Лань Сичэнь никогда бы не подумал, что эти доспехи А-Яо придется надеть перед ним.

— А-Яо… — прошептал он на грани слышимости и, прежде чем успел обдумать свои действия, притянул хрупкое тело в свои объятия. — Я тебе верю.

Названый брат коротко дернулся в его руках, а затем замер. Только тихое, теплое, чуть рваное дыхание, согревающее шею Лань Сичэня, и отчаянно колотящееся сердце, которое, казалось, пыталось перепрыгнуть из одной груди в другую, свидетельствовали, что Лань Сичэнь держит в руках живого человека, а не тень и не видение из сна.

— А если я тебя обманываю, эргэ? — вдруг очень тихо спросил А-Яо, не поднимая головы и не шевелясь.

— Да ты меня всю жизнь обманываешь, — Лань Сичэнь удивился бы, как легко далось ему это заключение, если бы он не был уже вымотан и выжат досуха. — Разом больше или разом меньше… А-Яо, ты ведь врешь как дышишь.

— Я же оскорбляю тебя этим… — пробормотал А-Яо, по-прежнему неподвижный. — Позорю…

— Чувствами нельзя опозорить, — устало повторил Лань Сичэнь слова, сказанные буквально этим утром Цзинь Лину. — А-Яо, я тебя люблю. Не за что-то, не вопреки — просто люблю. Что бы ты ни сделал, что бы ни сказали все остальные — это никак не повлияет на мои чувства. Но, конечно же, тебе и только тебе решать, что тебе делать с моей любовью. Если тебе и правда врать нужно так же, как и дышать — то ври, пожалуйста, себе на здоровье. Только никогда, слышишь, никогда не считай меня своим врагом!

А-Яо отстранился и уставился на него широко распахнутыми глазами. Это были не его глаза, и не его губы сейчас чуть округлились от изумления. Но за этим чужим лицом Лань Сичэнь видел родную душу, и потому смотрел словно бы сквозь него. Всего мгновение — и облик Мо Сюаньюя будто растворился в царящем в комнате сумраке, и из смазавшихся было черт сложился новый, куда более привычный образ. Лань Сичэнь огладил лицо А-Яо и, потянувшись, невесомо коснулся влажных и соленых ресниц.

Он сцеловывал слезы, не осознавая толком, что плачет и сам, а А-Яо все смотрел и смотрел на него, словно Лань Сичэнь только что разбил имеющуюся у него картину мира и подарил взамен новую — а А-Яо, его умный, практичный и талантливый А-Яо никак не мог сообразить, что с нею делать.

Этой ночью они так и не уснули. Лань Сичэнь искренне хотел дать А-Яо возможность передохнуть, не опасаясь, что Вэй Усянь уйдет куда-то с их пока еще общим телом, однако А-Яо будто бы вместе со словами Лань Сичэня получил мощную дозу тонизирующего, и теперь его глаза отказывались закрываться.

Они легли, не обманываясь больше ни дружбой, ни побратимством, и А-Яо накрепко вцепился в белые одежды. Он что-то напряженно обдумывал, и Лань Сичэню казалось, что он буквально видит, как в этой голове строятся, рушатся и вновь строятся схемы и планы. А-Яо словно сносил все имеющиеся старые постройки и возводил на их месте новые.

Лань Сичэнь был не против. Разум Яо восхищал его не меньше, а, пожалуй, даже и больше, чем его внешность. Пусть размышляет — это всегда придавало ему очарования. Сам Лань Сичэнь то проваливался в усталую дрему, то встряхивался, вновь впиваясь взглядом в задумчивое лицо А-Яо. Ему безумно хотелось продлить эти тихие ночные часы, доставшиеся только им двоим.

И, разумеется, наутро вид у обоих был достаточно помятый. Они умылись, окончательно стирая остатки слез, и привели в порядок свои одежды, однако отпечаток на их лицах остался. К счастью, Лань Сичэню не было нужды выходить к своим юным адептам. Еще накануне он взял с Ванцзи обещание, что тот проследит за возвращением молодых людей в Облачные Глубины. Брат не был доволен — Сичэнь подозревал, что, даже отдав вторую руку, Ванцзи все же надеялся не устраниться от поисков окончательно, — однако обещание все же дал.

К тому часу, как они спустились вниз, из гостиницы исчезли даже адепты других орденов, и никто не мешал им посвятить немного времени завтраку. Впрочем, А-Яо опять в задумчивости лишь ковырялся в своей чашке с рисом, пока Лань Сичэнь не сказал ему с улыбкой, за которой прятал тревогу:

— Насколько я могу понять, ты так мстишь молодому господину Мо, — произнес он, одновременно пододвигая к А-Яо блюдо с пирожками. — Он твое тело перекармливает, а ты его — моришь голодом.

А-Яо фыркнул, но все же взял пирожок.

— Не могу думать и есть одновременно, — пожаловался он, держа пирожок в руке, однако не откусывая от него. — Тем более не могу есть, когда не могу найти решения.

Лань Сичэнь подлил ему чая, и А-Яо пришлось наконец приступить к пирожку.

— Что за знаки получал Лань Ванцзи? — демонстративно расправившись с последним кусочком, продолжил А-Яо. — Да, я знаю, подслушивать нехорошо… Но, по сути, я ничего толком и не услышал…

— Это потому, — вздохнул Лань Сичэнь, — что слышать особо было нечего. Ванцзи так и не смог мне ничего внятно объяснить. Он понял — и все тут.

Он помолчал немного, а потом с сожалением добавил:

— Мне всегда казалось, что я хорошо знаю Ванцзи. Однако правильно все же говорят, что чужая душа — потемки. Я знаю, что он любил Вэй Усяня долгие годы, как до его смерти, так после нее. Знаю, что он на многое готов, чтобы его вернуть. Вчера вечером… Я ужаснулся, когда понял: Ванцзи допускает мысль, что Вэй Усянь мог вернуться в чужом теле. Допускает… и согласен на это. Даже приветствует.

Лань Сичэнь вцепился в чашку с чаем, так, словно ему требовалась хоть такая ненадежная опора, и закончил совсем тихо:

— А вчера ночью я осознал… что понимаю его, — Лань Сичэнь поднял свои потемневшие вдруг глаза и встретился с настороженным взглядом А-Яо. — Я поступил бы так же.

А-Яо вздохнул и сомкнул веки.

— Я догадываюсь, что ты хочешь сказать, — произнес он медленно. — У нас два тела и три души.

— Твое тело принадлежит тебе и только тебе, — быстро вставил Лань Сичэнь, на что А-Яо вдруг усмехнулся.

— Ну, не только мне, — заявил он насмешливо. — Могу предположить, эргэ, что ты тоже положил на него глаз.

Лань Сичэнь почувствовал, что кончики его ушей полыхают, однако взгляда он не отвел.

— Знаешь, — произнес он чуть хрипловато, — после экспериментов твоего брата я бы со словами «хочу обладать чьим-то телом» обращался поосторожнее.

На это А-Яо негромко рассмеялся, покачав головой.

— Не забегай вперед, эргэ, — сказал он мягко. — Ты сам предлагал решать проблемы по мере их поступления. Сейчас нам предстоит вернуться в Башню Золотого Карпа и забрать у Миншаня торс дагэ. А потом, если нам суждено каким-то чудом пережить Совет кланов, ты сможешь провести обряд упокоения.

========== Глава 21 ==========

В Башню Золотого Карпа они пробирались тайком. Когда-то Цзинь Гуанъяо уже приходилось вести к своему дому слишком высокого, невозможно белого и, как следствие, чересчур приметного Лань Сичэня, и сейчас он мысленно благодарил высшие силы, что на этот раз хотя бы не приходится тащить его на себе. Они ограничились тем, что купили темный плащ в одном из небольших городков на подлете к Ланьлину, а уже внутри него самого прошли по маленьким улочкам и запутанным переулкам. Лань Сичэнь, судя по тому, как он растерянно крутил головой, даже не ожидал, что в огромном, богатом и процветающем Ланьлине есть такие невзрачные закутки, однако Цзинь Гуанъяо вел его вперед уверенно, не останавливаясь ни на миг.

— Поторопись, эргэ, — вынужден был он позвать однажды, когда Лань Сичэнь неосторожно засмотрелся в одну сторону. — И постарайся глядеть прямо перед собой. Здесь не любят ни праздных зевак, ни непрошенных наблюдателей.

«Зато очень любят богатых и легкомысленных чужаков, но совсем не в том смысле, в каком ты мог бы ожидать», — закончил Цзинь Гуанъяо про себя и вновь потянул Лань Сичэня за собой.

Попетляв по тылам, они сумели выбраться к торговым рядам никем не замеченными. По крайней мере, Цзинь Гуанъяо не перехватил ничьего заинтересованного взгляда. Все-таки он действительно хорошо изучил не самую приглядную часть Ланьлина и знал, как там пройти, миновав совсем уж опасные задворки.