу, а та тем временем продолжала лежать перед ними на чайном столике и даже уже начала вновь как-то нехорошо перебирать пальцами. Глава Лань переместил агрессивную конечность обратно в мешочек цянькунь и спрятал тот к себе в рукав, после чего поднял на Мо Сюаньюя настороженный взгляд.
— Да не этот! — с досадой отмахнулся Мо Сюаньюй. — Солдафон! Не сомневаюсь, что он никакого представления о возвышенных чувствах и изящных способах доставления друг другу удовольствия не имел. Не то что его брат.
— Не Хуайсан показывал тебе весенние картинки? — озадаченно уточнил Яо-гэ. Даже о главу Лань тереться перестал.
— Ну да, — Мо Сюаньюй улыбнулся, припоминая славные времена. Его улыбка стала шире, когда он осознал, что глава Лань уставился на его лицо, точнее — наверняка — на очаровательные ямочки на его щеках. — Нынешний глава Не очень приятный и утонченный господин.
— Когда Не Хуайсан показывал их тебе? — отчего-то нахмурился старший брат, и Мо Сюаньюй почувствовал, как в груди у него потеплело.
— Не ревнуй, Яо-гэ! — попросил он искренне. — Лучше тебя нет никого на всем свете! Господин Не прекрасный собеседник, к тому же он всегда не против был поговорить о тебе. Он мне советы разные хорошие давал… Правда, с последним ошибся: мне действительно не стоило на тебя тогда вешаться… Но в остальном все было неплохо! И, поверь мне, совершенно целомудренно! Между нами ничего такого не было!
— Не Хуайсан предложил тебе… гхм… признаться мне в своих чувствах? — удивился Яо-гэ. — Он же не мог не знать, что я их ни за что не приму! Впрочем, о чем это я — что Не Хуайсан хоть когда-либо знал…
— Ну, с ритуалом вот он мне тоже очень помог! — не мог не заступиться за приятеля Мо Сюаньюй.
— С каким ритуалом? — уточнил на сей раз глава Лань. В глазах его, доселе словно затянутых некоей поволокой, вдруг что-то блеснуло.
— Ну этот, который про пожертвование тела, — Мо Сюаньюю скрывать было нечего.
— Когда вы его обсуждали? — нахмурился и Яо-гэ. — Шесть лет назад, что ли?
— Эм… — всерьез задумался Мо Сюаньюй. — Пожалуй, еще раньше. Я…
Он немного смутился и зачастил:
— Извини, Яо-гэ, мне как-то удалось попасть в твой кабинет! Совершенно случайно и только один раз! Там столько всего интересного было, особенно записи Старейшины Илина! То есть я понимаю, что это нехорошо, он на то и тайный кабинет, чтобы там никто посторонний не ходил, но… Но ведь я не посторонний! Я твой братик, верно? Но заклинателя, сам знаешь, из меня не получилось. Я вот и подумал: самостоятельно по Темному пути я никогда бы не рискнул пойти, а если хоть одним глазочком глянуть на чужие наработки — то почему бы и нет? Ты за меня всегда так заступался, так защищал! Я и хотел попробовать сделать что-нибудь, чтобы все подумали, что я тоже на что-нибудь способен. Чтобы ты мною гордился. А другие знали бы, что ты недаром обо мне заботишься!
Ему пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть еще воздуха, — и кажется, сделал он это вовремя. И Яо-гэ, и глава Лань вид имели почти одинаковый в своей озадаченности.
— Но, короче, у меня все равно ничего не получилось, — покаянно признался Мо Сюаньюй. — Там почти все с мертвецами было связано, а мне их даже видеть не хотелось, не то что повелевать таким. Да и вообще все было таким мрачным и страшным, что я решил: не для меня все это. Вот только ритуал с пожертвованием чем-то в душу запал.
Мо Сюаньюй потупился. Он не нашел в себе сил рассказать, что все произошло гораздо, гораздо раньше. Что все, пожалуй, началось с гибели А-Суна. Мальчик нравился Мо Сюаньюю, несмотря на то, что его родила Мымра: ведь малыш был сыном Яо-гэ. А-Сун и похож был на отца: унаследовал черты его лица, его большие круглые глаза, густые брови вразлет… Вот разве что ни разу на памяти Мо Сюаньюя не улыбался, так что невозможно было сказать, достались ли ему чудесные ямочки на щеках.
А-Сун погиб, и в Яо-гэ словно что-то сломалось. На людях он еще держался, но Мо Сюаньюй, который наблюдал за братом тайком, мог видеть, насколько тяжело тот переносил свое горе. С Мымрой они друг друга утешить не могли: та, стоило ей завидеть мужа, вновь заходилась в рыданиях, вновь и вновь оглаживая его лицо дрожащими пальцами и качая головой. Никого другого Яо-гэ к себе не подпускал. Мо Сюаньюй, понадеявшись на положение родственника, попытался было утешить его сам, но наткнулся на непробиваемую стену из безукоризненной вежливости и неизменной улыбки. От этой улыбки у Мо Сюаньюя буквально скручивалось все внутри, ведь он догадывался, какая боль за нею скрывается, однако он совершенно не представлял, как ему преодолеть подобную преграду.
Единственным, кому тогда хоть немного удалось восстановить душевное равновесие Яо-гэ, оказался глава Лань. Пожалуй, еще ни разу до этого Мо Сюаньюй не испытывал к нему настолько сложных противоречивых чувств. С одной стороны, он испытывал благодарность к человеку, сумевшему принести облегчение Яо-гэ, а с другой — впервые по-настоящему взревновал к тому, кого доселе считал лишь его чересчур блистательным старшим братом.
Мо Сюаньюй раньше никогда не испытывал ревности. Нет, он досадовал на Мымру — но все же он допускал, что главе ордена нужна жена, чтобы та родила ему наследника. Он частенько злился на множество дел и докучливых заклинателей, постоянно чего-то хотевших от Яо-гэ. Он завидовал посиделкам между Яо-гэ и его назваными братьями, которые были ему ближе родного. Но все же раньше Мо Сюаньюй никогда не допускал, что в сердце Яо-гэ может поселиться кто-то иной, нежели он сам.
Осознание, что место, которое Мо Сюаньюй видел своим собственным, может быть занято кем-то другим, ударило его как обухом по голове. К тому же соперник был в совсем уж неприлично иной весовой категории: глава другого великого ордена, признанный красавец, первый в списке господ, утонченный и изысканный…
От тоски, но главное — от мысли, что он даже в горе не может стать своему возлюбленному опорой, — Мо Сюаньюй едва не повесился. Правда, даже это он сделал плохо, и, придя в себя на полу среди бардака, устроенного его падением, Мо Сюаньюй решил, что если он и уйдет когда-нибудь из жизни, то сделает это достойно. И — обязательно с пользой.
Вот тогда-то, в период этой мучительной душевной смуты, Мо Сюаньюю и довелось угодить в потайной кабинет Яо-гэ. Попавшийся ему на глаза ритуал о пожертвовании тела показался ему полезным. Ведь теперь, если Мо Сюаньюй опять надумает покончить с собой, он сможет хотя бы продать свою жизнь подороже.
Яо-гэ, не подозревавший о столь глубокой подоплеке, продолжал хмуриться.
— Ладно, за кабинет я тебя прощаю, — вздохнул он наконец. — Прошлого все равно не исправишь… Но все-таки, при чем тут Не Хуайсан?
Мо Сюаньюй в задумчивости сморщил нос. Он, признаться, уже и сам не помнил, при чем тут Не Хуайсан. Не помнил даже, с чего у них вообще зашел разговор на столь мрачную тему — обычно-то они говорили о куда более приятных и вполне невинных вещах вроде поэзии или росписи вееров.
О чем Мо Сюаньюй искренне и сообщил озадаченным собеседникам.
— Я помню только, — сообщил он напоследок, — что глава Не упомянул как-то, что они со Старейшиной Илина учились вместе в Облачных Глубинах. Ну, я и удивился, как тамошние снобы пустили к себе темного заклинателя, а господин Не рассмеялся и сказал, что Старейшина Илина в те времена таким еще вовсе не был. Мол, был просто шебутным парнем, который вечно всякие проказы изобретал. Правда, о Темном пути он уже тогда задумывался, даже болтал об этом, ничуть не скрываясь. И, вроде как по молодости, его никто всерьез не воспринимал, а он знай себе все придумывал и придумывал. Я не очень-то в это поверил: мол, ну как так можно? А господин Не возьми да и припомни один из ритуалов, что Старейшина Илина еще тогда придумал.
